Но мы с Бьёрном так и не добрались до того заслона из щитов. С треском к носу пристало судно, на борту которого находились то ли даны, то ли шведы, то ли йомсвикинги. На борт корабля Олава поднимались люди, и их было очень много.
На судне стало так тесно, что мы стояли прижавшись с братом друг к другу. Мы были в центре – он со щитом, я с датским топором, и ничего не могли сделать. Мы слышали крики людей, тошнотворный звук металла, впивающегося в плоть, и всплески воды, когда люди спрыгивали в воду. Мы чувствовали тела, напирающие на нас, мы прекрасно понимали, что если не сможем их сдержать, то погибнем. Неправдой было бы, если бы мы сказали, что мы надеялись на бой с ними. Насколько было видно, мы были окружены. Я снял топор с пояса и передал его Бьёрну, который его взял, опустив свое копье. Мы ждали, зажатые между людьми, давившими на нас, потом давление начало ослабевать, и тогда я понял, что между нами и врагом оставалось лишь несколько людей.
Но вот и они упали, Бьёрн издал устрашающий рев и поднял топор. Стоявшие вокруг нас теперь лежали на палубе, вскоре стена из тел между нами и людьми Олава выросла до наших бедер. Эйрик и Свейн все еще были живы – я заметил, как они с горсткой людей забирались на корабль, стоявший за нами, – Торкеля я не видел. Я поднял свой датский топор и, с дикой силой им замахнувшись, попал одному воину Олава по руке, отрубив ее, потом топор вошел в плечо воину, стоявшему рядом, удар был настолько сильным, что его сбило с ног. Я замахнулся снова и попал по доспехам, сломав их и руку. Во мне снова поднялась ярость берсерка, от меня пятились люди вокруг, один из них поднял копье, чтобы метнуть в меня. Тогда Бьёрн поднял щит одного из погибших на носу и бросился передо мной, поймав его.
– Прыгай! – крикнул он. – Прыгай!
Только тут мы заметили, что упирались спинами в борт. Бьёрн толкнул меня в грудь, и я перелетел назад через борт.
Помню, как ударился лбом и оцарапался о борт и что вода была удивительно теплой. Я припоминаю, как погружался в воду, не переставая держать топор, как посмотрел на поверхность воды, она напоминала серебристый клин между поросшими водорослями корпусами. Наверху я с трудом различил фигуру, склонившуюся с судна. На меня смотрел Бьёрн, а потом красное пятно появилось на его голове. Я поплыл прочь, поддерживая его. Брат не шевелился и не издавал ни звука. Я плыл с ним между трупами, веслами, летящими стрелами, окровавленными людьми, пытающимися ухватиться за меня и молящими о помощи. Корабли были теперь разбросаны по всему проливу: они стояли сгрудившись в кучки, тут и там, и некоторые из них выглядели покинутыми. Вначале я хотел зацепиться топором за борт одного из них, но побоялся, что там могут оказаться люди Олава, и я не понимал, как мне поднять Бьёрна на борт. Поэтому я доплыл до мыса, где мы переночевали накануне. Он теперь был южнее нас, потому что во время сражения поднялся ветер и снес корабли на север.
Бьёрн не издал ни звука, пока мы плыли. Я плыл на спине, держа его за подмышки, придерживая датский топор на груди брата. Так было очень тяжело плыть, а теперь еще и волны сносили нас в сторону. Я разговаривал с Бьёрном, пока плыл. Я просил его, чтобы он проснулся, потому что казалось, он просто спит, если бы не кровь, стекавшая по лбу.
Когда я почувствовал землю под ногами, вытащил Бьёрна на берег. Мы выплыли как раз к тому месту, где стояла наша шнека. Я подошел к ней, взял шкуры и снял с брата мокрую одежду. На его голове виднелась рана, которую он получил, скорее всего, сразу после того, как столкнул меня в воду. Я снял повязку с его руки, порез был глубоким, и из него по-прежнему сочилась кровь. Я оторвал новые кусочки ткани от его рубахи, обмотал ими рану, затянув их потуже. Тогда его рот открылся и из груди вырвался клокочущий звук, но тело так и оставалось неподвижным.
Не помню, чтобы я плакал. В памяти осталось лишь то, как, обессиленный, я сидел рядом с телом своего брата. Когда появились мародеры, они ткнули в меня палкой и пробормотали, что я сошел с ума. Они подошли к Бьёрну, начали рыться в его сырых вещах, а когда не нашли ничего, повернулись ко мне. Их было пятеро, все в наручах, цепочках и ожерельях, с полными кошельками денег. Все это они забрали у тех, кому удалось выбраться на сушу, но кто был слишком слаб, чтобы дать отпор. У одного не было кончика носа, что явно указывало на то, что его раньше наказывали за кражи. Его я хорошо запомнил, потому что он полностью повернулся ко мне и уставился мне в глаза.
– Этот не опасен, – сказал он, поднимаясь и уже держа мой датский топор в руке, а на его лице появилась ухмылка. Тогда я пришел в себя, дотронулся до пояса, но обнаружил, что сакса там не было. Скорее всего, он выпал, когда я плыл.
Не знаю, хотел ли он убить меня, потому что он так и не успел поднять топор. Кто-то к нему кинулся, седобородый упал, выронив оружие. Какой-то юноша бросился мне на помощь, он быстро схватил топор, прогнав мародеров. Потом повернулся ко мне с Бьёрном, и я увидел, что это был Щенок, сын ярла с острова. Я встал на ноги, ведь он был одним из людей Олава. Подумал, что он сейчас набросится на меня.
– Островитяне помогают друг другу, – сказал он тогда. Его взгляд остановился на Бьёрне. – Твой брат… Он умер?
Щенок отдал мне топор и встал на колени возле неподвижного тела Бьёрна. Тогда я развернулся и пошел прочь от них. Я помню, как я стоял возле края воды, на мои ноги набегали волны, вымывая из-под них песок, так что с каждой новой волной я уходил все глубже. Меня не волновало, что вода была холодной. Я ничего не чувствовал. Когда я поднял голову, то увидел драккары, сражающихся людей, трупы в воде и два горящих паруса. Великий Змей был полностью окружен. Никто так и не смог захватить могучий корабль Олава, мне даже показалось, что я вижу его самого там, стоявшего на корме с небольшим количеством людей, окруженного плотным кольцом воинов со щитами. Может, это Рос наклонился сейчас к Олаву? Казалось, он шепчет что-то на ухо норвежскому конунгу, возможно, он так и сделал, потому что ему надо было подойти поближе, лишь бы перекричать грохот битвы.
Помню, как я посмотрел на своего брата. Я увидел, что Щенок трясет его и хлопает по щекам, как будто это чудесным образом могло вернуть брата к жизни. Я повернулся снова в сторону кораблей. Я вспомнил об отце и том дне, когда Рос убил его. Снова посмотрел на брата, и, когда я смотрел, как Щенок трясет его окровавленное тело, со мной что-то произошло. Я поднял датский топор, зашел в воду и поплыл. Я убрал топор за пояс на спине и стал быстро грести между трупов и дрейфующих пустых кораблей, и вскоре я был уже в самом центре битвы. Мои сыновья любят хвастаться, что я, такой молодой, сражался с христианским конунгом при Свёльде, что я первым зашел на Великого Змея, зацепившись топором за борт, забравшись на место, где находились гребцы, а оттуда еще выше через борт. Но все было совершенно иначе. Я забрался так, как меня учил Ульфар Крестьянин, но не на самого Великого Змея, а в трех кораблях от него. Я подпрыгнул в воде настолько высоко, насколько мог, и зацепился топором как крюком за борт, а дальше уже поднялся по топорищу наверх.
Каждый, кому доводилось участвовать в битве, знает, что когда сражение становится более плотным, то все раненые и покалеченные остаются позади и получается, что центр окружают стонущие, изуродованные, кровоточащие люди. Среди таких я и очутился вначале. Трудно было различить, кто там был враг или друг, то же чувствовали и другие, когда я забирался на борт.
Я не знаю, скольких людей я убил на своем пути. Возможно, ярость берсерка тогда снова овладела мной, потому что я снова потерял страх. Я размахивал топором, разрубая руки, щиты и ноги, я раскидывал людей в стороны, слыша свой собственный звериный рык. Я перебрался на следующий корабль, прорвался через него и пришел в себя, лишь когда очутился на соседнем с Великим Змеем корабле. Там меня схватили за шею, скрутив руки и поставив на колени. Передо мной стоял Хальвар, он бил меня своей ладонью по лицу, выкрикивая: «Пригнись, мальчик! Пригнись!» Он навалился на меня сверху, и в следующий момент я услышал свист стрел.
В приступе берсерковской ярости я не видел, что происходило вокруг меня. Я не знал, что датскому конунгу и Олофу пришлось отступить, потому что Великий Змей казался неприступным и было решено позволить Олаву отплыть дальше. Но Эйрик, сын Хакона, Эйрик Братоубийца, облаченный в волчью шкуру, жаждал мести и стремился получить норвежское побережье обратно в управление своего рода. Он собрал всех своих лучников на одном боевом корабле, стоявшем возле правого борта Змея, где я и очутился. При последней попытке разбить защиту людей Олава он приказал поджечь все оставшиеся стрелы, а в людей с копьями метать свои копья.
Это сработало. Когда атака закончилась, люди Олава уже не стояли так плотно друг к другу. Раздался приказ Эйрика:
– Всем на борт! Всем на борт!
Те из нас, у кого были датские топоры, зацепились ими за борта Змея, как только я это сделал, Хальвар всучил мне в руку сакс и прошипел, что я должен его закусить, я взял его тупой стороной лезвия в рот и полез наверх.
Я был одним из первых, кто забрался на корабль Олава. Вооруженный лишь одним саксом, я стоял на небольшом расстоянии от лучших воинов Олава. Стрелы оттеснили их всех назад к левому борту на корму, где Олава по-прежнему защищали воины со щитами. Я вновь узнал некоторых из них. Там стояли Рагнар Кузнечный Молот и Эйстейн Кулак, я заметил, что Эйстейн меня узнал, уставился на меня выпученными глазами, а потом послышался приказ Олава:
– В атаку!
За моей спиной поднимались другие воины, кто-то из них забирался по топорищу, другие вставали друг другу на плечи, залезая на борт. Мне пришлось пнуть воина, карабкающегося по моему топору, чтобы освободить его и успеть развернуться, пока люди Олава не напали на нас.
Рассказывают, что мы дрались как волки, но в той ситуации любой волк предпочел бы бежать. Если бы мы выбрали спасение, то попрыгали бы с корабля. Но мы остались на борту, горя желанием расчистить и его, как сделали уже на многих других суднах. Впереди всех стоял Эйрик, сын Хакона, рубивший с такой силой, какую мне редко когда доводилось видеть. Волчья шкура уже была с него сорвана, с топором в одной руке и мечом – в другой он кинулся на людей Олава с устрашающим ревом, раздававшимся из-под забрызганной кровью бороды. В одно мгновение его топор упал на плечо Рагнара Кузнечного Молота, но тут на меня напали, и пришлось направить топор в лицо летящего на меня воина, я выбил у него щит и ударил снова, попав прямо в глотку. Затем занес топор над головой и ударил по голове стоявшего позади меня рыжебородого воина с копьем, лезвие попало ему по плечу, и он упал на колени; я пнул его, замахнулся и едва успел разглядеть его лицо, как на меня брызнул фонтан крови. И снова мне надо было орудовать топором, мой взгляд упал на рослого уродливого воина, державшего топор. Передо мной стоял Эйстейн Кулак. Он медлил так же, как и я, я вспомнил, как он ухаживал за мной и моим братом после битвы в Трёнделаге. Но вот на его руку обрушился топор, и Кулак рухнул замертво. Сигурд, сын Буи, оскалился своими острыми зубами и разрубил шею Эйстейна, после чего мельком взглянул на меня.