Больше мы не произнесли ни слова. Мы стояли рядом с китом, как с поверженным в бою товарищем, пока вода поднималась. Бьёрн тихо произнес, что не знает, насколько кит может задерживать дыхание. Оказалось, не так долго, как мы предполагали. Вскоре он начал бить плавником, пытаясь захватить воздух пастью, но нас не покидало ощущение, что воздух внутрь его тела не попадал. Возможно, он пострадал во время шторма, а может, легкие сжались под тяжестью веса на суше, а не были расправлены, как в воде. Снова раздался этот душераздирающий звук, кит один раз приподнялся на плавнике и обмяк. Я подошел поближе и встал рядом с Бьёрном. Кит смотрел на нас своим огромным глазом и медленно умирал.
Мы могли бы воспользоваться его жиром и мясом, но не стали этого делать, лишь молча ушли оттуда, и только когда туша кита исчезла за горизонтом, Бьёрн перестал грести.
– Ты не мог его спасти, Торстейн. Шторм… наверное, погубил его.
Эти слова напомнили мне другой случай. Однажды дома я нашел птенца сороки со сломанным крылом. Я был тогда еще маленьким, мне едва исполнилось шесть или семь зим. Я принес его отцу и Бьёрну, когда они кололи дрова. Отец взял птенца в свои натруженные руки, вздохнул и покачал головой, прежде чем сообщить мне, что было бы лучше, если бы мы сломали ему шею, чтобы он не мучился. Но я убежал тогда в лес, туда, где нашел птенца, я едва мог различить гнездо на сосне, возвышавшейся надо мной, но полез наверх. В гнезде было еще два птенца. Я положил его к ним и подумал, что родители его выкормят и сохранят ему жизнь, а крылышко поправится. Но едва спустился с дерева, как птенец снова упал на пригорок. Он был еще жив, тот малыш, он махал одним крылышком и жалобно пищал. Пока я собирался сделать то, что посоветовал отец, пришел Бьёрн. Не мешкая, он взял птенца за голову и свернул ему шею. Затем он повернулся ко мне, его мальчишеское лицо было серьезно. «Ты не мог спасти его, Торстейн».
Возможно, христианам странно слышать наши размышления. О нас, язычниках, говорили, что нет у нас ни милосердия, ни сострадания. Пусть от нас не приходилось ждать милости, и было бы неправдой утверждать обратное, но бессердечными мы не были.
Мы обогнули северную оконечность Ютландии и отправились на юг, миновали фарватер, где поверхность воды была гладкой. Там было так мелко, что под нами отчетливо проглядывалось дно. Вскоре мы оказались в Каттегате и узнали, что там правил датский конунг. Даны не были свободными в отличие от нас, норвежцев, долгое время они жили, подчиняясь конунгу. Бьёрн рассказал мне об этом в первый вечер, когда мы высадились на берег там, на западном побережье Ютландии. Мы разожгли небольшой костер из деревьев, плавающих в воде, а на одном из лугов нашли для себя укрытие. Даны были отвратительными разрушителями, считал он. Все они до единого, с кем ему доводилось встречаться, были жадны до золота и жаждали крови. Они вели себя как дикие животные: когда Олав и Свейн Вилобородый пришли в Уэссекс, чтобы разграбить его, даже закаленные в боях воины содрогались при упоминании о их чудовищных злодеяниях. Неспроста Этельред выбрал Олава, а не Свейна, когда протянул свою руку и оплатил серебром себе союз. Сама земля сделала их такими, считал Бьёрн. Мы оба видели, насколько она была плоской. Такой же была и земля вендов, слыхал он. И Гардарики. Да, плоская, как щит, вся страна и на юге, и на востоке. Здесь не было ни одной горы, которая могла бы отделить один род от другого, а потому они с самого начала воевали друг с другом. Все эти войны и убийства выковывали людей на протяжении многих поколений.
Пока нам не повстречался ни один дан, в море мы были одни. Может, все они были на западе и разбойничали там? Когда на следующий день мы продолжили наш путь, настал мой черед сесть на весла, я тогда еще подумал, что, наверно, мы совершили ошибку, отправившись в южном направлении. Если все они там были воинами, если не знали покоя и жили лишь грабежами и сражениями… Разве о такой жизни я мечтал?
Я поделился своими мыслями с Бьёрном и ожидал, что он, с самого начала не желавший отправиться в Йомсборг, согласится со мной. Но Бьёрн лишь сидел и гладил Фенрира, разглядывая песчаные насыпи, мимо которых мы проплывали, пока наконец не спросил, сколько людей я убил. Я задумался, потому что их было больше, чем мне хотелось бы. Одного я убил на торжище, потом был бой с сыном ярла. Затем брат Роса и остальные преследователи.
Есть люди, которые очень бы гордились этим. Они хвалились бы своими подвигами и жаждали, чтобы их чествовали за их отвагу и силу. Я же скорее предпочел бы поскорее забыть обо всех этих убийствах.
Мы с Бьёрном продолжали идти в южном направлении и сходили на землю, лишь когда усиливался ветер или же надо было наполнить меха водой. Питались рыбой, пойманной в море. Очутившись возле датских островов и впервые увидев крупные поместья и суда данов, стоявшие на мелководье вдоль побережья, мы не стали задерживаться, а продолжили путь на юг, подняв паруса и усердно работая веслами.
Для того, кто ни разу там не бывал, следует сказать, что Каттегат – небольшое море. Всего день попутного ветра, и вы уже выходите из датских вод и попадаете в широкую бухту прямо на юге Зеландии. В этой бухте множество рек, возле одной из которых расположились какие-то длинные дома и пара шнек. Там мы решили сойти на землю, нас встретили двое мужчин с луками в руках. Бьёрн спросил у них про дорогу в Йомс, но единственное, что мы получили в ответ, были стрелы, пущенные в нашу сторону.
Мы продолжили наш путь вдоль побережья. Оно вело нас на юг и чуть на восток. Здесь были песчаные валы и плодородные земли, в то время еще принадлежавшие датскому конунгу. Иногда течения образовывали границу на поверхности воды, представлявшую собой отчетливую видимую глазу линию, как будто кто-то прочертил ее ножом. Такую линию мы сейчас как раз пересекали. Перед нами простиралось новое море под свинцовым небом. Мы догадывались, что это Балтийское море, и знали, что страна вендов находится на южном побережье этого моря. Но до сих пор не понимали, где мы плывем точно.
Мы миновали несколько хуторов. В тот день мы заметили шнеку чуть южнее нас и подплыли к ней, держа весла в воде, остановившись на расстоянии выстрела. «Где находится Йомс?» – прокричал Бьёрн. В этот раз мы получили хоть какое-то подобие ответа. Два парня на судне обменялись друг с другом парой слов, а потом один из них указал рукой на восток. Затем он поднял руку и что-то прокричал нам. Я был уверен, что он показал нам два пальца. Может, он имел в виду, что до Йомса было два дня ходу?
Мы пошли на восток, а юго-западный бриз вскоре вынес нас к еще одному мысу, и на его восточной стороне прибрежная линия делала поворот на юг. Поскольку начал подниматься ветер, а волны усилились, нам не оставалось ничего, кроме как идти вдоль побережья под прикрытием суши.
Сидящие сегодня за столами христианских королей и слушающие их скальдов могут услышать, что йомсвикинги были отъявленными морскими разбойниками, объявленными вне закона, объединившимися в языческое братство. Про них любили рассказывать, что они лебезили перед Вилобородым как бессловесные псы, и говорили, что легенды, сложенные об отваге и бесстрашии йомсвикингов, не более чем вымысел, а те, кто утверждал обратное, считался лгуном.
Пусть они меня так называют, но я-то знаю, что видел, и помню, каким был. Когда я кладу руку на топор, висящий у меня на поясе, и ощущаю руны, высеченные на топорище, я слышу крики моих боевых товарищей, ощущаю волны, бьющиеся под корпусом корабля, и чувствую тоску по тому времени.
Но мысли унесли меня далеко вперед. Я еще не рассказал, как мы с Бьёрном нашли Йомсборг и даже смогли там заработать. Проходя мимо вендского берега, мы удивлялись тому, каким он был пустынным. Казалось, земля состояла из песчаных отмелей и холмов, за которые цеплялась трава. Здесь не было ни островов, ни шхер. Иногда нам попадались шнеки с людьми на борту, и у них мы спрашивали то же самое: «Где Йомс?» Но они отвечали на незнакомом нам языке. Мы миновали широко раскинувшуюся бухту, за которой расположился небольшой островок, единственный повстречавшийся нам на пути вдоль вендского побережья. Здесь песчаные отмели стали потихоньку поворачивать на восток, и вскоре мы очутились в бухте, в которой береговая линия вновь меняла свое направление на северное. Здесь в море впадала широкая река, а в ее устье возвышалась огромная пирамида из камней. Бьёрн решил, что нам следует подплыть к ней поближе, потому что пирамида явно была береговым ориентиром.
Там, где река впадала в море, мы опустили паруса и рею и взялись за весла. Река была широкой, по ней шла небольшая рябь, она делала поворот на восток, а затем снова на юг. Песчаные холмы здесь были выше, по сравнению с теми, что попадались нам раньше, между ними рос мелкий кустарник и виднелись огромные соцветия приморского катрана. Река тем временем снова сворачивала в восточном направлении, перед этим разделяясь на несколько небольших течений. Мы прошли мимо песчаных холмов, образовавших по всему берегу естественную стену, и перед нами открылось широко раскинувшееся озеро. Мы перестали грести, потому что увидели крепость. Казалось, она расположилась на полуострове чуть дальше по северной стороне озера.
Мы подгребли поближе. До нас донесся запах навоза, потом раздался шум. Сначала мы услышали звуки из кузницы, потом менее резкие удары молотка по дереву. Затем послышался голос, кричал человек, похоже, на норвежском языке, хотя мы были еще не настолько близко, чтобы расслышать слова.
Пока мы гребли, видели расположившиеся возле озера дома. От них шли длинные деревянные помосты к воде, а на середине озера виднелись несколько весельных лодок. Через какое-то время мы прошли мимо поплавков, покачивающихся на волнах, каждый с привязанной намертво веревкой. То были рыболовные снасти и сети, неравномерно установленные примерно в полете стрелы от берега.
По мере приближения крепость становилась все больше. До сих пор было трудно точно сказать, как далеко мы от нее, так как по очертаниям вендского берега было сложно определить расстояние. Лишь песчаные холмы да мелководье, а то, что поначалу мы приняли за крепость с парой-тройкой длинных домов, на самом деле оказалось частоколом из бревен протяженностью в несколько полетов стрел. Крепость была построена на полуострове Йомс, а со временем разрослась, полностью поглотив его. Мы с Бьёрном подошли к крепости с южной стороны. Мы заметили, что там течение реки менялось. Прямо в ее устье частокол заходил далеко в воду.