JFK. Президент Кеннеди. Заговор в Далласе — страница 28 из 77

Кеннеди также предложил запретить ядерные испытания, но только при условии, что представители США получат доступ на советскую территорий для проверки подозрительных явлений, которые могут оказаться замаскированными подземными ядерными и термоядерными испытаниями (морские, воздушные и надземные ядерные испытания достаточно надежно фиксировались национальными средствами контроля). Советское предложение о том, чтобы каждая из сторон имела право на три инспекции в год, которое должно было быть включено в договор о запрете ядерных испытаний, Кеннеди не удовлетворило. Он понимал, что плановых инспекций Москва не боится, так как советская сторона всегда успеет к ним подготовиться. Между тем подземные ядерные испытания в то время можно было уверенно зафиксировать только с помощью инспекций. Соглашение же о ядерном разоружении Кеннеди считал в то время недостижимым. СССР еще в сентябре 1959 года внес на рассмотрение Генеральной Ассамблеи ООН программу всеобщего и полного разоружения, но в Америке сочли ее чистой воды пропагандой, поскольку она не предусматривала никаких мер контроля и инспекций, кроме уже существующих национальных технических средств. В то же время Генассамблея единодушно одобрила резолюцию в поддержку идеи всеобщего и полного разоружения. США тоже голосовали «за», прекрасно понимая, что это не более чем благое пожелание. Кеннеди считал всеобщее и полное разоружение «недостижимой целью», поэтому и не проявлял большого интереса к переговорам с Хрущевым на эту тему.

Американский президент не готов был и к заключению мирного договора с двумя германскими государствами и урегулированию ситуации вокруг Западного Берлина путем объявления его демилитаризованным «вольным городом». Хрущев же ни на какие уступки ни по одному вопросу не пошел, кроме согласия на будущее коалиционное правительство в Лаосе, что и было зафиксировано в специальном пункте совместного коммюнике и в последующих соглашениях по Лаосу на международной конференции в Женеве. Однако поскольку после формирования коалиционного правительства коммунистические партизаны в Лаосе не умерили свою активность, и снабжение Вьетконга через лаосскую территорию продолжалось, фактически от компромисса по Лаосу выиграла только Москва. Но это стало окончательно ясно только после смерти Кеннеди.

Хрущев оставил подробные воспоминания о своей единственной встрече с Кеннеди в Вене. Он признался, что с симпатией относился к американскому президенту, и в период выборов 1960 года считал его победу более выгодной для СССР, чем победу Никсона: «Джон Кеннеди вообще у нас был мало известен. В печати, впрочем, отмечалось, что он отличался умом. Еще во время моей поездки по США Комитет по иностранным делам сената организовал прием в мою честь. Председателем комитета был тогда Фулбрайт. Он представил мне присутствующих, и когда дошла очередь до Кеннеди, назвал его: «Вот сенатор Джон Кеннеди». Я пожал ему руку и сказал: «О вас идет молва, вам предрекают большое будущее…» Я постарался тогда какие-то слова сказать каждому, с кем меня знакомили. На этом наше знакомство в те дни и кончилось. Впрочем, мы знали, что Кеннеди отличается от других конгрессменов остротой реакции, образованностью и тактом…»

Хрущев так объяснял выбор Кеннеди в качестве кандидата в президенты: «Демократы решили, что лучше сделать ставку на Джона Кеннеди. Это был молодой человек, к тому же миллионер…» Советский лидер, как кажется, не понимал, что быть миллионером для кандидатов в президенты США было скорее минусом, чем преимуществом, поскольку многие американцы не верят, что богачи на посту президента будут должным образом учитывать интересы простых людей.

Хрущев утверждал, что когда перед выборами 1960 года в Москву в качестве посланца Эйзенхауэра прибыл Г.К. Лодж, вместе с Никсоном баллотировавшийся кандидатом в вице-президенты, то он попросил: «Нам не нужно ваше выступление в чью-то пользу, это пойдет, наоборот, во вред. Просьба держать строгий нейтралитет. Не вмешивайтесь в наши внутренние дела во время выборов президента».

По всей видимости, так и было. Можно вспомнить, как перед выборами 1944 года Ф.Д. Рузвельт попросил Сталина дать указание компартии США, чтобы она не только не поддерживала его кандидатуру, а наоборот, резко критиковала его политику. Дядюшка Джо учел пожелания союзника, и вскоре американские коммунисты обрушились с критикой на Рузвельта как «главного капиталиста и империалиста». Учитывая широкое распространение в Америке антикоммунистических настроений, поддержка со стороны компартии, никакого влияния в США не имевшей и существовавшей только на советские деньги, что не было секретом ни для ФБР, ни для президента, наверняка стоила бы Рузвельту немало голосов. Избиратели могли всерьез заподозрить, что он действует в соответствии с интересами советских коммунистов и Сталина, вот его американские коммунисты и поддерживают.

Хрущев понимал, что прямое высказывание его или подконтрольной ему советской печати в пользу Никсона или Кеннеди могли только уменьшить шансы данного кандидата на победу, хотя вряд ли советская позиция играла тут решающую роль. Тем не менее победитель в любом случае мог на советские высказывания обидеться, даже если бы им оказался тот, кому Москва официально пожелала победы. Он-то прекрасно знал истинное значение советской «поддержки». Поэтому Никита Сергеевич благоразумно решил прямо не высказываться по поводу американской предвыборной кампании. Зато косвенную, скрытую поддержку он Кеннеди оказал, поскольку именно в нем видел предпочтительного партнера для будущих переговоров.

Никита Сергеевич уверял: «А мы так и собирались поступать. Это вообще разумная линия. Но все-таки внутренне мы больше ориентировались на кандидатуру Джона Кеннеди».

Хрущев, несмотря на просьбу Эйзенхауэра, не стал до выборов устраивать обмен Пауэрса и других американских летчиков, сбитых над Баренцевым морем, на Рудольфа Абеля (Уильяма Фишера), поскольку это могло добавить очки Никсону в глазах избирателей. Если история Пауэрса широкой публике известна очень хорошо, то этого нельзя сказать об истории американского военного самолета РБ-47, сбитого 1 июля 1960 года над Баренцевым морем советским истребителем МиГ-19. Москва утверждала, что самолет находился над советскими территориальными водами, американская – что над нейтральными. Из шести членов экипажа уцелели только двое – лейтенанты ВМФ (соответствует армейскому капитану) США Джон Маккоун и Фирмен Олмстед. Поскольку самолет действительно был сбит над нейтральными водами, что могло всплыть на суде, Хрущев не стал устраивать шума, и об уничтожении РБ-47 в советской печати не сообщалось. Сразу после вступления Кеннеди в должность, 24 января 1961 года, Президиум Верховного Совета СССР принял постановление об освобождении Маккоуна и Олмстеда от уголовной ответственности, и уже 25 января их передали американскому посольству в Москве, и в тот же день они вылетели в Америку. Но об этом по условиям сделки в печати не сообщалось. Пауэрса же обменяли на Абеля только 10 февраля 1962 года. Потом в Америке было распространено мнение, что, отдав резидента КГБ Абеля за Пауэрса, американское правительство продешевило. Широкая общественность ни в США, ни в СССР не знала, что в действительности Абеля обменяли не на одного, а на трех американских летчиков, не считая американского студента Свободного университета Западного Берлина Фредерика Прайора, арестованного полицией ГДР в Восточном Берлине в период кризиса из-за возведения Берлинской стены и 10 февраля 1962 года освобожденного в обмен на Абеля без предъявления обвинения.

Советский лидер считал, что для него выгоднее иметь президентом США Кеннеди, так как при нем ждали улучшения отношений с Америкой. Никита Сергеевич в глубине душе надеялся, что более молодой и, как он думал, менее опытный, чем Никсон, Кеннеди будет более податливым партнером по переговорам, и его легче будет обвести вокруг пальца. В действительности же разрядка напряженности в отношениях между СССР и США и их союзниками в Западной Европе произошла как раз в президентство Никсона в конце 60-х – начале 70-х годов, и Хрущев еще застал это время. Но предсказать все это в 1960 году было еще невозможно.

Хрущев вспоминал: «Позднее, встречаясь с Кеннеди в Женеве (здесь несомненная оговорка, поскольку имеется в виду встреча в Вене. – Авт.), мы с ним беседовали, порой шутили. В общении он был приятным и разумным человеком. Тут я ему и рассказал: «Мистер Кеннеди, вы знаете, что мы голосовали за вас?» Он посмотрел на меня вопросительно: «Каким образом? Как это понимать?» И я поведал ему об обращении Вашингтона к Москве перед окончанием избирательной кампании, назвал точное число и сказал, что если бы мы вернули Пауэрса и полярных летчиков, то это было бы засчитано в актив Никсона. Он посмеялся и ответил, успокоившись: «Ваш вывод правилен. Я согласен, что в тот момент даже малый перевес мог стать решающим. Поэтому я признаю, что вы тоже участвовали в выборах и голосовали в мою пользу». Эта шутка отражала действительность».

Советский лидер был уверен, что Кеннеди не готов был превращать холодную войну в горячую: «Кеннеди не говорил мне, что боится новой мировой войны, но понимал, что она не окажется прогулкой, а будет кровопролитной и обязательно коснется территории США».

Встречу же в Вене, по словам советского лидера, готовили так: «Монополисты зарабатывали на тех войнах, но в будущей войне они могут многое потерять, потому что война эта будет ракетно-ядерной. Все это Кеннеди отлично понимал. Он умел анализировать события и не боялся называть вещи своими именами. Поэтому он и начал свою международную деятельность с установления более тесных контактов с СССР. Он тоже хотел договориться о разоружении, с тем чтобы прекратить дальнейший рост напряженности и получить уверенность в том, что никакая случайность не сможет вызвать военные столкновения.

Кеннеди сообщил нам, что хотел бы встретиться с главой правительства Советского Союза. Мы тоже стояли на близкой позиции. Когда он пришел в Белый дом, мы хотели установить с ним контакт и попытаться договориться о том же на разумной основе. Мы тоже боялись войны, потому что не боится войны только дурак…