Рассказывали, что Ульфар перерубил человека от головы до паха – об этом я слышал от нескольких человек в Йомсборге. В один из дней он привел меня на двор и показал мне тушу быка, которую принесли крестьяне специально для нас, и я сам смог убедиться, какая мощь крылась за датским топором. Бык был поднят за задние лапы и его собирались освежевать, но Крестьянина совершенно не волновало, что он портил шкуру. Первым ударом он сделал надрез напротив затылка. Для второго ему нужно было сосредоточиться, я видел, как вены выступили у него на лбу, зеленый глаз стал больше по сравнению с голубым, казалось, что он сейчас вылезет из орбиты. Ульфар взмахнул топором высоко над головой и ударил между задними лапами животного, топор прошел желудок насквозь и остановился лишь возле грудины.
Крестьянин и я должны были упражняться на тушах животных всякий раз, когда в замке шел забой. Большинство туш уже были освежеваны, потому что забой и свежевание происходили в усадьбах. Я помню, как крестьяне отходили в сторону, когда мы с Ульфаром проходили мимо них со своими топорами, кто-то из них качал головой, видя такое безумие. Они ничего не понимают, объяснял Ульфар. Они не воины. Никогда не надо слушать советы кого бы то ни было, если это не воин, – так считал он. Такие советы могли привести к гибели.
Занятия с Крестьянином обычно продолжались до обеда. В Йомсборге было принято, что люди ели не только утром и вечером, как мы с Бьёрном привыкли, но и посреди дня. Утром и днем нам давали кашу, а вечером – мясо или рыбу, зажаренную над огнем, ответственный за кормежку в этот день делил между всеми овощи и фрукты, которые были в наличии. Мы никогда не голодали в Йомсборге, если вы услышите, как какой-нибудь король или вождь говорит о нас, йомсвикингах, как о вшивых и тощих, знайте – это ложь, и ничего более. Поскольку я теперь получал хорошую еду каждый день и не голодал, мое тело наконец начало расставаться с мальчишеской угловатостью. Мои руки от постоянных занятий с датским топором стали такими крепкими, что я не только мог пойти и побороться на руках с Хальваром и другими мужчинами, но и считался самым лучшим в этой забаве. А то, что одна моя нога немного волочилась, до этого теперь никому не было дела. Йостейн Карлик как-то вечером сказал: «Пусть трусы убегают. Мы, йомсвикинги, стоим и сражаемся».
Сказанное относилось не только к раздорам в Йомсборге. После обеда я спустился на пристань, потому что занятия проходили только в первой половине дня. Я был одним из пятнадцати корабелов, и работы всегда хватало. После того как я починил брешь, показанную мне Аслаком, с юга пришел охотник с возом материала для луков из высушенного вяза, за который Вагн щедро расплачивался серебром. Заготовки были из лесной рощи, дорогу к которой знал лишь охотник, он никому не говорил, где она находится. Эти заготовки я взял, чтобы изготовить луки для боя. Вагн хотел, чтобы они были очень жесткими, а выпущенная из них стрела проходила через кольчугу, но такие луки сделать намного сложнее, чем обычные. Я помню, как в тот день взял одну заготовку в длинный дом, как просидел с ножом, снимая тончайшие стружки, до поздней ночи. Такая работа захватывает, и не так просто отложить ее в сторону. Но в конце концов я отложил нож и лук и вышел на улицу. Дни стояли теплые, поэтому я снял куртку, позволяя прохладному ночному ветерку освежить меня. Над пристанью стояла луна, было полнолуние. Той ночью она отливала красным цветом. Стоя там, я увидел, что какой-то человек поднимался наверх от пристани. Плащ развевался вокруг его тела, я увидел, что это был Аслак. Он остановился возле меня, обернулся вполоборота и посмотрел на луну.
– Кровавая луна, – сказал он. – А Сигурд, сын Буи, еще не вернулся.
21Подходящее наказание
Я часто повторяю, что Йомсборг был последним местом на земле, где человек оставался свободным. Нами не правил никакой король, никакой бог. Если ты был отважен и мечтал погибнуть на поле боя, то здесь для тебя было место. И хотя ежедневные занятия могли быть изнурительными и редко когда удавалось ходить без шишек и ссадин, жизнь все равно была намного легче, чем на хуторе. Меня часто спрашивают, не было ли тяжело жить без рабов. Обычно этим интересовались люди, которые не знали, что я и сам был когда-то рабом. Не было ли унизительно для молодого воина развозить тонны лука и таскать воду? Разве не рабы должны вывозить навоз и разводить огонь в очаге по утрам? Но эти люди не знали, что такое свобода. В Йомсборге я понял, что любой человек имеет право на землю под своими ногами, как любил повторять Хальвар. Странная мысль, помню, как мы с Бьёрном покачали головами, услышав это первый раз. Мы точно знали, что существует три сорта людей: правители, свободные люди и рабы. Разве может быть правдой то, чтобы у раба было столько же прав на землю, как и у других? В один из вечеров Хальвар объяснил мне это. Вагн, сын Аки, с большим презрением относился к правителям, получавшим почет и уважение по наследству, и признавал лишь тех, кто мог заслужить их на поле боя. Именно поэтому он считал, что у одного человека нет никакого преимущества перед другим. В его глазах раб, отвоевавший свою свободу, намного больший человек, чем король, который просто унаследовал свой трон от отца. По этой самой причине он не раболепствовал перед Свейном Вилобородым, скорее большее уважение у него вызывал Олав Воронья Кость, который боролся за свою свободу и сумел выбраться из рабства еще мальчишкой. Вагн считал, что и Олав, и Свейн были настолько жадны, что могли отрубить тебе руку, если бы им показалось, что ты держишь в ней серебро.
Я помню тот вечер, когда Хальвар рассказал мне об этом. Я сидел возле очага вместе с Бьёрном и Фенриром. Мы с братом очень устали, весь вечер подготавливали корабельные доски, а Бьёрн сейчас занимался еще и кораблями. Весь день дул сильный ветер, настолько сильный, что срывал с голов вязаные шапки, которые предусмотрительно принесли нам крестьяне. Позднее вечером еще пошел дождь, и теперь на всех балках в доме висели и сохли плащи, штаны и куртки, а воздух был спертым от влаги, пота и мокрых собак. Фенрир не выходил на улицу весь день, оставшись единственным сухим существом в доме. Сейчас он лежал у меня на руках и похрапывал.
То, что Свейн Вилобородый и Олав хорошо знали друг друга, я уже знал. Они вместе совершали набеги на Англию и так бы и считались братьями по оружию, если бы Этельред хорошо не заплатил Олаву, чтобы он порвал со Свейном и стал править Норвегией. Но было еще кое-что, что тесно связывало этих двух королей, рассказывал Хальвар. Отец Свейна, Харальд Синезубый, позволил окрестить себя и разрешил двору называть маленького Свейна Отто в честь могущественного императора. Хотя Свейн никогда не отзывался на это имя. В детстве он был неуправляемым ребенком и крайне своенравным в молодости, рассказывали, что он рано покинул отца и двор, отправившись разорять чужие земли. В то время йомсвикинги воевали с Харальдом Синезубым, а потом заключили соглашение с королем вендов Бурицлавом, что Йомсборг будет выступать на их стороне, защищая от данов, когда те придут собирать дань. За помощь Сигвальди ярл, который в то время был хёвдингом йомсвикингов, должен был получить в жены дочь Бурицлава, таким образом, йомсвикинги и венды стали бы связаны между собой этим браком. Такие новости не понравились Харальду Синезубому, и он отправил своего сына, с которым несмотря ни на что продолжал общался, сжечь Йомсборг до основания. Но на судне Сигвальди молодого Свейна обманули и схватили. Отцу же отправили сообщение и потребовали выкуп. Речь шла не только о деньгах. Свейн должен был жениться на другой дочери Бурицлава, Гюнхильде. Бурицлав поставил такое условие, потому что знал, что юный Свейн мечтает свергнуть своего отца и потому согласится жениться ради союза с вендами.
Так использовать своих дочерей бесчеловечно, подумал я и посмотрел на Бьёрна, который удрученно покачал головой. Возможно, они были королями и знатными людьми, но они вели себя как трусы, они так боялись борьбы, что были готовы повыдавать замуж собственных дочерей.
– Рассказывают, что Свейна схватили. – Хальвар резал лучину для костра и высморкался в ладонь. – Но не совсем верно, что Свейна не знали здесь, в Йомсе. Хёвдингом в ту пору, когда Свейн был маленьким, до Сигвальди, был…
– Пальнатоки, – произнес Йостейн Карлик, который помогал разжигать костер.
Хальвар кивнул:
– Пальнатоки был хёвдингом в Йомсборге до Сигвальди ярла и приемным отцом Свейна Вилобородого. Датский конунг не желал иметь с сыном никаких дел, даже когда тот был маленьким, и отправил его в Йомсборг на воспитание. Возможно, он считал, что так Йомсборг будет связан с Данией, так бы и произошло, если бы Свейн не рос с такой неприязнью к отцу в своем сердце.
В Йомсборге Свейна обучали мастерству ведения боя с раннего возраста, рассказывал Хальвар, редко когда встретишь такое рвение в бою у маленького мальчика. Токи обучал его сам, и летом, когда Свейну исполнилось четырнадцать лет, он уже мог победить взрослого мужчину, рассказывали люди. Когда Хальвар это сказал, то украдкой посмотрел на меня и замолк, какой-то странный взгляд был у него. Он снова взглянул на пламя. Над огнем висело сало, которое таким образом топили. Когда пламя поднималось в воздух, жир начинал шипеть.
– Говорили, что сын Синезубого погиб в бою до того, как ему исполнилось двадцать. Он был как дикое животное. И в конце… – Хальвар взял один вертел и потрогал сало большим пальцем. – В конце он стал совсем неуправляемым, даже для Токи. Потому ему снарядили корабль и отправили обратно к отцу.
– Но он этого не сделал, – снова добавил Йостейн. – А решил стать викингом и начал промышлять разбоем. Он грабил и свой собственный народ.
– В начале, – кивнул Хальвар. – А потом Синезубый отправил людей, чтобы те убили его.
– Своего собственного сына. – Йостейн покачал взъерошенной головой.
– Возможно. Так говорят…
– Люди вообще много говорят, – произнес Йостейн.