– Да. Я очень рад этому.
– Ты умеешь ладить с животными, Торстейн. Но ты всегда был таким.
Я положил руку на спину Вингуру, потому что он забеспокоился из-за Бьёрна, нависшего над дверью в стойло.
– Помнишь, как ты прибежал домой с бельчонком? – улыбнулся Бьёрн. – Бедный, ты проплакал потом несколько дней.
– Я знаю, зачем ты пришел, Бьёрн. Я знаю, что происходит.
– Ты еще слишком молод. Ты не понимаешь.
– Я понимаю, что в любом случае Вагн…
Бьёрн ударил по двери, неожиданная злоба охватила его. Он прикрыл глаза, глубоко вздохнул и провел рукой по лицу:
– Я знаю, что ты… говорил с Торгунной.
– Всего пара слов. И это было давно.
– Нам нет нужды говорить больше о том, о чем нам обоим известно. Но ты должен знать, что, если бы у меня была возможность поступить по-другому, я бы так и сделал. Но я не могу. Я беспокоюсь за нее. – Бьёрн открыл глаза и посмотрел на меня. – Она носит моего ребенка.
Я обошел Вингура и встал с другой стороны, наклонился и начал чистить копыто.
– Ты не выглядишь удивленным.
Я продолжал скоблить, сначала вокруг края, постепенно спускаясь к углублению.
– Возможно, я молод, – сказал я. – Но знаю, как у женщин появляются дети.
Бьёрн кашлянул:
– Да. Ты знаешь.
Он раскрыл руку. Между большим и указательным пальцем он держал кристалл. Я видел такие и раньше, но они не были настолько гладкими и так хорошо отшлифованными, как этот. Бьёрн подержал его перед глазами.
– Видишь его, брат? Знаешь, что это за камень?
– Нет.
– Это солнечный камень. Если держать его в направлении солнца, вот так… Он поднес его к одному глазу и прикрыл второй. – По нему можно определить курс в море.
– Ты собираешься уехать отсюда?
– Вместе с тобой, Торстейн. Как только сойдет лед, мы возьмем шнеку и уплывем.
– А как же Торгунна?
– Она поедет с нами.
Я отпустил копыто и выпрямился. Бьёрн по-прежнему держал кристалл перед собой, я взял его в руки и направил на свет, пробивающийся сквозь окна конюшни. Я ничего не увидел сквозь камень, было ощущение, что смотришь сквозь мутное стекло.
– Я убежал из Норвегии, – медленно произнес я. – Мне пришлось бежать от Олава. А теперь ты предлагаешь уехать и отсюда?
Бьёрн открыл дверь в стойло и вошел внутрь. Вингур фыркнул и боком перешел к стене, ему не нравились чужаки. Фенрир вел себя иначе, он кружился вокруг ног Бьёрна, ластился к нему, а Бьёрн, обычно с радостью чесавший его, казалось, в этот раз не обращал на пса никакого внимания.
– Я слышал об одной стране, – сказал Бьёрн. – На другой стороне моря. Западнее Гренландии. Рассказывают, что там уже поселились исландцы. Им очень нужны такие люди, как ты. Торстейн, ты бы мог строить и продавать корабли. Ты бы стал богатым. А мы с Торгунной…
– Земля на западе? – Я сделал шаг навстречу ему. – Нет никаких земель западнее Гренландии.
– Один человек из страны фризов говорил, что бывал там. Он называл эту страну Винланд. Он показывал мне топор с головкой из черного камня, который ему дал в той стране какой-то разрисованный человек, одетый в тюленью шкуру. Они выращивают виноград на склонах, как это делают внизу на юге. И там живут женщины. – Бьёрн бросил на меня беглый взгляд, посмотрел на меня украдкой. – Красивые женщины, Торстейн.
– Не знаю, Бьёрн. Звучит как сказка.
– Торгунна этому верит.
Я положил руку на спину жеребенка и погладил его шерстку. Она была пушистая, над копытами виднелись носочки, и мне приходилось постоянно счищать с них навоз.
– А что, если она не поедет? Если она передумает?
– Она носит моего ребенка, Торстейн. Она не может не поехать. Через одно или два полнолуния ее живот уже станет большим и мы не сможем больше скрывать.
– Вагн придет в ярость, Бьёрн. Если он поймет, что это ты… Он забьет тебя до смерти.
– Я знаю это, братишка. Я не дурак. Поэтому мы и должны уехать.
– Но лед еще долго продержится.
– Будем надеяться, что весна будет ранней. – Бьёрн вышел из стойла и прикрыл за собой дверь.
Я остался стоять с Вингуром и слышал, как стихают шаги брата на дворе. Я выглянул в окошко, увидел кружащиеся снежинки, почувствовал дым костра, разжигаемого на склоне. Бьёрн всегда был рассудительнее меня. Почему он так поступил? Нам было хорошо здесь. Крыша над головой, еда на столе. Я швырнул копытный нож. Вингур фыркнул и снова прижался к стене, его большие глаза были широко раскрыты.
24Огонь и железо
Однажды Один говорил с людьми и предложил нам взять все, что мы пожелаем в жизни. Он поведал, что день нашей смерти был предопределен еще до нашего рождения и мы никак не можем изменить судьбу, мы можем лишь прожить ту жизнь, которая нам уготована, целиком и полностью. В чертоги Вальхаллы трусы и подлецы не попадут. Там, как утверждают старики, есть лишь место для воинов. Но слово «воин» молодые не понимают. Они представляют себе человека на поле боя, закованного в доспехи, с оружием в руках. Но воин – это намного больше. Тот, кто сам кует свою судьбу, не полагаясь лишь на помощь богов, вот кто может считаться воином. Когда я оглядываюсь назад, вспоминая жизнь в Йомсборге, я понимаю, что Бьёрн был бóльшим воином, чем я. У него была женщина, которая ждала ребенка. Он мог запросто исчезнуть под покровом ночи, воспользовавшись лыжами, скрывшись за холмами, и никто никогда не нашел бы его. Но у него были другие планы. Каждый день он спускался в гавань, я видел его с укрепления, там он наблюдал за рекой и озером. Я же ничего не делал. Дни протекали мирно, и я старался много не думать о судьбе брата. Меня одолевало уныние. Днем я был занят большей частью своими обязанностями и занятиями, а вечером, когда все собирались в длинном доме… Казалось, темнота, царившая внутри дома, поглощала меня, а ветер, залетавший через дымовое отверстие, вдувал холод прямо мне в душу. Бьёрн не обращал на меня внимания, он замечал лишь сидевших рядом ним и постоянно что-то чинил. Он наточил наконечники стрел и пришил их накрепко к поясу жилой. Он вырезал рыболовные крючки из кости и натер трута, сам сделал мешочек и тоже прикрепил его к поясу. Я понимал, чем он был занят. Он готовился покинуть Йомсборг, но отправляться в одиночку он не собирался. Иногда он поглядывал на меня, как будто желал удостовериться, понимаю ли я, что происходит. Скоро сошел снег, и нам пора было отправляться в путь.
Мое обучение у Ульфара Крестьянина подходило к концу, в последний день он повел меня на море. Там мы долго простояли, опираясь на топоры и обозревая ледяной покров. За нашими спинами виднелось низкое зимнее солнце, а наши тени были такими неестественно длинными, что казалось, будто мы были двумя великанами. Крестьянин никогда не был многословен, но то, что он сказал мне тогда, стоило того, чтобы прислушаться.
– Это лето было спокойным, – начал он. – Осень тоже. Нас не призывали на сражения. Такого раньше не было. Каждое лето, Торстейн. Каждое лето мы уходили в поход.
Я кивнул:
– Так заведено у йомсвикингов.
Крестьянин посмотрел на меня, у него вырвался короткий смешок, а потом он сложил свои огромные ручищи на топорище и снова посмотрел на ледяную равнину, уходившую вдаль.
– Почетно убивать ради золота и серебра, Торстейн? Поделись, что думаешь.
Я не торопился с ответом. Но для Ульфара и молчание было ответом.
– Ты прав, мальчик. Никакой чести в этом нет. Когда я был молод, примерно как ты… – Он поднял топор и положил его на плечо. Ульфар провалился в снег, казалось, он хочет уйти, но не решался. – Конунги становятся могущественными, Торстейн. Возможно, очень скоро мы станем не нужны им. Я подумал, в общем, это не так плохо. Те времена, когда такие люди, как мы, могли присоединиться ко двору любого конунга и нас принимали как героев, они прошли… – Он повернулся к берегу, его грубое, испещренное шрамами лицо внезапно постарело. – Давай возвращаться, Торстейн. Скоро стемнеет.
Я попробовал поговорить с Йостейном о том, что сказал мне Крестьянин тем вечером, но Карлик лишь рассмеялся и сказал, что такое случается с Крестьянином, на него нападают мрачные думы, и лучше не слушать его в такие моменты.
– Не забывай, что наши друзья сейчас у Свейна Вилобородого, – сказал мне Йостейн, и в его глазах промелькнули лукавые искорки. Я не понял, что он имел в виду, а Йостейн лишь хотел сказать, что понимал замысел Вагна. Когда тот отправил Сигурда, сына Буи, к Свейну Вилобородому, чтобы потребовать дань за верность йомсвикингов, он прекрасно понимал, что ответит Свейн. Сигурд не был красноречив, зато мог вспылить, и его с дружиной взяли бы в плен. А поскольку Свейн был властолюбивым и тщеславным человеком, то он отправил бы человека по положению выше, чем Сигурд, такого человека, как Торкель Высокий, чтобы потребовать от Вагна отказаться от места хёвдинга йомсвикингов. Такова была цель Вагна. Теперь он мог взять Торкеля с его людьми в плен, а с заложниками у обеих сторон Вагн легко мог решить этот вопрос. И он отправляет к Свейну еще и Хальвара, прекрасно понимая, что Свейн схватит и его со всей дружиной, но из Хальвара получался плохой пленник, потому что никто лучше его не мог отстаивать интересы своего хёвдинга. И теперь он, находясь у Свейна, разумеется, начал сеять сомнение, что тот не был хорошим предводителем, и поддерживать слухи, что Свейн Вилобородый сумасшедший и приведет данов к поражению.
Я помню, что в тот день после нашего разговора выпало очень много снега и нам снова пришлось его расчищать. Сугробы в Йомсборге были теперь высотой с дом, поэтому мы вывозили тележку за тележкой и раскидывали по льду. В разгар нашей работы из-за холмов прибыли торговцы из Гардарики в роскошных санях. В каждую повозку были впряжены шесть огромных ломовых лошадей, их приезд наделал много шума в тот день. Мы собрались на дворе, пока Вагн и Аслак принимали их. Торговцы привезли сушеный дягиль и мясо в молочной сыворотке на продажу, много-много бочек. Казалось, они знали, что у нас скоро закончится дягиль, Йостейн как раз говорил об этом, предупреждая, что если мы останемся без него надолго, то потеряем все зубы. Вагн платил торговцам серебром, и я думаю, они ужасно боялись, что мы их зарубим насмерть, чтобы не дать проложить дорогу в наш край. Они уехали в тот же день, когда и приехали, а мы с Бьёрном стояли у ворот и смотрели, как они исчезали в вечерних сумерках.