– Он слишком молод.
Бьёрн подошел ко мне.
– Мой брат молод, – согласился он. – Но у него столько мужества, сколько я не встречал ни у одного взрослого воина. Он спас мою жизнь в поединке. Он прекрасный корабел. Лодка, на которой мы приплыли сюда, сделана его руками.
– Это не делает его старше, – произнес Аслак.
– Дайте ему ведро! Вы увидите, что он не дрогнет!
Подул ветер с севера. Я услышал шелест листьев на деревьях, склоняющих свои кроны от ветра, увидел капельки утренней росы на траве. Пахло влажной землей и соленым морем.
– Вокруг много хуторов, где он может поискать себе работу. Через несколько лет, когда он подрастет, мы вернемся к этому разговору. Я обещаю.
Бьёрн повторил, что я очень храбрый, что я не дрогну, что мы сражались с ним плечом к плечу, что я убил десятерых. На что однорукий лишь рассмеялся и сказал, что это ложь. Бьёрн пришел в бешенство, пнул кочку, зарычал. Я видел, как сжимаются его кулаки, как кипит в нем ярость, та ярость, которая, как я теперь знал, была присуща и мне. Брат повернулся ко мне.
Я тоскую по тем временам. Есть что-то манящее в юношеском рвении, которое иногда проявляется в глупости. С годами в жизни мужчины становится больше ответственности. Сначала ему приходится отвечать за жену, потом за детей. Затем приходят заботы об имуществе и судах, а если ваша жизнь похожа на мою, то приходится защищать и землю, окруженную беспокойным морем, которую ты считаешь своей, но на которой постоянно сражаются конунги и хёвдинги, с большой осторожностью подыскивая себе союзников. Но утром, когда стоял на поляне, я еще ничего не знал о том, что меня ждет. Я понял, что уже все решено, и меня не принимают в Йомсборге. Мне важно было знать, останется ли Бьёрн или же пойдет со мной. Мне было видно, как он открыл рот и что-то мелькнуло на его лице. Но я так никогда и не узнал, что он хотел мне тогда сказать, так как за моей спиной раздался звук. Какой-то ритм, какой-то топот. Кто-то скакал на лошади.
Когда я обернулся, то увидел между холмов мужчину. На всаднике были грязные штаны, он скакал без седла, босой.
– Торстейн! – прокричал он, и я узнал его. Странная кривая улыбка, шрам на лбу, идущий по лицу вниз. Это был Хальвар. Он пустил лошадь шагом и остановил ее прямо перед нами. Уздечки не было, но конь слушался всадника и без нее. Из его курчавой каштановой бороды торчала солома, глаза на его испещренном шрамами лице напоминали две узкие щелочки.
– Торстейн, – повторил он и посмотрел на меня сверху. Затем повернулся к Аслаку. – Об этом мальчике я рассказывал тебе. Или ты забыл? Он меня спас в Ирландском море.
Аслак подошел к нему и похлопал коня по шее:
– Не надо тебе было садиться на коня, выпивши, Хальвар.
– Почему мне никто не сказал, что он приплыл сюда? – Хальвар вытер нос, кашлянул, сплюнул на землю, спустился с коня, наступив на свой же плевок.
– Тебя не было здесь с банного дня, – проворчал Аслак, склонив голову немного вбок и разглядывая полуголого Хальвара. – Тебе не мешало бы помыться, как я вижу. Где ты был?
Хальвар подошел ко мне. Он взял мою руку в свою и улыбнулся, потом он кивнул Бьёрну.
– Этот там, он похож на тебя. Это про него ты рассказывал? Это твой брат?
– Да, – ответил я.
– Забыл его имя.
– Бьёрн.
Хальвар отпустил мою руку:
– Твой брат спас мне жизнь, Бьёрн. Поэтому я и сказал ему, что в Йомсборге нужны такие люди, как он.
Его прервал Аслак:
– Он слишком юн, Хальвар. А его брат выдержал испытание.
– Слишком юн? – Хальвар навис над Аслаком. – Слишком юн? Вагн был младше его, когда его приняли в йомсвикинги.
Серые глаза Аслака сверкнули, он приставил свою культю к груди Хальвара.
– Но он не Вагн. А тебе не помешало бы поехать домой и хорошенько проспаться.
Хальвар резко забрал лук из моих рук.
– Стрелу! Кто-нибудь даст мне стрелу?
– Ты хочешь убить его? – Аслак поправил накидку на своей культе. – Ты это собираешься сделать?
Хальвар заметил стрелу в руках Бьёрна. В один прыжок он оказался рядом с братом и забрал у него стрелу, но, прыгнув, потерял свои штаны, споткнулся, приземлился на четвереньки, обнажив свой зад. Потом неловко поднялся на ноги со штанами на лодыжках.
– Торстейн, иди туда… – Он попытался вставить стрелу. – Сорок шагов в том направлении, и держи ведро.
Я не шелохнулся. Мне совсем не хотелось, чтобы он попытался прострелить ведро в моих руках, ведь он с трудом держался на ногах. Порыв ветра снова сорвал накидку с плечей Аслака, и стала видна безобразная торчащая культя. Мне не хотелось, чтобы я закончил так же, как и он, но не хотел я и расставаться с Бьёрном. Я видел, что мой брат стоит в глубоком раздумье. Между бровей я заметил у него складку, которая обычно появлялась, когда он задумывался. Брат подошел к пьяному йомсвикингу и положил свою руку на лук, а я в это время повернулся и пошел к березке.
Только тот, у кого есть старший брат, может понять, насколько младшие доверяют старшим, тем, на кого с раннего детства смотрят как на сыновей самого Одина. Он, как и отец, твой герой. Ты не замечаешь его ошибок и промахов до того момента, пока сам не становишься взрослым. Поэтому я совершенно не боялся, вставая у березы, хотя и знал, что из нас двоих я – лучший лучник. Я держал ведро на вытянутой руке и видел, как Бьёрн стоял с двумя другими людьми, как ему дали лук и стрелу, как Хальвар стоял рядом, поддерживая рукой штаны. До сих пор помню, как Бьёрн натягивает тетиву, как отводит руку со стрелой назад и стоит в полнейшем спокойствии, голова слегка отклонена в сторону, он целится, чуть двигая выемку на древке по тетиве. И вот стрела летит в моем направлении, я слышу шорох оперения. Понимаю, что она летит не в ведро, но продолжаю стоять, показывая всем своим видом, что я сильный и не боюсь. Стрела долетает до меня, и я вижу, что она торчит у меня из плеча. Я не кричу, а продолжаю стоять у деревца с вытянутым в руке ведром. Я слышу свой голос, произносящий слова, которые позволили мне занять свое место среди йомсвикингов: «Попробуй еще раз!»
После этого я помню не так много. Возможно, бегство от Олава, длинный переход через горы и передвижение по морю в Йомсборг ослабили меня намного больше, чем я думал. Последнее, что я помню, – это как надо мной склоняется Бьёрн и что я плохо чувствую пальцы на раненой руке, а потом проваливаюсь в темноту.
20Братство
До того, как мы добрались до Йомсборга, мы долго голодали. Стрела стала последней каплей для моего истощенного тела, и я потерял сознание. Аслак уже видел такое раньше. Он был рядом со мной, когда я очнулся, и все мне объяснил. Сейчас меня следовало откормить, потому что редко он встречал такую отвагу в столь юном возрасте. Он уже обсудил все с Вагном, и было решено, что меня будет обучать один из лучших наставников в замке. Рана перестала кровоточить, как только из нее вынули стрелу, и не было похоже, что она могла начать воспаляться. Но Аслак хотел, чтобы я побыл в покое, по меньшей мере неделю. Мне надо было лишь спать и как следует отъедаться салом и кашей.
Все последующие дни я проводил вместе с Фенриром в своей койке. Хальвар частенько сиживал со мной. Он тоже был из нашего длинного дома и считал, раз уж я спас его, когда ему прострелили руку, то ему подобало помогать мне сейчас. Нас с Бьёрном поселили в том самом длинном доме только благодаря тому, что мы упомянули Хальвара по прибытии. Но Хальвар на тот момент был на задании, как он сам это называл: я знал, что у него была женщина в одном из хуторов неподалеку от крепости, и он любил проводить там время.
От Хальвара я узнал об обязанностях йомсвикингов и их полной опасностей жизни. Именно он рассказал мне о том сложном выборе, с которым пришлось столкнуться Вагну, сыну Аки, о том выборе, которому было суждено повлиять на судьбы каждого из нас. Бьёрн теперь был занят, он начал изучать боевое искусство. Йомсборг просуществовал на тот момент уже более двухсот лет, но правление хёвдингов подходило к концу, все чаще им приходилось подчиняться жаждущим власти конунгам, а Йомсборг по-прежнему оставался независимым. Мы были в милости у конунга. Хальвар рассказывал мне, что нас оставили в покое, потому что здесь жили самые отважные воины на свете. Те короли, которые могли бы захватить эту часть страны и обложить податью торговлю в устье Одера, нуждались в таких воинах, как мы, и прекрасно понимали, что мы способны одержать победу в любой битве, поэтому королевствам было выгоднее платить нам за нашу поддержку.
Мы стоили дорого, рассказывал Хальвар. Все, что я видел вокруг себя – крышу над головой, скамьи, железо, из которого ковали наше оружие, еду на столе – все было куплено на золото и серебро конунгов и могущественных людей, которые платили нам.
Я молча слушал рассказы Хальвара. Во время плавания в Йорвик он был немногословен, зато здесь, среди своих, казалось, он чувствовал себя в большей безопасности. Днем, когда Бьёрн с прочими был на улице, он частенько засиживался со мной, рассказывая о своих походах, женщинах, которые у него были, и всех битвах, в которых он участвовал. Он мог начать рассказ о Вагне, о том, что тот слыл самым великим воином из когда-либо живших на земле; на поле боя он был таким могучим, что, казалось, будто мать зачала его от самого Одина, спустившегося из Асгарда. Он владел всеми типами оружия и орудовал топором и мечом с такой силой, что одним взмахом разрезал человека на две половины, от головы до ног. Хальвар сам это видел. Но он был не только великим воином. С не меньшим мастерством Вагн владел словом. Он приглашал скальдов и научился писать и читать, он также выучил большинство языков тех стран, которые лежали к северу от нас. Именно поэтому по прибытии я решил, что он норвежец, ведь, стоя на пристани, он говорил на нашем родном языке. Но Вагн не был норвежцем, рассказывал Хальвар. Никто не знал, откуда он родом. Кто-то говаривал, что он воспитывался у Харальда Синезубого, отца Свейна Вилобородого, другие – что был внуком хёвдинга на острове Фюн по имени Токи, самым ярым врагом Синезубого. Третьи считали, что он был сыном беглого раба из Сконе.