. – Авт.). Одним словом, необходимо было установить контакты напрямую. К тому времени мы уже договорились с Ульбрихтом и лидерами других социалистических стран об официальном установлении границы, которая прошла бы через Берлин и разделила его строго на Западный и Восточный. Тем самым ГДР получила бы возможность контролировать свою границу. Свободный проход через Западный Берлин в ГДР был лазейкой для всех разведок капиталистических стран. Они могли проникать в расположение наших войск, разведывать их вооружение, собирать прочие разведданные. Кроме того, через свободный проход в Западный Берлин наносился большой урон экономике ГДР. Создавалось вообще неустойчивое положение: много интеллигенции и других лиц ушло на запад из ГДР, а в ФРГ в это время начался большой промышленный подъем. Западная Германия нуждалась в рабочей силе и набирала рабочих из Италии, Испании, Югославии, Турции, других стран.
Студенты, получившие высшее образование, тоже уходили туда, потому что в то время (да, наверное, и сейчас) Западная Германия оплачивает труд интеллигенции и рабочих выше, чем ГДР и другие социалистические страны.
Вопрос прогрессивности того или другого строя – это вопрос политический, вопрос убеждений, но многие люди решают этот вопрос «от брюха». Они не смотрят, что получат завтра, сегодня же западногерманское общество дает больше, чем может получить человек в ГДР. Иначе и массового бегства не было бы, из ГДР уходили бы только политические недруги.
Сложилось тяжелое положение, и Ульбрихт просил нас помочь им рабочей силой. Мы, конечно, могли помочь, но подсобной рабочей силой, а квалифицированных рабочих нам самим не хватало. И я говорил товарищу Ульбрихту: «Германия нам навязала войну. Советский народ проливал кровь. Мы победители. Наши рабочие не станут у вас нужники чистить. Это не просто унижение. Такое предложение взорвет наших людей. Поэтому делать это мы не можем. Вам придется выходить из положения своими силами».
Вальтер Ульбрихт
Что же Ульбрихту делать? У него были настежь открыты ворота. Если он призывал своих людей к дисциплине или применял административные меры, немцы бежали, особенно квалифицированные рабочие, потому что находили высокооплачиваемую работу в Западной Германии. Народ там один и язык один, никаких трудностей. У меня давно возникла мысль установить какой-то контроль, закрыв все ходы и лазейки».
И тогда Хрущев предложил построить Берлинскую стену. Вальтер Ульбрихт эту идею горячо поддержал. Никита Сергеевич вспоминал, что «по согласованию с Ульбрихтом собрали закрытое совещание представителей всех стран, входящих в Варшавский пакт. Присутствовали только секретари ЦК партий и председатели Советов министров. Был сделан короткий доклад и предложена такая тактика действий: в определенный час будут установлены шлагбаумы и другие пограничные атрибуты, войска подойдут к этой границе, спереди немецкие солдаты, которые начнут устанавливать контроль, а сзади, на каком-то удалении, – цепь наших войск. Цель такова: Запад должен видеть наших солдат за спиной немцев. Выбрали 13 августа. Такое число считается несчастливым, но я сказал сомневающимся, что для нас это число станет счастливым. Все держалось в полном секрете. И вот войска установили границу. Гвалт возник необычайный: именно в тот момент США усилили свой гарнизон в Западном Берлине.
Появление такой границы сразу навело порядок, повысилась трудовая дисциплина в ГДР, заводы и сельские коллективы стали работать лучше. Между прочим, резко сократилось потребление продуктов «чужими». Ульбрихт нам сообщал, что экономия выражалась миллионными суммами».
В хрущевских мемуарах содержится косвенное признание того, что экономическое соревнование между социалистической ГДР и капиталистической ФРГ безоговорочно выиграла последняя, и что в Западную Германию из Восточной Германии люди бежали прежде всего за сытой и относительно благополучной жизнью.
Для того, чтобы удержать немцев в «социалистическом раю», приходилось обносить их бетонной стеной и колючей проволокой.
В то же время характер тех назначений, которые были сделаны и Соединенными Штатами, и Советским Союзом, свидетельствовал: стороны, попугав друг друга, хотели бы решить дело миром. С одной стороны, генерал Кларк был боевым генералом, во время Второй мировой войны командовавшим американскими войсками в Италии, а во время Корейской войны – войсками ООН в Корее, а генерал Клей в 1948 году, в бытность военным губернатором американской зоны оккупации в Германии, был главным организатором воздушного моста в Западный Берлин, спасшего город во время советской блокады в 1948 году. Но, с другой стороны, оба американских генерала были известны и как дипломаты. Клею в бытность военным губернатором в Германии приходилось улаживать многие вопросы и с немецкими властями, и со своими коллегами из Англии, Франции и СССР. И то же самое приходилось делать Кларку в бытность его членом СКК по Австрии и командующим в Корее. Советский же маршал Конев вместе с маршалом Жуковым брал Берлин в 45-м, что прежде всего и подчеркивалось его новым назначением. Но, с другой стороны, Хрущев, несомненно, надеялся на дипломатические таланты Ивана Степановича, которые он когда-то проявил, общаясь в 1945–1946 годах в СКК в Вене с тем же Кларком. Недаром главной задачей Конева стало не командование Группой советских войск в Германии, которой фактически продолжал руководить И.И. Якубовский, а контакты с представителями западных держав.
Возведение Берлинской стены привело к нескольким вооруженным инцидентам. Так, 18 сентября два советских истребителя произвели предупредительные выстрелы по двум американским транспортным самолетам, летевшим в Западный Берлин. Самый же серьезный инцидент случился тогда, когда 26–27 октября у КПП «Чарли» американцы попытались снести пограничные заграждения на Фридрихштрассе. Советская сторона своевременно приняла контрмеры. Когда к КПП «Чарли» прибыли три американских джипа с военными и гражданскими лицами, сопровождаемые мощными бульдозерами и 10 танками, на Фридрихштрассе появилась 7-я танковая рота капитана Войтченко 3-го батальона 68-го советского гвардейского танкового полка. Всю ночь с 27 на 28 октября советские и американские танки простояли друг против друга. Утром 28-го советские танки были отведены. После этого ушли и американские танки.
Вот как этот эпизод запечатлен в мемуарах Хрущева: «В октябре того же года мы получили сведения, что американцы готовятся разрушить стену, чтобы вернуть положение, которое было до 13 августа, и восстановить свободный проход в ту и другую сторону города.
Дж. Ф. Кеннеди у КПП «Чарли»
Мы узнали их план: впереди пойдут джипы с пехотой, вооруженные стрелковым оружием; за джипами мощные бульдозеры, которые разрушат стену; за бульдозерами – танки для прикрытия. Мы с Коневым разработали свою тактику и решили джипы с солдатами пропустить, пусть проедут. Мы-то контроль установили для гражданских лиц, а для военных сохранились условия, определявшиеся Потсдамским соглашением: как военные Запада могли посещать сектор Восточного Берлина, так и наши военные могли посещать Западный Берлин…
У нас шли заседания XXII съезда партии. Конев присутствовал на съезде как делегат и доложил мне, что в такой-то час американцы двинутся. Мы решили в переулках Берлина замаскировать наши танки. Когда пехота перейдет границу, а бульдозеры будут на подходе, то, чтобы не допустить разрушения стены, танки должны будут вывернуться из переулков и двинуться навстречу бульдозерам. Так и было сделано. Потом Конев сообщил: как только джипы с пехотой прошли, наши танки развернулись и выехали навстречу бульдозерам и американским танкам. Те приостановили движение. Пехота же, которой нечего было делать, развернулась на джипах и вернулась в Западный Берлин. Наши танки приостановили свое движение, американские – свое. Уж не помню теперь, в каком положении остались бульдозеры, видимо, тоже были заморожены на месте. В таком положении все и остались на ночь. Утром, когда заседания партийного съезда возобновились, Конев опять доложил: положение не изменилось, наши танкисты сидят в танках. Иногда выскакивают, гоняются друг за другом, чтобы согреться, потому что ночь была прохладной. Уже наступила осень. Американские танкисты, видимо, еще больше мерзнут в своих танках.
Я понял, что надо искать какой-то выход, и сказал Коневу: «Пусть наши танки развернутся и уйдут в те переулки, из которых они вышли, но станут так, чтобы не были видны американцам. Я уверен, что не больше чем через 20 минут (потребуется время доложить наверх и получить соответствующее распоряжение) американцы уберут свои танки, потому что им неудобно убирать танки под дулами наших орудий. Они влезли в эту историю, а теперь не знают, как выпутаться. Раз они не действуют, значит, тоже ищут выход. Вот мы им его и предоставим, первыми уберем свои танки, а они последуют нашему примеру». Конев так и сделал. Потом он сообщил: «Действительно, как только наши танки ушли, через 20 минут американские танки тоже развернулись и скрылись из глаз». Это явилось признанием де-факто закрытия границы и разделения Берлина на две части: западную, капиталистическую, и восточную, социалистическую».
Так Кеннеди получил лишь возможность забить ничего не значащий «гол престижа»: советские танки отошли первыми.
Слава богу, что ни одна из сторон не произвела выстрела, который мог иметь непредсказуемые последствия. Хрущев боялся потерять ГДР просто потому, что скоро через Западный Берлин из Восточной Германии могло убежать все трудоспособное население. И в случае, если бы американцы попытались снести стену, он мог бы открыть боевые действия, не очень задумываясь о последствиях. Во всяком случае, из его мемуаров не видно, что с советской стороны существовал какой-то четкий план действий на тот случай, если США и их союзники попытаются снести стену. Весь расчет Хрущева строился на том, что американцы не рискнут ввязываться в войну из-за постройки Берлинской стены и отступят, признав тем самым де-факто границу между ГДР и Западным Берлином. И расчет оправдался.