Всё дело в том, что мы никогда не разбирали мехамух, это было запрещено правилами эксплуатации. Полагалось, что если их разобрать, то они перестают функционировать, так как при разборке необратимо разрушается какая-то магическая связь между механическими компонентами. А так-то мехамухи никогда не выключались, они всегда работали, летая около своих хозяев или по их поручениям. Устройство мехамух разбиралось в школах крайне поверхностно, и я принципиально не знал, почему и как они работают. Выключить мехамуху было невозможно, её можно было только «успокоить», специальным образом сложив ей крылья. Именно это Глойда и сделала, убрав свою в торбу. И она успокаивала её на ночь, чтобы своим жужжанием не мешала спать.
Мехамухи покупались в специальных магазинах, которые были больше нацелены на магию, чем на механику. И стоили они порядочно, надо отметить, поэтому я понимал страх Глойды. Её мехамуха, скорее всего, стоила как три моих ножа, и естественно, что она ею очень дорожила. В моей семье мехамухами не пользовались, поэтому в нашем доме их никогда не было. Но иногда к старому мастеру Гнобблу прилетали подобные устройства с разного рода мелкими посылками.
А вообще мехамухи были разных размеров и предназначений. Насколько я мог судить, у Глойды был один из самых мелких экземпляров, предназначенный для мелких поручений и небольших записок и лёгких предметов. А бывают и большие мехамухи. Я слышал, что существуют и боевые мехамухи, которые помогают нашим солдатам и боевым магам и шахты охранять, и троллей усмирять, и всякие другие дела делать.
В общем, Йулль взяла мехамуху, что-то где-то как-то нажала, и та перестала дребезжать своими прижатыми крылышками. Потом Йулль вскрыла ей как бы брюхо, где-то там открутила пару винтиков своей отвёрткой, которую она достала из нагрудного кармана. На свет она извлекла какую-то плоскую квадратную штуковину, которой я раньше не видал за всё время своей жизни.
– Что это, – спросила ошарашенная Глойда?
– Это её «мозги», – не моргнув и глазом ответила Йулль. – Мехамуха управляется этой штукой, а сама эта штука очень плотно завязана на белую магию.
– Можно посмотреть? – спросил я, протянув руку.
Йулль осторожно положила мне на ладонь квадратик из дерева, который был размером примерно два на два сантиметра. Я приблизил его к глазам и внимательно стал смотреть. Перед моим взором раскрылся некий странный узор, который издалека напоминал несколько старших рун, которые были наложены друг на друга. Но вблизи я увидел, что это много старших рун и других непонятных мне знаков, которые соединялись сторонами друг с другом в довольно-таки упорядоченную решётку. В центре этой решётки мерцал белый прозрачный самоцвет. Я потрогал его ногтём. Йулль сказала:
– Это алмаз. Мехамухи работают только на алмазах.
– Но что это такое? – спросил уже я.
– Мы не знаем, – ответила Йулль и пожала плечами. – Есть некоторые предположения, поскольку очень многие старшие руны вписаны в этот узор. Но доподлинно никто не знает.
– А откуда это у нас появилось? – задала самый логичный вопрос Глойда.
– Это легендарная история. Много-много лет назад одна геолого-разведочная группа, проходя штольней под древним городом, наткнулась на крипту. В этой крипте оказался сундук, полностью забитый вот такими штуковинами, причём разного размера. Там же на полках были свитки с чертежами мехамух. Много лет проводились эксперименты, и мы, наконец-то, смогли воспроизвести этот «мозг» для наших мехамух, и их производство было поставлено на поток. Но никто не знает, как и почему они работают. Очевидно, что это связано с магией. Именно магические эманации подпитывают мехамух так, что они работают без выключения. И чтобы никто не лазил внутрь, была придумана эта легенда, что их нельзя вскрывать. А природная жадность гоблинов пересиливала нашу природную же любознательность – стоимость этой штуковины достаточно высока, чтобы просто так экспериментировать.
– Но почему всё это надо скрывать? – с некоторого рода раздражением спросил я.
– Всё дело в том, дружище Йоль, что старейшины не знают, почему это всё работает. Легенды говорят о том, что когда-то магии не было, а потом она появилась, и очень многое сломалось. Зафиксированные записи говорят о том, что мы нашли какие-то устройства, принципов функционирования которых мы не понимаем и разобраться в этом не можем. И это очень странно. Чтобы не волновать население, всё это устроено таким образом, что в своём Посвящении все молодые гоблины ищут части большой головоломки, но настоящие цели раскрываются только избранным. Когда-то я стала такой избранной, теперь же пришло и ваше время – вы показали, что способны на очень нестандартные шаги в своём поиске.
Я продолжал крутить в руке «мозг» мехамухи. В моей голове роились мысли, но я пока даже не мог сформулировать, что я обдумывал. Всё это звучало очень и очень странно. То есть, получается, нас пятнадцать лет в школе учили всякому, а потом оказывается, что мир устроен совершенно иначе? Ну ладно, не совершенно, но немного по-другому. Чему же нас тогда учат в школах и для чего?
Глойда протянула руку и взяла у меня устройство. Оно продолжало переливаться белёсыми эманациями, исходящими, как будто бы, из глубины алмаза. Глойда провела ногтём по светящейся полоске, разделяющей старшие руны и другие символы, ранее нами не виданные, и та вспыхнула искорками. Йулль забрала устройство и вставила его назад в мехамуху, потом что-то внутри переключила и закрыла её. Мехамуха вновь зажужжала своими крылышками, и Йулль сложила их и успокоила летуна.
– В общем, так, друзья мои, – проворковала Йулль. – Мы предполагаем, что подобные устройства могут создаваться для того, чтобы становиться «мозгами» для всех других типов машин, какие у нас есть: повозок, дирижаблей, проходческих щитов, экзоскелетов и даже протезов. Логика простая – если такая штука есть для управления мехамухой, то почему бы такой же не быть и для управления разными другими аппаратами? Но принцип этого управления пока ещё неясен, поэтому спроектировать и создать такое устройство мы не можем. Можем лишь дублировать найденные «мозги» и клепать мехамух в промышленных масштабах.
Мы с Глойдой смотрели друг на друга, оставаясь огорошенными этими новыми сведениями, которые на нас обрушили. Всё, оказывается, намного сложнее. И теперь мы с ней должны искать кусочки пазла, но никто не знает, что это за пазл, какие у него кусочки и вообще.
Йулль пожелала нам спокойного отдыха во время ночного перелёта и ушла. Она разрешила нам остаться в этой каюте – это была каются для технического персонала дирижабля. Да, это был не первый класс, но тут были две откидные кушетки, на которых мы расположились, пристегнувшись ремнями. По крайней мере, теперь я спал с намного большим комфортом, чем на полу в сенях.
Мы лежали в темноте каюты, и я смотрел в потолок под мерное жужжание винтов дирижабля и покачивание гондолы. В моей голове проносились обрывки разговоров за последние два дня. Это был переворот мировоззрения. Я начал вспоминать всё то, что было днями раньше, и вот я своим внутренним взором видел самого себя сидящим на болоте в лесу около «места силы», и я тогда ещё не знал про магию самоцветов. А всё оказалось намного, намного сложнее, чем даже то, что я прочитал в том томике в гостях у одинокой Трюгглы.
Образы перед моими глазами стали ярче, и я понял, что постепенно засыпаю. Но внезапно Глойда спросила:
– Йоль, ты спишь?
«Какой же глупый вопрос», – подумал я. Если я сплю, то зачем же меня им будить? А если я не сплю, то ответ очевидный. Передо мной вновь была тёмная каюта. Я ответил:
– Нет ещё, что тебе?
– Слушай, ты помнишь, как эта Йулль назвала на «избранными»? И себя тоже. Как ты думаешь, что это значит?
– Она же объяснила, что мы вроде как это потому, что мы что-то там нестандартное показали.
– Это слишком простое объяснение, и мне оно не нравится. Не нравится точно так же, как и всё остальное, что мы узнали за эти несколько дней. Что нас пичкали устаревшей информацией, что старейшины что-то скрывают, что в мире есть какие-то «избранные», но про них никто не знает. Как думаешь, наши родители, они избранные?
– Если и да, то они нам про это не рассказывали. Вероятно, это такая же тайна, как и устройство мехамухи?
Глойда как будто бы вздохнула. Мы некоторое время лежали в тишине, но потом она вновь сказала:
– Мне кажется… Слушай, у тебя не бывает такого, что у тебя в голове как будто бы внезапно открывается какая-то потайная дверца, откуда начинает доноситься как будто бы голос, но это твой собственный голос, но он шепчет тебе что-то такое, чего ты никогда не знал, не видел и не мог знать?
Я вздрогнул и подумал, о чём это она говорит. Эти слова были очень странными. Никогда раньше я не слышал ничего подобного, даже в игре, даже в сказках. Не о том же ли самом она сейчас говорит, что я иногда чувствую, как прохождение через себя магических эманаций? Я же раньше ни с кем это не обсуждал, а то, что это магические эманации через меня проходят – это я сам себе это так объяснил. А вдруг это что-то другое? О чём же говорит Глойда? Я спросил:
– А сейчас эта твоя потайная дверца в голове – она открыта или нет?
– Закрыта. И я чувствую себя такой глупой.
Глойда замолчала, и я тоже молчал. Потом я услышал, что её дыхание выровнялось, и она как-то засопела. Но в моей голове продолжали роиться тревожные мысли. Но потом мерное покачивание гондолы усыпило и меня.
Ближе к вечеру следующего дня мы, наконец-то, подлетели к башне в столице. Когда я вышел из дирижабля и взглянул на шпиль этой башни, на меня нахлынули воспоминания о том, как я лазил туда на самый верх, науськиваемый этой несносной Глойдой. Я задрал голову и смотрел туда, прикрывая ладонью глаза от палящего солнца.
Глойда спросила:
– Куда двинемся?
– Пойдём, я знаю тут местечко, где нам, возможно, даже удастся переночевать.
Я повёл её к тому знакомому гоблину, у которого мы с Зигглем жили, когда учились в местной школе. Его жилище было недалеко от Высокой Академии Магии и Механики, а как идти к ней – это мы с Глойдой знали очень хорошо. Примерно через полчаса мы стояли у заветного дома. Я постучал. Никто не отвечал. Я постучал снова. За дверью послышалась какая-то возня, потом дверь отворилась, и на меня своими подслеповатыми глазами посмотрел тот самый гоблин.