Громыко в ответ заявил, что советское правительство откликнулось на призыв Кубы о помощи только для того, чтобы устранить нависшую над Кубой угрозу. Советские специалисты помогают кубинцам научиться обращению с оружием, предназначенным для обороны, и это никак нельзя считать угрозой для США.
Кеннеди повторил, что у американского правительства нет планов вторжения на Кубу, а он сам стремится не допустить действий, которые привели бы к войне, но такие действия могут быть спровоцированы другой стороной.
18 октября Громыко беседовал также с Д. Раском. Государственный секретарь повторил тезис Кеннеди о том, что США не собираются нападать на Кубу, хотя Остров свободы превратился в военный плацдарм для «наступления против США и Латинской Америки». Режим Кастро Раск назвал угрозой государствам Западного полушария. Он указал на американскую обеспокоенность поставками советского оружия на Кубу, но о советских ракетах на острове прямо не сказал ничего.
Громыко ответил, что Куба вынуждена была сделать необходимые выводы из вторжения на остров контрреволюционеров, подготовленных и вооруженных США. А если у США есть какие-либо претензии к Кубе, в том числе по поводу национализации имущества американских граждан, то они должны вести об этом переговоры с кубинским правительством. Раск на это издевательское замечание не ответил.
Громыко указал Раску на наличие американских баз и военных советников в Турции, Японии, Англии, Италии, а также в ряде других стран Западной Европы, Азии и Африки. А раз у американцев есть эти базы, то ничто не мешает СССР иметь свои базы и советников на Кубе. Раску осталось лишь невнятно утверждать, что советский министр преувеличивает роль зарубежных американских военных баз. Он также признал, что американское ядерное оружие за пределами США размещено лишь в трех странах. На вопрос Громыко, входит ли в число этих трех стран Англия, Раск охотно ответил утвердительно, поскольку наличие американского ядерного оружия на территории Соединенного Королевства давно уже не было секретом.
Громыко передал предложение Хрущева Кеннеди встретиться, чтобы обсудить и урегулировать спорные вопросы, касающиеся двусторонних отношений и ряда международных проблем.
На это предложение Кеннеди отреагировал положительно, но заметил, что хотел бы на встрече с Хрущевым обсудить проблемы без формальной повестки дня и без предварительного выделения конкретных вопросов, подлежащих обсуждению.
Но в тот же день, 18 октября, бывший американский посол в Москве Л. Томпсон на обеде у Раска заявил послу СССР в США А.Ф. Добрынину, что американская сторона хотела бы отложить встречу в верхах, первоначально назначенную на ноябрь 1962 года, из-за ее неподготовленности. Кеннеди рассматривал такую встречу как попытку советской стороны осуществить дипломатическое прикрытие развертывания советских ракет на Кубе. Президент, заявил Томпсон, считает, что такие встречи имеют исключительно важное значение и требуют тщательной подготовки, поскольку здесь недопустима неудача. Кеннеди хочет, чтобы его вторая встреча с советским лидером непременно принесла конкретный результат. Громыко и Добрынин еще не знали, что американцы знают о размещении советских ракет на Кубе, поэтому отсрочка на неопределенное время планировавшейся встречи Хрущева и Кеннеди их не слишком насторожила.
А.Ф. Добрынин
22 октября Кеннеди информировал бывших президентов Гувера, Трумэна и Эйзенхауэра о планируемом установлении блокады Кубы. Он также спешно устроил встречу с 20 самыми влиятельными членами конгресса США. На этой встрече раздавались требования осуществить вторжение на Кубу.
Хрущев вспоминал: «Американцы предупредили нас в неофициальном порядке через каналы, которые у нас тогда имелись с президентом Кеннеди и его доверенными людьми, что они знают, что мы устанавливаем на Кубе ракеты. Естественно, мы все отрицали».
В то же время Никита Сергеевич признавал, что в районе Кубы силы сторон были несопоставимы, и здесь советским вооруженным силам ловить было нечего: «…Мы были очень уязвимы на Кубе в военном отношении, особенно в то время. Флот у нас был тогда еще не такой, как сейчас. Мы тогда почти не имели подводных лодок с атомными двигателями, да и вообще 11 тысяч километров удаления – это такое расстояние, с которым надо считаться. Кроме того, подплыв наших подводных лодок к острову Куба, как нам докладывали, затруднен. Там множество островов, подводных мелей, рифов, где подводным лодкам трудно проходить. Им надо было плыть в довольно узком пространстве, так что американцы могли, имея сильный надводный и подводный флот, хорошо организовать контроль».
Безусловной ошибкой Хрущева было то, что он при неофициальных контактах отрицал наличие ракет тогда, когда у американцев уже были неопровержимые доказательства их наличия на острове. Даже если у Никиты Сергеевича не было полной уверенности в наличии у США таких доказательств, можно было бы по крайней мере догадаться, что просто так вопрос о ракетах задавать при столь деликатных контактах не будут. Тем более, что советский лидер был хорошо осведомлен об американских разведывательных возможностях. Если бы он тогда признал наличие советских ракет и проявил готовность к переговорам, то, скорее всего, вопрос удалось бы уладить без шума, как того и хотел Кеннеди, причем примерно на тех же условиях, на каких в итоге и был разрешен Карибский кризис. И советский лидер избежал бы унизительного дипломатического поражения. Однако Хрущев обманывал американцев и, надеясь на авось, тянул время. Он рассчитывал, что успеет привести ракеты на Кубе в боеспособное состояние. И тогда он предполагал выиграть не только неприкосновенность Острова свободы от американского вторжения, но и сохранить стратегическую ракетную базу на Кубе, у самого «мягкого подбрюшья» Соединенных Штатов. Советский вождь не сознавал, что для запуска ракеты потребуется длительная подготовка. Она не останется не замеченной американцами, которые при необходимости успеют нанести превентивный удар.
Хрущев вспоминал: «Громыко докладывал: «Беседа была любезной, но Раск спрашивал: «Наши военные приводят нам данные, доказывающие, что вы ставите на Кубе ракеты. Учтите, что мы не можем вынести это. Создается такое внутреннее положение, мимо которого наш президент не сможет пройти. Здесь складывается опасная ситуация, и поэтому мы хотели бы, чтобы вы ушли с Кубы».
То было не злобное предупреждение, а в какой-то мере просьба не создавать столь острой ситуации. Потом был обед. За обедом изрядно выпили. Дин Раск во время обеда продолжал крутиться вокруг этой темы. Он допускал такие выражения, что они, дескать, на все пойдут и ни перед чем не остановятся; что у них просто нет другого выхода, и они просят нас все учесть, оценить соответственно ситуацию и принять меры со своей стороны, чтобы не допустить рокового столкновения, которое может состояться, если окажется, что на Кубе действительно установлены ракеты, в чем они убеждены… Громыко, конечно, все отрицал. На то он и дипломат. Обо всем этом Громыко доложил нам. Но мы продолжали завершать транспортировку и установку вооружения, продолжали делать свое дело».
Никита Сергеевич и тогда не внял этому последнему предупреждению.
Вечером 22 октября, за час до того, как президент Кеннеди должен был выступить с обращением к американскому народу, в котором объявлялась блокада Кубы, Раск пригласил к себе посла Добрынина и передал ему личное послание Кеннеди Хрущеву от 22 октября и текст обращения президента к американскому народу. Раск сразу же предупредил посла, что не будет отвечать ни на какие вопросы по поводу содержания обоих документов. Прочитав их, Добрынин заявил, что правительство США намеренно создает опасный кризис, отказываясь от переговоров по всем спорным вопросам.
В 19 часов по вашингтонскому времени президент Кеннеди зачитал по телевидению заявление о блокаде. Он также предупредил, что попытка Советского Союза и его союзников напасть на любое из государств Западного полушария вызовет американский ядерный удар по советской территории. К этому времени США располагали в районе Карибского моря 183 боевыми кораблями. В боевую готовность были также приведены американские войска в Западной Европе. В воздух была поднята половина всех американских стратегических бомбардировщиков. Подводные лодки с баллистическими ракетами «Поларис» заняли боевые позиции, будучи готовы при необходимости нанести удар по СССР. Возможность начала мировой термоядерной войны казалась вполне реальной.
В ходе осуществления блокады требовали от всех судов, направляющихся на Кубу, полной остановки и предъявления груза к досмотру. В случае отказа командира корабля допустить на борт осмотровой команды военным морякам предписывалось подвергнуть корабль аресту и препроводить его в американский порт. На момент 22 октября на подходе и в зоне блокады уже находилось 22 советских судна. Опасаясь их захвата, министр морского флота СССР В.Г. Бакаев предложил руководству страны находящиеся на подходе к Кубе 6 советских судов ввести в кубинские порты. Решение было принято, и шесть судов (включая «Александровск», перевозивший ядерные боеприпасы в числе 24 боеголовок для ракет Р-14 и 44 боеголовок для оперативно-тактических крылатых ракет) пришвартовались 22–23 октября в портах Кубы. Остальные 16 транспортов (включая транспорты, загруженные ракетами Р-14, оборудованием и личным составом войск РВСН) возвратились в советские порты. В отсутствие оборудования и обученного личного состава ракеты средней дальности, уже находившиеся на Кубе, невозможно было привести в боевую готовность, но американцы об этом не знали.
В 1992 году некоторые бывшие советские участники операции «Анадырь» заявили, что на Кубу успели доставить 162 ядерных заряда, из которых около 90 были боеголовки для тактических ракет и бомбы для самолетов, а 72 боеголовки были боеголовками для ракет средней дальности. По другим данным, было доставлено только 36 боеголовок для Р-12, но ни одной – для Р-14.