Остаток вечера Бьёрн молчал и не притрагивался к пиву. Я сидел повернувшись спиной к планширю, а Фенрир, должно быть, понял, что мне плохо, он подошел и забрался мне на колени. Ведь Бьёрн не мог не знать, что Олав за человек, вряд ли он в первый раз вытворяет что-то подобное. И все же он решил следовать за ним. Что бы сказал на это отец? Ему бы не понравилось, что мы служим разбойнику. Помню, Бьёрн сидел уставившись перед собой, а мне так хотелось, чтобы он что-то сказал, хоть пару слов о том, что ему не нравится поступок Олава. Но, насколько я помню, он просидел всю ту ночь, не говоря ни слова.
Должно быть, я уснул перед рассветом, помню, как просыпаюсь оттого, что Бьёрн легко толкает меня в плечо. Он качает головой, и я вдруг замечаю слезы на своих щеках. Потом я вновь погружаюсь в сон и вновь оказываюсь на палубе корабля, мы с Бьёрном перепрыгиваем через планширь корабля Эрленда Хаконссона. Теперь все видится более ясно: блеск наконечников копий и топоров, люди, вонзающие друг в друга кинжалы и саксы, а у борта сидит человек и пытается удержать кишки, вываливающиеся из распоротого живота. Я вижу, как моя нога опускается на голову воина ярла, и слышу чавкающий звук, с которым топор выходит из черепа.
Ужасно это – отнимать жизнь у человека.
Когда я проснулся, шел дождь. Брезжил рассвет, и люди на борту готовились спустить весла. Бьёрн мне кивнул, он уже сидел с веслом в руках. Я едва успел встать, как услышал голос Сигурда с корабля Олава: «Весла!»
Гребцы опустили весла в воду, и рулевые взяли курс дальше во фьорд.
От пленника Олав узнал, что бонды захватили все хутора в той местности, куда мы теперь держали путь, и что Эрленду пришлось бежать. Поэтому Олав, должно быть, подумал, что плыть дальше безопасно. Мы пока этого не знали, но он так все устроил, что несколько из числа самых преданных ему людей смешались с бондами и давно уже подстрекали их к мятежу.
Я слышал, как люди рассказывали, мол, когда Олав плыл по Тронхеймсфьорду, на мачте его раскачивалось тело сына ярла, а мы, его воины, стояли у борта, вооруженные топорами и мечами, и выли как волки. На берегу у усадьбы ярла мы дрались с ордой язычников сторонников ярла, но Белый Христос был на нашей стороне, так что мы их всех зарубили, а сами не получили ни царапины. Все это ложь, все было не так. Тем утром мы не встретили врагов, а земля Хладира уже была в руках союзников Олава. Поскольку сейчас греб Бьёрн, я стоял у борта и вглядывался в берег. Рагнар Кузнечный Молот попросил, чтобы я был наготове. Во фьорде, где было полно бухточек и проливов, корабли ярла могли устроить засаду где угодно. Помню, как я опустил взгляд на свой топор, на руку на топорище. Дождь смыл с топора кровь, но на руке остались отметины после вчерашней битвы. Две костяшки стесаны, на тыльной стороне ладони – длинная ссадина.
Вскоре мы достигли конца пролива, в котором столкнулись с кораблем Эрленда, и перед нами открылась внутренняя часть Тронхеймсфьорда. Земледельцем я не был, но видел, что земля здесь плодородная. Деревья еще не покрылись листвой, над полями стелился туман. Тронхеймсфьорд очень длинный, от пролива, который мы прошли, он тянется на северо-восток между низких холмов и возделанных пашен. Должно быть, здесь собирали богатый урожай, так что хватало и ярлу, и всем его людям, и мне пришло в голову, что он, должно быть, на редкость жаден. Что ему понадобилось на юге? Если к торжищу пришли его люди, если именно его люди убили отца, что им вообще понадобилось так далеко, в Вике?
Пока корабли шли по фьорду, Асгейр Штаны сказал нам: «Вы хорошо вчера сражались, парни! Вы сражались как сыны Одина! Теперь не расслабляйтесь! Если здесь еще остались люди ярла, они засели в его усадьбе! А Олаву нужна именно она!»
Лук мой лежал у борта, тетиву с него я снял накануне вечером. Теперь я опять надел ее на лук, а колчан пристегнул к поясу.
Хладир расположен далеко на юге во фьорде, к востоку от большого мыса, поросшего лесом. Корабль Олава, как обычно, шел впереди, остальные за ним, и вскоре мы увидели, что он хочет свернуть к устью широкой реки. Эта река зовется Нид, а прямо там, где она впадает во фьорд, есть пологий берег, куда могут пристать корабли. Так мы и сделали и вскоре уже стояли на твердой земле, еще не отвыкнув от ощущения качки под ногами. Сигурд злобно закричал и заставил нас встать в строй, по двое в ряд, и вот мы длинной цепочкой поднялись по склону и пошли по глинистому полю. В лесу между кочками и деревьями по-прежнему виднелись островки снега, ведь зима еще не торопилась покидать эти края.
Мы шли через те места, на которых позднее вырос торговый город, известный людям как Тронхейм. Здесь пока не было заложено поселения, то предстояло сделать Олаву и его херсирам пару лет спустя. В тумане виднелись хозяйские постройки и конюшни, и я ожидал, что оттуда на нас вот-вот набросятся воины. В тумане слышался шепот, казалось, что он доносится от земли под нашими ногами. Может, мы идем прямо в царство подземных жителей, где бессильно холодное железо, и мы на веки веков попадем в рабство. Бьёрн пихнул меня локтем и жестким взглядом велел мне собраться. Так что я стиснул в руке лук, вторую положил на оперение стрел, чтобы стрелы в колчане не шуршали. Тут облака разошлись, и сияющее солнце разогнало туман.
Оказалось, что мы находимся всего в двух полетах стрелы от Хладира. Мы стояли в центре поля, которое тянулось до хозяйственных построек усадьбы. Дальше возвышался дом с высокой остроконечной крышей, самое роскошное строение, которое я когда-либо видел. На массивных угловых балках виднелась резьба: воины и чудовища, застывшие в вечной битве. Коньки были вырезаны в форме драконьих голов, крыша покрыта ровно вытесанными деревянными пластинами. Вокруг палат виднелись строения пониже – конюшни, хлева и закутки для рабов – все они тоже были красиво украшены. Деревьев вокруг не было, а поля, тянувшиеся от усадьбы, были расчищены – ни камешка, ни малейшей неровности. Никогда я не видел таких ухоженных пашен. Это меня обеспокоило, ведь если бы на нас сейчас напали, у нас бы не было никакого прикрытия. Я сказал это Бьёрну, и он ответил, что я начинаю мыслить как воин, но надо положиться на Олава, он всегда знает, что делает.
Сигурд велел растянуться поперечной цепочкой, но не успели мы перестроиться, как из палат вышли несколько людей. Их было немного, наверное, не больше двадцати. Один из них шагнул вперед и, казалось, поднял над головой стрелу. Тогда Олав вышел на несколько саженей перед строем и поднял над головой кулак.
– Ратная стрела, – сказал Бьёрн. – Этот человек хочет понять, принимаем ли мы его ратную стрелу. Кажется, Олав согласен.
Позднее я узнал, что там стоял сам Орм Люргья. Тот самый Орм, который первым бросил вызов ярлу. В его усадьбу пришли рабы от ярла с требованием, чтобы жена Орма пошла с ними, ярл слышал, что она красива, и хотел провести с ней ночь. Орм прогнал рабов и послал по окрестным хуторам ратную стрелу, и тот, кто принимал эту стрелу, брал на себя обязательство выступить с ним против ярла и его сыновей. Так и начался мятеж.
Олав и Сигурд пошли навстречу людям из усадьбы. Они встретились на полпути между нами и палатами. Мы видели, что Олав берет стрелу, протянутую Ормом, потом они обменялись парой слов, но мы стояли слишком далеко и не расслышали, что было сказано. В любом случае, Олав и Сигурд последовали за бондами в дом, а мы, воины, остались стоять и ждать.
Прошло много времени, прежде чем Олав и Сигурд вышли наружу. Теперь у каждого в руках был позолоченный рог, и Олав казался очень довольным. Он встал перед нами, сделал хороший глоток и поднял рог.
– Получилось, парни! Получилось!
Поначалу я не понял, что он имеет в виду. Олав засмеялся и снова выпил, а потом продолжал:
– Бонды изгнали ярла и всех его людей! Взгляните на землю под вашими ногами! Взгляните!
Мы повиновались и посмотрели под ноги. Мне показалось, что ничего особенного в этой земле не было. Очень глинистая, но в остальном совершенно обычная.
– Это ваша земля, парни! Ибо все, что есть в Норвегии, с этого мгновения будет нашим! Возвращайтесь на корабли и ждите меня там!
Должно быть, Олаву надо было о многом потолковать с Ормом Люргьей и другими восставшими, ведь нам пришлось прождать на кораблях весь тот день до ночи, пока Олав не вернулся.
Я знаю, рассказывают, что мы праздновали три дня и три ночи, в первый раз ступив на норвежскую землю. Так рассказывают ученые мужи на юге. Но на самом деле мы не отведали ни пива, ни мёда, а Олав, вернувшись из Хладира, оставался на своем корабле. Мне кажется, он никогда не чувствовал себя в безопасности, стоя на твердой земле.
Вскоре Олава должны были провозгласить конунгом всей Норвегии, а Орм Люргья и такие же могущественные бонды, как он, стали союзниками Олава и его людей. Ста кораблей, которые, по слухам, ожидали Олава в Норвегии, конечно не было. Но было серебро, и своим серебром он тем вечером купил и Орма, и других вождей. Когда Олав наконец вернулся, он пришел не один. С ним был Орм и другие, вышедшие утром ему навстречу, а с ними еще люди. Из недр корабля Олава извлекли шесть сундуков и спустили их с носа корабля. Мы с Бьёрном стояли у планширя и смотрели, как Орм и остальные открывают сундуки при свете своих факелов, мы смотрели, как они жадно зачерпывают серебряные монеты. Затем крышки захлопнулись, и воины унесли сундуки.
На следующий день нам велели сжечь погибших товарищей. Поначалу шли разговоры, что их следует отвезти на остров в заливе, позднее его стали звать Мункхольм, Монаший остров, но тогда, когда мы приплыли, никаких монахов там еще не было. Нам казалось, что это хорошее место, чтобы упокоить погибших воинов, но, поразмыслив над этим, Олав решил, что тела надо сжечь на берегу. Меня, Бьёрна и еще нескольких человек Асгейр отправил рубить дрова, а поскольку нам требовались сухие бревна, пришлось зайти довольно далеко, ведь лес рядом с усадьбой ярла был давно вычищен от сухостоя. Нам дали пару ломовых лошадей из усадьбы, и трёнды, приведшие лошадей, все время следили за нами. Казалось, они боятся, что мы их порубим на куски, стоит им только отвернуться.