Может, эти картины мучили меня потому, что я убивал людей, с которыми когда-то сражался бок о бок. Думать об этом было нестерпимо.
Той ночью ни один из нас не выспался. Завывал ветер, дождь хлестал наше жалкое убежище. Я долго думал о Вингуре, о том, что может с ним случиться, если люди Олава придут за Тиваром и его домочадцами. Они его зарежут или уведут с собой? Может, они перережут ему горло, срежут мясо с костей и завернут в шкуру, а потом отправятся дальше. Теперь они вне закона, как когда-то мы с Бьёрном. Их конунг мертв, страна вновь перешла под руку ярлов Тронхейма.
Посреди ночи Бьёрн проснулся, он, пожалуй, единственный из нас смог заснуть. Хотя сном то назвать было трудно, он проваливался в забытье, и это меня пугало. Я понимал, что его ударили по голове, когда он выпихнул меня за борт, но потом ведь он оставался на ногах и вроде бы выздоравливал. Теперь он съёжился между мной и Хальваром, Фенрир прижался к его животу, он бормотал и постанывал, но вдруг его ноги дернулись, и он сел тяжело дыша.
– Мне приснилась дочь, – прошептал он. – Она стоит на лугу. Но боится меня. Она не знает, кто я такой. Она убегает.
– Не думай об этом, – посоветовал я. – Попытайся уснуть.
Бьёрн покачнулся и схватился за голову:
– Больно.
Я обнял его и заставил лечь.
– Надо поспать. Тебе нужен отдых.
Он помолчал. Сигрид, должно быть, проснулась и натянула край своего одеяла ему на ноги. Похоже, он решил, что это сделал я.
– Спасибо тебе, – произнес он. – Ты хороший человек, Торстейн. И хороший брат. Лучшего брата не найти.
Я не ответил. Для Бьёрна это были сильные слова. Он никогда не говорил мне подобного.
– Тот солнечный камень, что я тебе подарил… Научись им пользоваться, Торстейн. А еще помнишь… Помнишь, что я тебе рассказывал, когда мы были в Йомсборге? Есть такая земля на западе, братишка. Там много лесов и земель, они лишь ждут плуга. Я слышал, что там растет виноград, как в странах вокруг Миклагарда. Исландцы уже доплыли туда. Им потребуются люди, которые умеют строить корабли. Если я не умру… Я хочу, чтобы мы уплыли туда, Торстейн. Если умру, ты должен плыть туда без меня.
– Ты не умрешь.
Бьёрн усмехнулся. То был странный звук, скорее похожий на кашель.
– Может, ты теперь и важный человек, с хозяйством, женой и всем таким. Ты думаешь, что можешь многим управлять… Но смертью ты управлять не сможешь, Торстейн.
Вскоре Бьёрн опять погрузился в беспокойный сон. Я не спал, волнуясь за него, и ночь была ужасной. Во тьме таились привидения, в какой-то момент мне представилось, что в завывания ветра вплетаются стоны: то мертвецы Хель поднялись из Нифльхейма, чтобы увести моего брата. Но как это понять, ведь его раны получены в бою? Почему на крыльях ветра к нему не спускаются валькирии? Бьёрн должен сидеть рядом с нашим отцом в Вальхалле, и сам Один со своими эйнхериями должен поднять чашу, приветствуя его.
Ближе к рассвету я, должно быть, уснул, и вдруг проснулся, когда Сигрид потрясла меня за плечо. Я услышал душераздирающие вопли и увидел, что Бьёрн стоит по колено в воде. В руке он держал сакс, приставив его ко лбу, казалось, он вот-вот вонзит его прямо в голову. К нему подбежал Эйстейн, но Бьёрн взмахнул саксом, угрожая ему, и зарычал, чтобы тот держался подальше.
Я поднялся на ноги. Бьёрн приставил острие сакса ко лбу прямо над правым глазом. Но не успел он нажать, как на него накатил какой-то приступ. Он отступил на два шага назад, споткнулся, налетев на лодку, ухватился за борт и стоял, обводя нас пустым взглядом. И тут случилось что-то странное: по его телу прошла судорога, он вдруг выпрямился, на губах появилась улыбка. Из носа и уголка правого глаза потек гной, Бьёрн выдохнул, нагнулся и высморкался в кулак. «Клянусь Одином…» Он показал нам ладонь, полную свернувшейся крови и комков засохшего гноя. Затем он вышел на берег, снова высморкался, и из обеих ноздрей у него обильно потекла вязкая кровь.
Мы позавтракали хлебом с луком из припасов Сигрид. Когда мы отплывали, Бьёрн сидел на корме, глядя на море, и казалось, что боль его совсем отпустила. Хальвар заметил, что видел такое и раньше. Когда человек получает удар в голову, в черепе может образоваться пробка. Там есть такие пустоты, они идут от носа и глотки вверх по лбу, и, если там засядет пробка из крови, человек может чувствовать тошноту или вообще сойти с ума от боли. Бьёрн кивнул. Теперь ему стало лучше, благодарение Одину. «Ты лучше море поблагодари», – отозвался Хальвар и добавил, что ему, скорее всего, помогла соленая вода, ведь накануне, когда мы плыли, нас то и дело захлестывало волной, она и прочистила ему голову. Эйстейн утвердительно кивнул, добавив, мол, верно, так и было, а Хальвар заключил: «Море – друг каждого мужчины». Бьёрн провел рукой по лбу, лодка поднималась на волнах, и мы со Щенком опять сели на весла.
Повернув на север, мы пошли по ветру и вскоре оказались между Зеландией и Фюном. Корабли, стоявшие у мыса Рёнес, было видно издалека. Мачты походили на лес из голых стволов, а в середине вздымалось дерево выше прочих. То был Великий Змей, он тщетно натягивал якорный канат, окруженный другими кораблями. Свейн, Олоф и сыновья ярла еще не завершили сражение. Все эти дни они потратили на то, чтобы разделить между собой корабли Олава, а также топоры, копья, луки, саксы и кинжалы, сотни и сотни, оставшиеся после побежденных. Их свалили кучами на палубы кораблей, сосчитали и вытащили каждую стрелу, застрявшую в досках палубы и в бортах кораблей.
Пробираясь между кораблями, мы услышали раненых. Те звуки я никогда не забуду. Не было криков, никто не призывал Одина и его сыновей, не просил придать сил. С кораблей раздавались лишь тихие стоны. Когда мы подплывали ближе к какому-нибудь судну, мы слышали, о чем говорили на борту, шепот воинов, уставших от ран, и их друзей и братьев по оружию, ухаживавших за ними. На мысу горели погребальные костры; многие уже погасли, но когда мы проплывали мимо, то видели, как загорается еще один, и еще одно тело в окровавленной тунике укладывают на два обломка доски и поднимают на костер.
Недалеко от мыса мы нашли корабль Свейна. Хальвар окликнул людей на борту, и Свейн самолично вышел к планширю. Он был полуодет, как и в первый раз, когда я увидел его. Он стоял, выпятив свое брюхо, держа рог с пивом, и злобно на нас уставился, будто не узнал. Потом он отхлебнул из рога и ткнул в меня пальцем.
– Ты. Торстейн. Корабел.
– Да, это я.
Свейн отвернулся и отошел от борта. Нам сбросили концы, чтобы закрепить на форштевне и ахтерштевне, и мы с Хальваром взобрались на корабль. Щенок закутался в одеяло и попытался накинуть его на голову, как капюшон рясы: он боялся, что воины на корабле его узнают.
Свейн сидел в кресле у мачты. Перед креслом лежали несколько кошельков с монетами и серебряные наручи, рядом – груда мечей. Свейн мрачно оглядел скудную добычу, затем махнул рукой на борт, не поднимая взгляда от добра на палубе. К нам подошел один из команды, тощий старик с длинной, седой, взлохмаченной бородой, и прошептал, что всем нашим дозволено подняться на борт, кроме собаки, ведь все мы должны услышать слова Свейна.
Сигрид и Щенок предпочли бы остаться в лодке, они были не рады подняться на корабль. Щенок вновь превратился в сутулое существо, каким я его помнил по Оркнейским островам, но на этот раз он прятался не за своего отца, а за меня. Сигрид гордо встала рядом со мной, выпрямив спину, и это, должно быть, произвело впечатление на конунга данов, он взглянул на нее и поднял рог, будто провозглашая здравицу в ее честь.
– Я привез Торстейна Тормудсона и его брата, – сказал Хальвар. – И я передал Торстейну, как ты и велел, что его ждет награда за убийство Олава Трюггвасона.
– Хорошо. Я вижу, он прихватил с собой людей. – Свейн ткнул рогом в мою сторону. – Хальвар говорит, что у тебя есть хутор. Это твои домочадцы, Торстейн?
– Да.
– Землю тебе выделил Свартур, не так ли?
– Да.
– Но ты знаешь, что за тобой идет охота?
Я кивнул.
Свейн почесал выступающее брюхо.
– Не следовало уплывать так скоро после битвы. Тебе еще грозит опасность. Может, это навсегда. – Свейн поднялся с кресла и подошел к борту. – Я не преследовал тех, кто сумел выплыть на берег. Некоторым кораблям позволил уйти. Может, то было неумно. Следовало убить каждого, кто предан Олаву. Те, кто сумел спастись, станут разбойниками. А кое-кто начнет искать человека по имени Торстейн Корабел.
Мне хотелось сказать, что ему не следовало разглашать мое имя, но Свейн, верно, и сам понял, о чем я думаю.
– Многие знают, что Олава убил ты, – сказал Свейн. – Твое имя стало известно не от меня. Все, сражавшиеся в тот день на Великом Змее, говорили о твоем подвиге. Да и люди Олава на других кораблях видели, что ты совершил. Как я слышал, ты служил Олаву, прежде чем податься на юг, и можешь быть уверен, кое-кто из выживших тебя узнал. – Свейн встал передо мной и засунул руки за широкий пояс с серебряными бляхами. – Теперь ты знаешь, что в этом море для тебя нет безопасного места, и я спрашиваю тебя: не хочешь ли вступить в мою дружину, Торстейн?
Я оглянулся на Бьёрна, тот стоял, прислонившись к планширю. Он держался за лоб, и я понял, что боль вернулась. Сигрид его поддерживала. Она взглянула на меня и покачала головой. Я повернулся к Свейну и ответил:
– Нет.
Свейн опустился в кресло у мачты.
– Твой брат говорил, что ты храбр. Я вижу, он был прав. Немногие посмели бы сказать мне «нет». Но ты – свободный человек. – Свейн отвел свой рог в сторону, продолжая говорить и не сводя с меня взгляда. – Я не навязываю свою волю свободным людям. И я поклялся, что награжу того, кто убьёт для меня Олава. – Один из членов команды подошел к нему с бочонком и наполнил рог. Свейн сделал несколько глотков, обтер усы и бороду, заплетенные в косички, и взмахнул свободной рукой: – Выбирай, что хочешь! Земли, рабов, скот! Можешь взять серебро из моей сокровищницы. Оружие, корабль, что только твоя душа пожелает.