Свейн плюнул на земляной пол:
– Вот что я думаю о ваших законах.
Хальвар промолчал, продолжая сидеть, глядя на стол.
Свейн развел руками и обратился ко всем собравшимся:
– Сородичи! Вы, служившие моему отцу, помните, как он рассказывал о «христианской душе»! Вы знаете, что я поклялся ему найти эту душу и принять крещение, если мои поиски увенчаются успехом!
Сидящие согласно закивали, кто-то поднял кубки и выпил. Они все помнили об обещании Свейна и знали, что он держит свое слово. Всех рабов вывели, остался лишь один, в конце ряда. Сигвальди с тремя воинами связали его лодыжки и запястья. Затем его уложили спиной на стол, а четверо мужчин крепко держали свои веревки.
– Молчите, – тихо произнес Хальвар. – Ни слова.
Руки Свейна задвигались:
– Я не говорю много об Одине. Это вы тоже знаете!
Послышался крик «За Одина!», все выпили.
– Я приносил жертвы Всеотцу, и он даровал мне победы и вверил королевство в мои руки!
Пока Свейн произносил свою речь, вошла еще пара наливальщиков и поставила какое-то длинное корыто на стол. Свейн вернулся на свое место, раб лежал перед ним, как будто был едой. Рассказывают, что йомсвикинги были жестокими, что им доставляло радость убивать своих врагов, но никогда я не видел более мрачного взгляда у Хальвара и других йомсвикингов, чем в тот раз.
Сначала Свейн снял с пояса длинный нож и поднес его к животу раба. Юноша был очень худеньким, и было видно, как напряглись мышцы живота под кожей, когда Свейн дотронулся острием ножа до него, но потом он неожиданно передумал и повернулся к нам, сидящим в зале.
– Душа христианина, – произнес он. – Этот ирландец крещеный. Вы видите, у него узкие плечи… – Свейн направил нож на верхнюю половину тела и указал на плечи. – Руки тонкие. Ирландцы меньше нас. Один удар здесь… – Он поставил нож на ключицу. – Обычно хватает, чтобы отсечь и плечо, и руку. Но они прекрасные стрелки из лука. Этот юноша… – Свейн склонился над дрожащим нагим телом. – Видно, что правое плечо мощнее левого. Это из-за стрельбы из лука. Тяжелого тисового лука.
Свейн замолчал и повернулся к роскошно одетой женщине, сидевшей рядом с ним, но, казалось, она была безучастна к тому, что происходило перед ней. Она отпила из рога и остановила свой взгляд на очаге и кабане, висевшем на вертеле. Было видно, что это раздражало Свейна, его глаза вспыхнули недобрым светом, он оглядел гостей и поставил нож на живот раба.
– Друзья! Гости! Желаете посмотреть, есть ли в этом христианине душа? Или даруем ему жизнь?
Его взгляд скользил по столам, он убрал нож с живота юноши, а потом снова острие впилось в него, словно он был в замешательстве. Я слышал, как Хальвар прошептал нам, что мы должны хранить молчание, не произносить ни слова, так как датский конунг всего лишь пытался вывести нас из себя, но я не прислушался к нему. Неожиданно для самого себя я услышал свой голос:
– Даруй ему жизнь!
Свейн вытаращил свои широко посаженные глаза. Казалось, он был изумлен, не верил своим ушам, и вот его взгляд остановился на мне. Свейн подошел к нашему столу, уставился на меня, с трудом веря произошедшему.
– Это ты, мальчик? Это ты сказал?
Вначале я не осмелился ответить, но Хальвар зашипел на меня, я осмелился повысить голос:
– Да, это я.
На лице Свейна появилась ухмылка. Он указал на меня ножом, и я видел, что он вот-вот рассмеется. Но в это время Сигвальди оказался возле раба. Он ударил его вначале кинжалом в солнечное сплетение, а потом быстро в грудину, раб дико кричал, пока Сигвальди не перерезал ему горло. Затем он запустил свою руку в надрез и вытащил кишки наружу – все это произошло так быстро, что с лица Свейна даже не успела исчезнуть ухмылка.
– Смотрите, – выкрикнул Сигвальди, показывая окровавленные кишки нам. – Есть здесь душа христианина? Не вижу ни одной. А вы видите?
– Нет, – послышался голос Хальвара, на удивление очень дерзкий. – Я не вижу. Я лишь вижу человека, погибшего от руки подлеца.
Сигвальди выпустил кишки из рук и схватился за топорик, он хотел расправиться и с нами, но Свейн схватил его за горло. Рыча, он опустил Сигвальди на колени, но потом ослабил хватку и пробурчал, что, должно быть, пиво ударило ему в голову. Сигвальди встал на ноги, погрозил нам топором и уселся за один из столов. Свейн подошел к телу и посмотрел на него, он выглядел очень огорченным.
– Возможно, Сигвальди и пьян, но он прав. Я не вижу души. Здесь только кровь и желчь. Кто мне может объяснить, почему мой отец постоянно толковал о христианской душе, когда нет никакой души у христианина?
Сидящие в зале ответили молчанием. Свейн плюхнулся на трон и протянул руку в сторону, ему тут же подали полный рог. Свейн выпил, труп переложили на кусок материи и вынесли, а стол помыли водой и щелоком. Пока это все происходило, йомсвикинги сидели молча, как и все остальные. Я почувствовал огромное желание уйти оттуда, но прекрасно понимал, что должен продолжать сидеть. Вскоре заиграли на дудочках, а перед Свейном поставили чашу с водой, в которой он омыл свои руки. Затем перед ним появилась тарелка с жареным мясом, и он начал, чавкая, есть.
Теперь Хальвар вышел в центральный проход.
– Мы, йомсвикинги, должны получить ответ, – сказал он, его голос прозвучал так отчетливо и ясно, что все находящиеся в зале услышали его. Он встал напротив стола Свейна. – Ты будешь платить йомсвикингам за наше заступничество? Обещаешь, что Сигвальди, сидящий там… – Хальвар мотнул головой в сторону Сигвальди, который снова уселся за один из общих столов. Он вскочил на ноги, было видно, что хватка Свейна не угомонила его. У него был такой злой взгляд, что я бы не удивился, если бы молнии самого Тора полетели из его глаз. – Обещаешь, что не дашь ему людей и корабли и оставишь Йомсборг в покое? Ты отпустишь нас вместе с Сигурдом, сыном Буи, и его людьми?
Свейн покачал головой, пока жевал, потом проглотил кусок шпика, сделал большой глоток и уставился своими маленькими, глубоко посаженными глазками на Хальвара.
– Нет, не обещаю. То, что я могу пообещать тебе, Хальвар Бродяга, так это то, что Сигурд, сын Буи, и его люди будут моими пленниками до тех пор, пока не освободят Торкеля Высокого с его людьми.
Меня осенило – Вагн и Хальвар знали, что Свейн ответит именно так. Почему он должен был выполнять требования, когда у него самого были пленники и он мог использовать их в переговорах?
– Если Сигурд, сын Буи, остается, никто из нас не покинет это место тоже. Мы, йомсвикинги, не бросаем наших собратьев по оружию… – Хальвар скрестил руки на груди и прямо посмотрел на Свейна: – …у врагов.
Свейн отпил из рога:
– Тесно вам будет в длинном доме. Вам придется ложиться вповалку, и ноги одного будут касаться бороды другого.
Хальвар не стал отвечать, широко расставил ноги, казалось, он осмелел и принял твердое решение. Мне бросилось в глаза, что его сапоги были в крови, которая сочилась из земляного пола.
– Пусть будет так, – произнес Свейн. – Но я хочу отправить одного из твоих людей в Йомсборг с моими требованиями: вы должны освободить Торкеля, или я не отвечаю за поступки Сигвальди.
– Мы можем отправить одного человека, – ответил Хальвар. – Но не больше.
Когда Хальвар повернулся и указал на меня, я вздохнул с облегчением, но был крайне изумлен. Ведь я был самым младшим, хотя Хальвар знал, что я умею управляться с лодкой.
– Мальчик может поехать. Торстейн Тормудсон его зовут.
Свейн отставил рог: «Решено. Кто-нибудь выведите его и дайте ему шнеку. О еде он позаботится сам. Вы, йомсвикинги, жрете как кони и срете так же…» Свейн расхохотался над таким сравнением, сделал еще глоток из рога и сосредоточился на мясе кабана. «Иди садись, Хальвар. Хватит с меня. Устал я от вас, всех вместе. Сидите тихо, пока я не отправил вас всех к Хель». Это было последнее, что сказал Свейн, а потом запихал очередной кусок мяса в свою пасть. Я почувствовал чью-то крепкую руку на своем плече, один из людей Свейна подошел ко мне и потребовал, чтобы я следовал за ним. Хальвар кивнул мне, давая понять, что так оно и должно быть. Меня вывели из палат, и я пошел за дружинником вниз к реке, оставляя крепость позади себя. Мы шли по течению реки в ночной темноте, сверчки стрекотали так громко, что я даже не услышал сначала, как воин произнес: «Эта», показав вниз на воду. То было единственным словом, произнесенным им, потом развернулся и пошел обратно в крепость. Я постоял немного на бревенчатом причале, сел в шнеку, отдал концы, достал весла и начал грести.
23Зима в Йомсборге
Я был рад покинуть Трельборг со всеми его ужасами. Всю ночь мне пришлось грести, лишь на рассвете начал дуть западный ветер, и я смог пойти под парусом вплоть до южной оконечности Зеландии. Там я попал под кратковременный ливень, поэтому мне пришлось опустить парус и грести, одновременно откачивая воду. Я обмотал веревку вокруг топорища, прицепив на нее крючок, привычное занятие для многих в Йомсборге по вечерам. Затем я закинул веревку в воду, предварительно нанизав на крючок одного из моллюсков, найденных на песчаной отмели, и продолжил свое плавание. Теперь мне не надо было сходить на берег, я мог ловить рыбу, продолжая плыть.
У меня не было желания повернуть обратно, как это случалось со мной раньше. Силы грести дальше мне придавала не только мысль, что Бьёрн остался в Йомсборге. Хальвар и все остальные, заключенные теперь в Трельборге, доверяли мне. Они верили, что я доберусь и поведаю о проявленном ими мужестве. Потому что, если все закончится казнью, только благодаря моему рассказу их запомнят как героев.
В этот переход постоянно дул ветер, и мне приходилось бороться со встречным течением. Помню, что я поглядывал на быстро пробегающие тучи в надежде увидеть там Тора, могущественного воина с большой рыжей бородой, мечущего молнии из своей повозки. Но верил ли я на самом деле в эти старинные истории? Возможно, это лишь небылицы. Но я не понимал тогда, как христиане собирались поставить под сомнение то, что все мы знали, чтобы поведать миру о своем боге и его сыне, Белом Христе. К счастью, тогда я не имел ни малейшего представления, что мне доведется увидеть, как будет рушиться старый мир, и стать свидетелем начала зарождения эры Белого Христа. Но я чувствовал, что выполнял важное задание, и ощущал, что оказался втянутым в борьбу двух влиятельных мужей. Возможно, когда я вглядывался в волны, меня и посетили мысли, что мне не удастся избежать своей участи, что такую судьбу сплели мне норны. Поэтому я не отдыхал, лишь дремал немного да изредка останавливался, чтобы пополнить запасы воды в ручьях или в устьях рек, когда она заканчивалась, не позволяя ничему другому задерживать меня на пути домой в Йомсборг.