То, что случилось дальше, впоследствии стало называться «крещением ярла Сигурда», но о том никогда не поминали, если ярл или кто-то из его родичей мог это услышать. Поскольку островитяне ярла сильно не любили, Олава Воронью Кость стали почитать на Оркнейских островах, и я помню, что, хоть меня и испугала дикость его поступка и напомнила о тех жестокостях, жертвой которых стал я сам, тогда я наблюдал за происходящим, невольно восхищаясь этим морским конунгом.
Олав спрыгнул в воду, подошел к ярлу, а потом ударил его кулаком в лицо еще несколько раз. От этого гордый ярл превратился в стонущий бесформенный куль, а Олав обернулся к людям на берегу и сказал громким ясным голосом:
– Здесь больше не будут платить подать ярлу, не умеющему защитить свой народ! Никто здесь не назовется ярлом, пока не примет крещение!
Затем Олав опустил голову ярла под воду.
– Старое время закончилось! – воскликнул он, продолжая удерживать ярла под водой. – Конунги-язычники больше не будут править свободными людьми! Теперь их бог – Белый Христос!
Он вытащил ярла, и поначалу мне показалось, что тот умер, так неподвижно он повис. Вдруг он дернулся, громко застонал и позвал сына. Олав вышел на пристань, остановился и оглянулся, когда Щенок и еще один человек подняли ярла на ноги. Белобородый уже стоял рядом с Олавом, и я увидел, как они обменялись парой слов, прежде чем Олав вновь взошел на свой корабль.
Как только люди ярла смогли взгромоздить его на спину лошади, они все уехали, и пир продолжился. Островитян не испугало то, что Олав упомянул Белого Христа, ведь почти все из них уже знали об этом боге, пришедшем с юга, и многие уже приняли веру в него, с немалой долей вызова, ведь ярл придерживался старой веры и не желал и слышать ни о какой другой.
Гард все спал и не увидел того, что случилось, да и Фенрира было не добудиться, так что я в конце концов оставил человека отсыпаться, а собаку поднял на руки и отправился домой, к усадьбе.
12Люди Олава
Когда на следующее утро я пустился в путь к гавани, с запада ползли тяжелые тучи. Мы с Фенриром провели ночь в лодке на берегу, а поскольку еды я из дома не захватил, а обитателей усадьбы просить ни о чем не хотел, поднимаясь по тропинке, я испытывал сильный голод. У пирамиды я остановился и помочился. С приступки, где стоял крест, исчез маленький молот Тора. Должно быть, ночью его кто-то убрал.
Когда я подходил к площади, начался дождь. Здесь не было ни души, кроме одного человека, спящего под лодкой на берегу, и сторожей на пристани, их по-прежнему было двое у каждых сходней. Теперь, в дневном свете, корабли казались еще больше, и я понял, почему такие корабли называются драккарами, драконами. Стоя у причала, они действительно походили на живых существ, в нетерпении натягивали швартовые канаты и, казалось, стремились вырваться обратно в море. Я уже разглядывал их, когда они шли под парусами, но теперь подошел еще ближе, и мне почудилось, что драконьи головы вот-вот зашевелятся и рявкнут на меня. Позднее я узнал, что такие корабли строились не только для того, чтобы перевозить как можно больше воинов, но и для того, чтобы показать могущество и посеять страх среди врагов. В лунном свете в них было что-то нереальное, почти сказочное, но теперь они высились прямо надо мной и были столь же настоящими, как земля под моими ногами. От них исходил запах дегтя, жира и дыма. Вдруг над гаванью пронесся порыв ветра, и мне почудилось, будто я слышу, как они шевелятся, будто эти четыре существа передо мною недовольно заворчали, жалуясь на свои путы, но вот ветер стих, и они вновь погрузились в дремоту.
Когда я вышел на причал, у начала сходней появилась черная зверюга Олава. Она замерла, пристально меня разглядывая. Казалось, будто Олав послал ее встретить меня, так что, когда я вдруг услышал голос, мне почудилось, что это заговорил пес, на наречии, из которого я не понял ни слова. Затем над планширем показалась лысая голова. По коричневой рясе и безбородому лицу я понял, что это монах, и, хоть я уже знал, что люди Олава – христиане, меня вдруг обуял страх. Ведь у Роса на борту тоже был монах, Рос был такой же христианин, как Олав и его воины. Я заколебался. Может, мне лучше убежать отсюда, уплыть и спрятаться, пока они не отправятся своей дорогой?
Монах спустился по сходням. Должно быть, он заметил, что я испугался, он улыбнулся и поманил меня за собой. У него было приветливое лицо, он вновь заговорил со мной, но я по-прежнему не понимал его слов.
Тут над бортом корабля появилась еще одна голова. То был Олав. Он откинул назад свои длинные светлые волосы и, сощурившись от дождя, некоторое время оглядывался. Он был обнажен выше пояса, и я подумал, что никогда не видывал такого мощного и умелого воина. На руках и плечах бугрились мышцы, но он не походил на других крепких мужчин, у которых нередко красовалось округлое пузо. Олав был строен в поясе, торс был мускулистым, как и все его совершенное тело.
– Альфред! – Он спустился по сходням и схватил монаха за плечо, а затем повернулся ко мне: – Он тебя напугал, парень?
Олав подошел ко мне. От него немного пахло потом, но не грязью.
– Торстейн, правильно?
– Да.
– Пойдем со мной.
Я поднялся за ним на корабль. Над палубой были натянуты кожаные полотнища, прямо под планширями, а под этими навесами лежали воины. Многие еще спали, но некоторые уже проснулись, они сидели, провожая меня сонными глазами, кто-то почесывал бороду и зевал. Я следовал за Олавом и его псом к люку в паре саженей от мачты, он вел вниз, под палубу. Того, что у корабля вообще была палуба, было достаточно, чтобы произвести впечатление на такого юнца, как я. Только самые большие корабли строились с такими высокими надводными бортами, чтобы можно было настелить палубу, а под ней устроить трюм. Казалось, Олав полностью исчез под палубой, он высунул руку из люка и махнул, чтобы я следовал за ним.
Держа Фенрира под мышкой, я спустился по лестнице. Здесь было темно, Олава я не увидел. Но разглядел сундуки. Они стояли рядом вдоль всего корпуса, от кормы до носа. Похоже, они были сколочены из толстых дубовых досок и обиты железными скобами, каждый закрывался на замок.
– Сюда, – раздался голос Олава. – Хотя нет, подожди…
Он вышел в круг света, падающего из люка, взглянул на меня с чуть заметной усмешкой, взъерошил Фенриру загривок и крикнул вверх:
– Факел!
Наверху, на палубе, повторили его приказ. Раздался стук шагов, и Олав опять перевел взгляд на меня. Казалось, он внимательно меня изучал, рассматривал плечи, руки, ноги. Мне это пришлось не по нраву. Я шагнул назад, от всей души желая нырнуть в темноту, но Олав остановил меня.
– Нет, – сказал он. – Не бойся, парень. Я не желаю тебе зла. Скажи, где тебя держали?
Я заколебался. Чего ему от меня надо? Может, он собирается поймать меня и вновь надеть ошейник?
– Мне бы хотелось узнать. – Олав подошел на шаг ближе, откинул голову и отвел бороду, так что я увидел на его шее старые рубцы, отметины от рабского ошейника. – Смотри, парень. Они у меня из Гардарики. Нас с матерью взяли в плен. Я тогда был мал, всего лишь детеныш. Я рос рабом.
Я не нашелся, что ответить, и стоял, запнувшись. Казалось немыслимым, что такой могущественный вождь, как он, когда-то был в рабстве.
Олав улыбнулся и взъерошил мне волосы:
– Ты стоишь, будто Тор поразил тебя молнией, парень.
Я подивился тому, что Олав выразился так. Разве он не христианин? Но в нем меня многое поражало, и вскоре я узнал, что Олав Трюггвасон – таково было его настоящее имя – человек необычный.
Наконец нам спустили факел. Олав взял его.
– Пойдем, – сказал он и начал пробираться вдоль борта. На ходу он объяснял: заделать пробоину нужно как можно скорее, они лишь ждут последнего корабля, и, как только тот придет, поплывут в Норвегию. Мы с Фенриром следовали за ним, здесь было совсем темно, но факел бросал круг света на меня и могучую спину Олава, покрытую шрамами.
– Мы напоролись на риф, – произнес вдруг Олав и наклонился над одним сундуком. – Вон там, – он указал на обшивку, и я увидел щель, такую большую, что сквозь нее падал луч света. – Когда мы стоим, корпус не протекает. Но когда идем под парусом, мне приходится ставить сюда человека вычерпывать воду.
Я присел на корточки у щели и прощупал пальцем отверстие. Одна-две доски, заклепки, как следует залить варом – пожалуй, я смогу ее заделать.
– Ты можешь залатать щель?
– Я могу попытаться.
– Попытаться – это недостаточно. Ты сможешь или нет?
– Смогу.
Даже если бы это была огромная дыра, сквозь которую потоком текла вода, я бы все равно не решился ответить «нет». У Олава была удивительная способность одновременно пугать и привлекать людей. Он мне нравился, но и нагонял страх, и мне казалось, что он – такой человек, который привык добиваться своего.
– В Норвегии нас ждет важное дело, Торстейн. Негоже отправляться на него с течью в борту.
Я вновь провел большим пальцем по щели, по большей части, чтобы не пришлось смотреть ему в глаза. Они будто притягивали меня, эти глаза.
– Мне надо домой, привезти инструменты, – сказал я. – Еще надо приготовить вар и…
– За сегодня управишься?
– Не знаю. Надо еще выковать заклепки и…
– Заклепки у нас есть.
– Тогда я успею за сегодня.
– Хорошо. – Олав кашлянул и вновь наклонился над сундуками, а потом мы оба стали пробираться обратно к лестнице – Что у тебя с ногой? – спросил он.
– Повредил.
– Как это произошло?
Если бы это был другой, я бы, пожалуй, соврал и о том времени, когда был рабом, и о том, как убил человека на торжище. Но что-то в этом человеке было такое, что солгать ему было невозможно.
– То было в Норвегии, – сказал я. – Торжище в Скирингссале. На нас напали.
– Когда это случилось?
– В прошлом году.
Теперь мы уже дошли до лестницы. Олав сощурился от дневного света и умолк, размышляя.