Напротив окошка я увидел лифт. Да, тут был ещё один лифт – он стоял прямо передо мной. И у него не было дверей. Я зашёл внутрь, но не увидел обычных рычагов и валиков для старта движения. Передо мной находился воротный механизм, а цепь для подъёма была пропущена через отверстия в потолке и полу. Похоже, что для использования этого лифта надо было применять свою собственную физическую силу.
Я подошёл и потянул на себя ворот. На удивление он поддался свободно, и кабина лифта дёрнулась вверх. Я повернул ворот ещё раз и ещё раз, поднимая себя наверх. Я сделал около десяти оборотов ворота, когда он с щелчком зафиксировался, и я больше не смог его сдвинуть. Поняв, что я добрался до высшей точки, куда может завести меня этот лифт, я вышел из него. Я был на той самой марсовой площадке, которую видно в подзорную трубу на вершине пика башни.
Выйдя из кабины лифта, я обернулся. На портале кабины кто-то неровным почерком нацарапал три старшие руны – Сюр, Зип и Вендль. Я было удивился такому безрассудству, но потом подумал, что не я первый забираюсь сюда, и кто-то из молодых гоблинов решил таким образом отметить свой подвиг, нацарапав ножом первые буквы своих имён в старшем строю. Я тогда ещё подумал добавить туда руну Йом, когда буду возвращаться, не вкладывая в неё эманации магии. Но, вообще говоря, старшие руны просто так чертить нельзя.
Я осторожно подошёл к поручню, который окружал площадку. Вид на столицу открывался грандиозный – ведь она лежала в долине между самыми высокими пиками в системе Мглистых гор. Весь город лежал у меня под ногами, и в сумерках он представлял собой поистине завораживающее зрелище – миллионы разноцветных огней мерцали в сгущающейся тьме, создавая странный переплетающийся узор из оранжевого и голубого. Оранжевый – цвет обычного огня, которым гоблины освещали свои жилища, грели их, готовили на нём себе пищу и делали пар для движения механизмов. Голубой – цвет магии, эманациями которой гоблины освещали общественные пространства, а у кого были на то средства и возможности – пользовались этим способом для освещения своих жилищ.
Внезапный порыв ветра кинул меня на поручень, и я чуть было не перевалился через него, так как высотой он доходил мне до солнечного сплетения. Шпиль зашатался, и под моими ногами пол заходил ходуном. Голова закружилась, в моих глазах замелькало оранжево-голубое море. Судорожно я схватился руками за поручень, и ладони мгновенно заиндевели – на этой высоте было довольно-таки холодно, а я только-только понял, насколько холодно. Шпиль продолжало шатать, я держался за поручень и считал мгновения своей жизни.
Потом также внезапно всё стихло. На негнущихся ногах я отошёл от поручня, потом упал на четвереньки и пополз в сторону кабины лифта. Время тянулось, как карамель в лавке старой Кайры, к которой мы бегали малышами за сладостями. Я полз и полз, думал только об одном – как бы доползти. Мне казалось, что я стану глубоким стариком, когда, наконец, доползу до лифта.
Но вот мои руки попали в кабину. Я буквально втащил себя в неё. И тут новое несчастье заставило меня похолодеть изнутри. Снизу раздался грубый голос:
– А ну спускайся!
Я полностью влез в кабину, потом автоматически, не помня себя, схватился за ворот подъёмного механизма и начал вращать его в обратную сторону. Кабина также легко скользнула вниз. Время постепенно вернулось к своему обычному течению. Внизу меня ждал тот самый гоблин, который следил за мной на верхней площадке. Он схватил меня за ухо и потащил вниз по лестнице. Я не сопротивлялся.
Внизу он толкнул меня на скамью, а потом грубо спросил:
– Ты откуда?
Я ответил, что сам я родом из Орешника, учусь в местной школе механики. Вроде бы, после этих слов этот строгий служащий немного расслабился, но потом он резко поднял меня на ноги, повернул лицом к лифту, ведущему на поверхность, подтолкнул легонько. Я пошёл к лифту, а потом почувствовал мощный пинок под зад, который подбросил меня в воздух, и я побежал к лифту, который как раз приехал, и лифтёр стоял и со смехом смотрел на меня.
Потом как-то раз на каникулах мы с Зигглем раздобыли немного пороха. В то время в гостях у мастера Гноббла был какой-то почтенный купец из другого города. И Зиггль умудрился стащить из его сумы один кулёк с порохом. Как же мы тогда радовались. Это было самое чудесное наше сокровище. Мы пересыпали добытые крупицы горючего состава в несколько баночек и спрятали их в разных местах своего дома и в мастерской. Иногда мы устраивали для себя и Глойды небольшие огненные представления.
Одно такое представление пошло не так. Я завернул порох в ветошь, которую ранее мы промочили в растворе селитры и высушили. По нашей задумке ветошь должна была гореть медленно, а потом, когда тлеющий огонь дойдёт до пороха, он должен был ярко вспыхнуть. Но что-то действительно пошло не так. Когда я зажёг ветошь и хотел было отбросить шарик подальше от нас, то немного замешкался, а потом увидел, то ветошь практически перестала тлеть. Не думая ни о чём, я поднёс шарик к лицу и подул на него, чтобы тление не прекратилось.
Внезапная яркая вспышка ослепила меня. Я повалился на землю, правую половину моего лица жгло адским пламенем. Глойда завизжала, а Зиггль бросился ко мне и накрыл мою голову своим камзолом. Я скулил от всепроникающей боли, пытаясь погладить лицо руками, но Зиггль крепко держал их, чтобы я не смог дотронуться до обожжёной кожи. Глойда гладила меня по голове, но боль была нестерпимой. Мне казалось, что моя кожа продолжает тлеть. Глаза ничего не видели – в них стояло яркое огненное пятно.
Через несколько часов я пришёл в себя, и мы смогли пойти домой. Мы с Зигглем знали, что мастер Гноббл даже не будет нас слушать, он всыплет нам так, что мы не сможем сидеть несколько следующих дней. Надо было придумать какую-то легенду, которая хотя бы смягчила наказание. Потому что за порох нам досталось бы ещё больше и по другой причине – мы отчётливо понимали это.
Тогда мы сказали, что были в металлургической мастерской по приглашению отца Глойды – он организовал для нас экскурсию, и она была настолько интересной, что мы весь день провели там. Но в какой-то момент случилось несчастье – дескать, я слишком близко полез смотреть, как плавится руда в тигле, а расплав по каким-то причинам решил вспыхнуть в тот самый момент. Вот меня и обожгло.
Всем была хороша эта легенда за исключением того, что мастер Гноббл к тому времени был хорошо знаком с отцом Глойды – ведь мы вместе с ней летали в столицу, и они познакомились, когда много раз они встречали и провожали нас на причале. А потом они и подружились, часто собираясь вместе на тёмный эль и ведя сложные разговоры за металлургию и механику.
Но в тот раз нас пронесло. И много всякого такого было в моём отрочестве.
Говорят, что взрослый гоблин – это выживший мальчик. Вот так и я дожил до дня своего пятнадцатилетия, когда каждый молодой гоблин получает задание Посвящения. Буквально каждый молодой гоблин – и мальчик, и девочка – должны успешно пройти своё собственное задание Посвящения, чтобы вступить во взрослую жизнь. В своих мечтах я должен был стать великим механиком, поэтому считал, что моё Посвящение будет связано именно с этим.
Глава 2
Обычно Посвящение молодых гоблинов проводится в день летнего солнцестояния. К этому дню мне уже полгода как исполнилось пятнадцать лет, и все эти месяцы я ждал и готовился к своему главному испытанию.
Никто не знал, когда у меня был день рождения, да мы и не переживали на этот счёт – праздновали его ровнёхонько в день зимнего солнцестояния, когда все гоблины встречают новый год. Вот мы заодно праздновали и день обнаружения меня на пне. Никто никогда не делал тайны из того, что я – подкидыш, но мастер Гноббл всегда относился ко мне с отеческой добротой, поэтому я тоже не переживал по этому поводу. Зато моей семье не приходилось тратиться на подарки – и на день рождения, и на новый год я получал один и тот же подарок. Чаще всего это была какая-нибудь механическая штуковина, но с десятилетнего возраста мастер Гноббл начал дарить мне всякого рода инструменты и принадлежности, чтобы у меня постепенно накапливался свой собственный инструментарий.
Мне иногда было завидно от того, что у Зиггля в два раза больше подарков – ему-то дарили и на новый год, и на день рождения. Но зато я был старше его на год. Хоть что-то.
Я помню, что в тот день моего пятнадцатилетия все поздравляли меня особенно жарко. К нам в дом пришли все близкие знакомые нашей семьи, и мастер Гноббл под всеобщее восхищение и одобрительные присвистывания вручил мне настоящий гоблинский многофункциональный нож из закалённой стали. Но рукоятке ножа слабым голубым огоньком горела руна Йом. Я был в полном восторге – нож с возможностью проводить магию. У нас дома магия не была в особом почёте, но это были какие-то личные заморочки мастера Гноббла. Когда было надо, он тоже пользовался ею в профессиональных целях.
Много раз я участвовал в летнем празднике Лита, когда молодых гоблинов отправляют в их первое и самое главное путешествие, вернувшись из которого они становятся взрослыми. Я видел, как некоторым из моих старших товарищей давали их задания Посвящения, и они уходили из города, и некоторых я не видел несколько лет. Но все всегда возвращались, так или иначе. Мы все знали, что эти задания, которые придумывают старейшины города и выдаёт наш градоначальник на празднике, очень сложные, но не невозможные. Выполнив своё задание Посвящения, ты становился взрослым.
И вот пришла моя очередь.
День был солнечным, ярким. Я стоял в шеренге таких же как я молодых гоблинов, все одеты с иголочки. Никто не поскупился на то, чтобы на празднике посвящения быть в лучшей своей одежде с лучшими инструментами, которые нам разрешили взять с собой. Тем, кто учился на механиков, позволили взять с собой на Посвящение один свой инструмент на выбор, маску для подземных работ, шлем с очками и торбу с водой, пищей и небольшим количеством железных монет. Я взял свой многофункциональный нож, немного опасаясь, что из-за его магической проводимости его могут отклонить. Но нет, не отклонили.