Поэтому я просто ждал, как решится моя судьба. В эти дни нам как раз привезли лес, и Аслак приказал нам отправляться к корабельным плотникам, чтобы подготовить балку для киля и корабельные доски для немедленного строительства нового драккара. Не было ни одного человека более рьяного, чем я. Я тесал доски до позднего вечера, останавливаясь лишь для того, чтобы попить. На то, что в Йомсборге появилась сотня новых обитателей, я сразу обратил внимание. Я видел их утром, когда шел с датским топором на плече, чтобы позаниматься с Крестьянином среди холмов, я видел их и среди бела дня, когда возвращался, чтобы поесть. Они раскинули палатку на дворе и старались держаться в тени, они лежали на своих судовых рундуках, спали или играли в кости. Это был Торкель со своими людьми, которых теперь держали в заложниках. План Вагна был очень прост, но хорош: пока Торкель и его парни напивались, вокруг пиршественного зала собрались оставшиеся йомсвикинги. Когда люди Торкеля вышли, их быстро обезоружили и отвели обратно в замок. Они могли остаться на своих кораблях или же расположиться среди холмов. Их обеспечивали едой и водой, они ни в чем не нуждались, но мы все понимали, что они пленники. Как-то вечером Хальвар поделился со мной, что Вагн таким образом хотел удержать Сигвальди на расстоянии. Ведь, пока Торкель будет находиться у нас в плену, старый Сигвальди не осмелится напасть.
Через четыре дня после пира ко мне пришел Аслак с несколькими воинами. Мы с Бьёрном тесали корабельные доски. Хотя наступило уже позднее лето, но все еще было очень тепло, поэтому по нам струился пот. Аслак сначала постоял и понаблюдал, как мы работаем. Когда мы остановились, он попросил продолжать. Бьёрн, я и другие корабельные плотники работали раздетыми по пояс, многие из нас были молоды и отличались крепким телосложением. Я посмотрел на Аслака, прекрасно понимая, что он пришел сообщить, какое наказание ждет меня. На его обветренном лице застыло странное выражение, создавалось ощущение, что он вот-вот горько расплачется. Но он взял себя в руки, натянул плащ на плечо и свою культю, и попросил меня отложить топор.
– Вагн отправляет тебя к Вилобородому, – сказал он. – Начинай готовиться.
После всего того, что я узнал о датском конунге, слова, произнесенные Аслаком, привели меня в ужас. Остаток дня я уже не мог работать и лишь слонялся между длинных домов, совершенно не понимая, что мне теперь делать, пока не очутился в конюшне и не присел в стойле рядом с моим покалеченным жеребенком. Фенрир был тут. Он не всегда следовал за мной, ведь в Йомсборге были другие собаки, с которыми ему нравилось проводить время. Но сейчас казалось, что Фенрир понимал, как мне плохо, поэтому он забрался ко мне на руки и затих. То, что он вонял так, как будто только что извалялся в навозе, меня совершенно не трогало. Было так спокойно сидеть, обнимая этого маленького песика. Жеребенок слегка покачивал головой, казалось, он здоровается со мной, а потом он начал дергать меня за куртку, и я чувствовал его теплое, влажное дыхание на моем лице.
Я так и сидел в стойле, когда пришел Бьёрн. Он постоял, посмотрел на меня сначала через двери стойла, пот блестел на его голых плечах, и протянул мне меха с водой. Я взял их, отпил немного и отпустил Фенрира с рук. Взгляд Бьёрна следовал за мной. Он все больше становился похожим на отца. Волосы на голове и руках, борода росли у нас обоих. Но у Бьёрна волосы были более жесткими, чем у меня, из-за этого его лицо казалось суровее, а пребывание в Йомсборге сделало его шире в плечах и мощнее в груди и руках. То, что я тогда уже был сильнее брата, я не замечал.
– Так вот ты где.
– Да, – проговорил я. – Я здесь.
– Ты везунчик. Могло быть и хуже.
Я ничего не ответил. Когда датский конунг узнает, что Вагн задержал брата Сигвальди и его людей, он придет в бешенство. И если Сигвальди при его дворе, вряд ли они выпустят гонца.
– Они убьют меня, – сказал я.
– Откуда ты знаешь?
Я взглянул на брата:
– Месть.
Бьёрн склонил голову немного набок и посмотрел на меня, а потом на его губах появилась улыбка.
– Братишка… Неужели ты думаешь, что поплывешь один?
Я промолчал. Я так действительно думал.
Бьёрн открыл дверь в стойло и зашел внутрь.
– Ты поедешь не один к датскому конунгу, Торстейн. Они отправляют корабль. Хальвар тоже едет. То, что и ты пойдешь, это… Вагн должен был сказать крестьянину, что ты понес заслуженное наказание. Вот и всё.
Послышался шум над крышей конюшни. Бьёрн посмотрел наверх:
– Начинается дождь.
Я встал на ноги.
– Ты говоришь, я поеду не один?
– Ты же слышал? – Бьёрн подошел к жеребенку. – Вы отправляетесь завтра рано утром, сказал Хальвар.
– А ты поедешь со мной?
– Не знаю. – Бьёрн осторожно положил руку на голову жеребенку. Тот снова задрожал, встал на поврежденную ногу и поковылял от брата. – Надо было тебе оставить его, брат. У тебя уже есть трехногая собака. А теперь тебе понадобился и трехногий конь? Неужели тебе недостаточно своей больной ноги?
Я заметил, как он сразу же пожалел о своих словах. Торопливо почесал себя чуть ниже бороды.
– Я имел в виду… Я не это хотел сказать.
Я ничего не сказал. Я понимал, о чем он подумал. И у Фенрира, и у жеребенка были повреждены ноги, как и у меня. Возможно, именно поэтому я и решил их оставить у себя.
– Пошли. – Бьёрн вышел из стойла, развернулся и махнул мне рукой. – Пора есть. Ты ведь проголодался?
– Я останусь здесь, – ответил я.
Бьёрн ушел.
Я пробыл в конюшне до темноты. Когда наконец-то вышел на улицу, небеса разверзлись. Дождь лил как из ведра, уже текли ручьи вниз по улицам вдоль длинных домов. Я взял Фенрира на руки и постоял немного под дождем. Холодно не было. Если бы я сейчас решил уйти мимо северных ворот, через мост и холмы на западе, если бы я шел всю ночь, не оглядываясь… Я мог оставить все здесь, как когда-то покинул торжище. Как когда-то оставил Оркнейские острова.
Возможно, если бы в Йомсборге не было моего брата, я бы ушел той ночью. В какой-то момент я подумал, что мне надо пойти и забрать его с собой. Но это были лишь мысли. У меня было чувство, что Бьёрн для себя решил остаться здесь. К тому же навряд ли было разумно бежать как последнему трусу. Вагн слыл добропорядочным человеком, но, если бы я убежал, вряд ли он смилостивился бы надо мной. Скорее всего, он поступил бы как Олав и послал бы всадников вдогонку.
Я помню, что, пока стоял в раздумьях, с пристани прошел мужчина. И хотя было темно, я узнал его по походке, он ужасно хромал. В Йомсборге жили люди со всевозможными телесными изъянами, поэтому я никогда не чувствовал себя там ущемленным. Мы все знали, что раненный в бою человек может рассчитывать на хороший уход, на горячую еду каждый вечер на общем столе, на койку и крышу над головой. Этот человек жил в одном длинном доме с Крестьянином, я видел его там. Молот раздробил ему бедро, и он не мог стоять прямо без своего суковатого березового посоха, с которым не расставался. Я не помнил, как его звали, но он помнил мое имя.
– Торстейн Тормудсон, – произнес он и остановился возле меня. На его голову был накинут капюшон. Мне была видна лишь его пепельная борода с вплетенными серебристыми жемчужинами.
– Да, – ответил я, а он кашлянул и протянул руку Фенриру, позволяя понюхать себя.
– Твой брат, – сказал он тихо. – Он старше тебя.
Я кивнул и сказал, что это так.
– Присматривай за ним, Торстейн Тормудсон.
– Что?
Но он не сказал больше ни слова, лишь развернулся и пошел дальше по улице.
На что намекал этот старый воин, какое-то время оставалось для меня загадкой.
Когда на следующее утро, мы плелись на пристань, все еще лил дождь. Мы собрали все наши вещи и оружие и были уверены, что поскольку мы братья, то и к датскому конунгу мы должны были отправиться вместе. Йостейн Карлик пообещал присмотреть за Фенриром, потому что у них сложились свои отношения с собакой, как я думал, это было связано с особым запахом, исходившим от его тела. Хальвар сидел и ждал, пока мы соберемся, он не проронил ни слова, пока мы шли на пристань, где собрались сотни человек, среди которых увидели Аслака, Вагна и Торгунну, пришедших проводить нас. Мы, естественно, были не одни, на корабль требовался экипаж по меньшей мере из тридцати человек. Аслак собрал людей, закаленных в сражениях и войнах, людей, покрытых шрамами, готовых занять место на сундуках с одеждой внутри на борту военного корабля. Воины были из разных домов, потому что Вагн не хотел, чтобы на корабле отправились люди, хорошо знавшие друг друга. Причина выяснилась позднее: он боялся отправлять людей, состоящих в близком родстве или друживших друг с другом, потому что у них могло возникнуть искушение объединиться в свой маленький клан. То, что мы, служившие в замке, могли предать его, что его руководству придет конец, – вот что было одним из самых больших его страхов.
А как мы уже знаем, больше всего на свете он боялся, что его дочь попадет в руки плохого человека. Пока мы спускались к провожающим, Аслак пошел нам навстречу. «Ты, – сказал он резко и подтолкнул меня в направлении корабля. Остатком руки он уперся в грудь Бьёрну: – Но не ты».
Бьёрн сделал шаг назад от однорукого, стройный, величавый, с широко распахнутыми глазами.
– Куда отправится мой брат, туда поеду и я.
– Нет. – Аслак положил свою руку на рукоятку меча. – Ты остаешься здесь.
Надо сказать, что Аслак принадлежал к тому типу людей, которые умеют вести себя властно. Было что-то угрожающее во всем его облике, что-то, из-за чего было сложно ему возражать. Вагн был более человечным, он вышел вперед и объяснил, что происходит:
– Бьёрн Тормудсон, помни, что вы не единственные братья здесь. На такое задание, как это, я никогда не посылаю братьев вместе. Впрочем, как и сына вместе с отцом.
Мне показалось, что я понял, почему Вагн поступает так. Я подошел к Бьёрну и взял его за руку.
– Оставайся здесь. Если что-то случится… Отец хотел бы, чтобы кто-то продолж