Драккары пришвартовали кормой к берегу, чтобы было не трудно отплыть в спешке. Поэтому же нам запретили отходить далеко. Но Олав разослал разведчиков, и они не нашли никаких следов людей. На острове мы были одни, и, должно быть, Олав решил, что здесь, в заливе, он в безопасности, поскольку тем вечером он со своим псом спустился в трюм и лег спать среди своих сокровищ, позволив открыть бочонки с пивом, чтобы мы могли отпраздновать наше прибытие.
Мы с Бьёрном, Рагнаром Кузнечным Молотом и Эйстейном Кулаком допоздна сидели вместе. Эйстейн Кулак быстро напился, он вообще легко пьянел. Остальные старались соблюдать меру, ведь мы не знали, где очутились. Вполне могло быть, что люди ярла находились неподалеку.
– Держите оружие поблизости, – сказал Рагнар Кузнечный Молот, кинув на меня мрачный взгляд. – Спите одним глазом. Во сне я видел, парень… Я видел твою кровь… На мече ярла трёндов!
После этих слов все смолкли, но тут Рагнар Кузнечный Молот разразился хохотом, тыкая в меня пальцем. Он любил такие шуточки, пока они не касались его самого.
Я плохо помню остаток вечера. Ведь я был молод, и, может, Эйстейн Кулак был не единственным в нашей компании, кто легко пьянел. Мы сидели на сундучках и долго разговаривали, а Фенрир лежал у моих ног и грыз вяленую рыбу. Помню, что я потом ушел спать на палубу, а Бьёрн еще оставался и продолжал болтать. Он начал рассказывать о какой-то франкской женщине. Она была такой мягкой, говорил он, а волосы у нее были прямые и гладкие и доходили до самой земли. А сама она была стройной, и, когда он стоял у нее за спиной и обхватывал ладонями ее талию, большие пальцы смыкались на ее позвоночнике. Пока все пили, воцарилось молчание, а потом Рагнар Кузнечный Молот принялся рассказывать о датской девчонке, которую он знавал когда-то, но этой истории я уже не помню, наверное, я заснул.
На следующее утро ко мне подошел монах Альфред. Я не выспался и мучился с похмелья, но все же понял, что мне следует взять с собой нескольких людей и пойти с ним на берег.
Оказалось, что Альфред желал, чтобы ему принадлежала честь возведения первой церкви в Норвегии, хотя строить ее должен был я. Во время перехода он говорил об этом с Олавом, напомнив о желании Этельреда, чтобы в языческой Норвегии повсюду строили церкви, и Олав, кивнув, ответил, что выполнит свои клятвы. Но как должны выглядеть эти церкви, о том Этельред не сказал ни слова. Поэтому тратить на это слишком много времени он не собирается, и Альфреду придется довольствоваться простым шатром. То, что Олав был не таким уж истовым христианином, его воины хорошо знали. Кое-кто шептался, что он вообще не верит в своего Белого Христа, мол, он согласился креститься, чтобы одурачить Этельреда и заключить с ним союз.
Альфред повел нас к оконечности залива, огляделся и повернул на юг, пробираясь между соснами. Со мной пошли Бьёрн, Рагнар Кузнечный Молот и Вальдемар, и каждый нес топор, веревки, чтобы связывать бревна, и кусок старой парусины.
Мы еще не знали, где находимся, но места были красивые. Альфред, должно быть, считал, что его ведет Господь, но, скорее всего, он шел туда, где местность была поровнее. К югу от залива расстилалась ровная открытая долина, так что мы пошли туда. В нескольких бросках камня от кораблей мы нашли луг, где щипали пробивавшуюся траву три оленя. Мы остановились, Вальдемар снял лук и наложил стрелу, но Альфред покачал головой. Может, монах счел этих оленей вещим знаком, может, для него на лугу паслась сама святая Троица.
Альфред засуетился на лугу, а мы стояли без дела и смотрели на него. Он, прищурившись, взглянул на солнце, потом поднял сложенные руки к небу, то и дело падал на колени и крестился. Похоже было, что его охватило безумие, и Бьёрн пихнул меня в плечо и с сокрушенным лицом постучал себя по голове.
Но был ли Альфред сумасшедшим или нет, в любом случае сам Этельред послал его с Олавом, и вскоре он, похоже, пришел к согласию с самим собой и своим богом: он поманил нас и пробормотал что-то Рагнару Кузнечному Молоту, который, по-видимому, немного понимал по-английски.
– Вокруг него, – сказал он. – Этот дуралей хочет, чтобы мы построили церковь вокруг него.
Так мы и сделали. Зашли в лес, нашли несколько прямых берез и связали их у макушек, так что они приняли форму наконечника стрелы. Поперек мы закрепили длинный шест и все это накрыли парусиной. Потом мы подперли сооружение шестами и закрепили растяжками, а Альфред все это время простоял, сложив руки и закрыв глаза. Только когда мы установили шатер и собирались уходить, он будто пробудился. Он завопил:
– Крукс сакра! Крукс сакра!
Так что мы срубили еще одну березу и привязали к ней поперечную перекладину так, как велел Альфред, а потом воткнули ствол березы в землю. Кажется, теперь он был доволен, он ткнулся лбом в землю и принялся бормотать что-то себе под нос, а Рагнар Кузнечный Молот сказал, что мы можем идти.
Когда мы вернулись к кораблям, я начал возиться со стволом можжевельника, который мы вырубили на обратном пути. Я разрубил его на две части и принялся вытесывать из полешек два топорища, одно для Бьёрна и одно для себя, на случай, если наши старые поломаются.
До этих пор Бьёрн мало говорил об отце, но тут у него вдруг вырвалось.
– Мы отомстим за него, Торстейн. Уже скоро, когда мы столкнемся с людьми ярла… – Он поднял свой топор и провел пальцем по зарубкам. – Здесь будут еще зарубки, брат. И каждая из них станет местью за отца.
Помню, я тогда подумал: я почувствую, что отомстил, только когда увижу Роса и всех его людей мертвыми. В тот день ближе к вечеру Альфред отслужил мессу. Олав и Сигурд зашли в шатер вместе с монахом, а мы, все дружинники, должны были стоять снаружи. Альфред что-то громко говорил, наверное, хотел, чтобы мы тоже услышали. Но он по-прежнему изъяснялся на языке, который не понимали ни я, ни другие, и, сказать по правде, мы с Бьёрном совершенно не понимали, что происходит. Мы знали, что это касается Белого Христа, но нам и в голову не приходило, что этот остров будет считаться первым кусочком христианской земли в древней Норвегии. Помню, что Сигурд иногда выглядывал из шатра и злобно рявкал на тех, кто садился на землю, они вскакивали, а остальным он резко сказал, что если кто-то отсюда уйдет, то отведает и розог, и каленого железа. Как только он нырнул обратно в шатер, Рагнар Кузнечный Молот развязал пояс и вызывающе пустил струю прямо перед собой, он не любил сдерживать ни газы, ни мочу. Тут из шатра вышел Альфред, спрятав руки в рукава стихаря и подняв глаза к ясному небу над нами. За ним следовали Олав и Сигурд, и все трое, не говоря ни слова, направились обратно к кораблям. Мы, дружинники, остались стоять, очень немногие из нас видели раньше что-то подобное, и мы не знали, оставаться ли нам здесь или идти вслед за ними. Альфред, Сигурд и Олав уже почти дошли до опушки леса, когда Олав повернулся и со смехом махнул нам рукой, приказывая идти за ними.
14Морское сражение
На следующее утро я решил пойти пристреляться. Я ушел на луг, где мы поставили шатер, чтобы никто меня не видел, вместо мишени воткнул в землю шест, но оказалось, что я утерял сноровку, и мне пришлось стрелять много раз, прежде чем я вновь обрел то особое «чувство» мишени, ощущение, которое знакомо любому хорошему лучнику. Прошел целый год с тех пор, как я уплыл с торжища, а с тех пор браться за лук мне особо не доводилось. Но со стрельбой из лука дело обстоит так же, как и с плаванием. Если уж один раз научился, никогда не забудешь. Вскоре я уже отошел еще на несколько шагов от мишени, и, хотя стрелял я не так метко, как раньше, на небольшом расстоянии от мишени почти все мои стрелы попадали в цель.
Когда мы вышли в море, день только начинался. Накануне шкиперы позаботились, чтобы бочки наполнили водой из ручья, а Альфред, казалось, был доволен исполнением своего священнического служения, я видел, что он уселся с кружкой пива на корабле Олава. Но остальным пива не досталось. Крышки на пивных бочках забили, а нам, лучникам, приказали повесить колчаны за планширь. Потом мы сели на весла. Утро выдалось совершенно безветренным. Вода в заливе была прозрачной и неподвижной.
Мы, дружинники, мало что знали о намерениях Олава, но позже я слыхал, что он вовсе не собирался заявиться к ярлу, потрясая обнаженным мечом. Олав подготовился как следует и отправил в Норвегию своих людей, которые разожгли недовольство в бондах, подтолкнули их к восстанию и распространили слух, что во фьордах у Олава спрятана сотня кораблей. Тот мореход, который прошлым летом приплывал на Оркнейские острова и рассказывал о похотливости Хакона ярла и недовольстве среди норвежцев, был одним из таких людей. Они также докладывали Олаву о том, где стоят корабли ярла, сколько у него войска и какие роды по-прежнему хранят ему верность. Разузнав все это, Олав, посоветовавшись со своим дядей Сигурдом, решил поначалу отправиться к ярлу и поговорить с ним. В обмен на мир он собирался потребовать земли, достаточно, чтобы прокормить себя и свое войско, и лучше всего в Вике, исконной вотчине рода Олава. Утвердившись на норвежской земле, Олав собирался строить интриги и покупать за серебро верность хёвдингов, пока не сочтет себя достаточно сильным, чтобы захватить Трёнделаг и убить ярла с сыновьями.
В саге, которую впоследствии написал об Олаве Альфред, об этом не упомянуто ни единым словом. О хитрости Олава в ней не повествуется, зато немало рассказов о его героизме и благочестии.
Когда мы отплывали от Морстра, Асгейр Штаны объявил нам, что мы направляемся в сторону Тронхеймсфьорда. Гребцы начали перешептываться, ведь мы знали, что это – вотчина ярла Хладира и в его глубине, по слухам, скрывается весь флот ярла. Мы и не догадывались, что в это время ярла уже изгнали, а в Тронхейме оставался только его сын Эрленд с несколькими кораблями. Помню, что грести в то утро должен был я, а Бьёрн стоял рядом со мной и правил мой сакс. При этом он постоянно поглядывал на меня и на мою искалеченную ногу. Я давно не в