– Какое странное местечко, не находишь?
– Не сказала бы так, если бы не эти кресла.
– Я вот тоже из-за них подумал о странности. Я не помню, что где-то видел такое. Не похоже на изделие гоблинов.
– Может быть, их откуда-то привезли?
– Откуда?
– Из каких-нибудь далёких стран? Не знаю. Но в мире же должно что-то быть ещё, кроме двух десятков наших городов.
Я задумался. Действительно, я как-то раньше об этом даже и не думал. Весь известный нам мир заключался в нашей горной стране, состоящей из городов и более мелких поселений, связанных довольно плохими дорогами и более комфортными линиями дирижаблей. А что было за её пределами, я не знал. И в школе нам этого не рассказывали.
Посидев немного, я снова сказал:
– Интересно, у этого Пропра только одна книга?
– Ну этот пошёл за одной, как я поняла.
– А вдруг у него несколько, а этот принесёт только одну, как нам узнать? Помнишь, Вайгль сказал: «труда Пропра». Не «труд», а «труды».
– Может быть, он имел в виду просто то, что он написал?
– Откуда ж мне знать? Ладно, посмотрим. Вдруг в самой этой книге написано, что он ещё что-то написал. Почитаем внимательно, а там спросим.
Вернулся гоблин с небольшим свитком. Я про себя подумал: «И это всё?». Я надеялся увидеть увесистый том, а тут небольшой свёрнутый лист бумаги. Гоблин разложил свиток на небольшом приземистом столике, который стоял около наших кресел. Я спросил:
– Подскажите, а больше у мыслителя Пропра никаких трудов нет?
– Нет, он написал только это.
Гоблин ушёл, бросив напоследок, что когда мы закончим с изучением, то должны вернуться к нему со свитком, после чего он вернёт нам наши монеты-допуски, и мы сможем либо ещё заказать какую-нибудь писанину старинных мыслителей, либо валить на все четыре стороны. Он вот действительно так выразился, и я ещё подумал, что неужели в таком месте, как Высокая Академия Магии и Механики, да ещё в её Большой библиотеке работают такие некультурные типы.
Ладно, делать нечего. Мы с Глойдой сели ближе друг к другу и стали изучать свиток. Он был испещрён очень мелкими младшими рунами, и мне даже пришлось надеть свои очки со шлема, чтобы лучше видеть. Глойда сделала то же самое.
В свитке, который действительно назывался «Об исчислении суждений» говорилось о том, что каждое суждение может быть или истинным, или ложным. Истинные суждения обозначаются младшей руной А, ложные – О. Как я догадался, это были первые буквы слов древнего языка, которые переводились как «истина» и «ложь». Ещё Пропр вводил некоторые способы соединения суждений друг с другом для получения новых, более сложных суждений. Для этого использовались специальные слова, которые он называл «связками», и он описал некоторое их количество, но потом оказалось, что всего-то нужно только три или даже меньше связок, однако для удобства используется три.
Первая – не совсем обычная связка, поскольку связывала только одно суждение, и она делает новое суждение, и оно истинно, когда изначальное суждение ложно, и наоборот. Эта связка была названа отрицанием. Вторая и третья связки уже действительно были связками, так как новое суждение делали из двух первоначальных. Вторая связка делала сложное суждение истинным только тогда, когда оба первоначальных суждения были истинными. А третья связка наоборот делала сложное суждение ложным только тогда, когда оба первоначальных суждения были ложными. Вторую связку автор назвал «и», а третью – «или». В целом, это было похоже на то, как мы в разговоре употребляем эти словечки.
Затем Пропр рассмотрел способ вычисления истинности из суждений, которое он называл посылкой. Не той посылкой, что носят мехамухи с поручениями, а вот просто слово было такое же. Дескать, первоначальные суждения посылают свою истинность в итоговое. И там в свитке был записан забавный пример: «Все гоблины смертны. Трукр – гоблин. Следовательно, Трукр смертен».
Я подумал, что странные в те времена были имена у гоблинов: Пропр, Трукр. Вроде бы, похожи на наши, но какие-то другие.
Вот так, отвлекаясь на свои мысли, я продолжил чтение. Это было сложно – я продирался сквозь сложные предложения и слова, записанные мелкими младшими рунами, которые начинали пестрить в глазах. И вся эта странная ахинея, которая никоим образом не была связана ни с механикой, ни с магией, почему-то казалась мне смутно знакомой. Особенно, когда я начал читать дальше.
Там началась какая-то совершеннейшая дичь – Пропр ввёл и описал два специальных модификатора суждений, и я тут же вспомнил про модификаторы старших рун, но это оказалось совсем другим. Я вновь подумал, что зачем называть разные вещи одними и теми же словами, неужели слов мало в языке – их же выдумать можно новые, младших рун много, на всё хватит. Но, в общем, в свитке было так – модификаторы суждений. Один модификатор означал, что суждение истинно для всех случаев и всегда. А второй модификатор означал, что существует хотя бы один случай, для которого суждение истинно.
Я не мог сосредоточиться из-за того, что всё это начало молоточками стучать в моей голове, и у меня возникло очень смутное ощущение, что я всё это как будто бы должен знать. Но мы точно не изучали в школе эту странную ахинею. Я вспомнил только то, что на билетах в музей, которые выдала нам Йулль, были те же младшие руны – А и О.
Оторвавшись от чтения, я посмотрел на Глойду. Оказалось, что она сидит, откинувшись в кресле и закрыв глаза. Я спросил:
– Ты чего?
– Йоль, ты хоть что-то в этом понимаешь?
– Ну написанные слова понимаю, но что всё это означает – не очень.
– А я вообще ничего не понимаю. Что мы читаем? Зачем это всё? Кто этот Пропр, который придумал эту чушь, и почему Вайгль послал нас за гору читать это?
Я встал и прошёлся туда-сюда. На текущий момент я прочитал примерно половину этой странной писанины, в которой практически ничего не понимал. Но у меня продолжало свербеть где-то внутри, и я не понимал, что со мной происходит. Мне надо было развеяться. Я подошёл к окну и посмотрел на территорию Академии. Множество молодых гоблинов сидели на скамейках, болтались туда-сюда, стояли группками. Я посмотрел вдаль на город. Столица лежала перед моими глазами, и везде я видел всяческое движение.
Глойда продолжала сидеть в кресле и тупо пялиться в пространство. Я вернулся и спросил её, внезапно испытав что-то типа интуитивного прозрения:
– Скажи, Глойда, а сейчас твоя дверца в голове, как ты это называешь, открыта или нет?
Она как будто бы очнулась от какого-то забытья и посмотрела на меня. Потом медленно спросила:
– Какая дверца?
– Ну вспомни, когда мы летели на дирижабле сюда, ты мне рассказывала, что у тебя в голове какая-то дверца, и когда она закрыта, ты чувствуешь себя глупой.
– М-м-м… Что-то смутное такое припоминаю. А что?
– Ты сказала, что ничего не понимаешь в написанном. И я теперь хочу понять, что это значит для нас с тобой.
Глойда как будто бы с удивлением смотрела на меня, а потом сказала:
– Давай-ка посмотрим ещё раз.
Она взяла свиток Пропра и стала читать его. Потом отложила, снова взяла. Надела свои очки и поднесла свиток ближе к глазам. В общем, она начала вести себя примерно так же, как это делал я сам несколько минут назад. Я с удивлением смотрел на всё это, не понимая, что такое с ней произошло прямо на моих глазах.
Минут через пятнадцать она внезапно заявила:
– Ага! Посмотри сюда, тут явная ошибка.
Я удивился ещё сильнее. Только что она говорила, что «ничего не понимает в этой ахинее», а теперь внезапно нашла в ней ошибку. Я придвинулся ближе и наклонился над свитком. Она показывала на строку, где было написано суждение «Все тролли глупы», а после него была описан способ применения к этому суждению связки отрицания. Дело в том, что это суждение было записано как последовательность специальных значков, которые, как мне показалось, придумал сам Пропр, так как никогда и нигде раньше я такого не видел. Так вот первый знак обозначал модификатор «для всех», после чего шёл знак, который обозначал любой объект. Затем было написано слово «тролль» и рядом снова этот знак любого объекта. Потом стояла связка «и», после чего слово «глупый» и опять знак объекта. Я смотрел на эту строку, и она опять показалась мне очень знакомой. Как будто бы я всё это где-то видел.
Глойда ткнула пальцем в связку «и» в этой формуле и сказала:
– Здесь должна быть другая связка. Но про неё Пропр ничего не написал. Вероятно, он даже не знал о её существовании, хотя сам же писал чуть раньше про неё неявным образом, когда рассматривал посылки. Ведь эта связка и есть посылка. Глупый Пропр.
Она свернула рукопись «Об исчислении суждений» и пошла к выходу. Я пошёл за ней, слабо понимая, что мы теперь будем делать.
Мы дошли до входа в Большую библиотеку, и Глойда подошла к тому самому гоблину, который нас сюда пустил, забрав наши монеты. Тот, увидев нас, скривился и спросил:
– Что же, уже ознакомились с этим свитком? Сдаёте?
Глойда практически швырнула свиток Пропра ему на стойку и резким голосом спросила:
– Уважаемый, а не подскажите ли, не писал ли Пропр ещё какие-то труды на ту же тему?
– Я уже отвечал вам на этот вопрос, и ответ не изменился. Нет, не писал. Если хотите, Пропр вообще сошёл с ума через некоторое время после того, как написал это. Так что эта рукопись хранится в специальном отделе и выдаётся только для особо специальных заданий. Не знаю, откуда у вас этот допуск.
Глойда протянула руку в требовательном жесте. Я не мог вспомнить, что когда-либо видел её такой. Гоблин достал монеты из чашечки, вернул одну Глойде, а вторую вручил мне. Я продолжал молчать, не понимая, что происходит, а Глойда продолжила свой допрос:
– А кто-нибудь после Пропра писал что-то на ту же самую тему?
Гоблин снова скривился, как будто бы мы с ним не разговаривали, а обзывали его самыми прескверными тролльскими ругательствами. Он задумался на несколько мгновений, потом отрицательно помотал головой и сказал, что он таких работ не знает. Но Глойда не отступала, она вновь резко спросила: