Но Бурицлав оказался живучим, и вскоре ему стало лучше. Он даже вышел на улицу впервые за долгое время. Он опирался на палку, был очень слаб и жалок, но нашел в себе силы поднять одну руку и сжать кулак, и все дружинники испустили дружный крик, приветствуя его.
Кто-то говорил, что Белый Христос посетил Вейтскуг и исцелил вендского конунга, но когда Аслак заглянул к нам, он ворчал, что все дело в мужской силе да, может, еще в каком-то колдовстве, он еще добавил, что самолично побьет того йомсвикинга, который надумает креститься. Я его тогда не слушал, потому что меня одолевали собственные мысли. То, что Бурицлав теперь снова был на ногах, придавало ему ореол бессмертия, а это пугало меня. Теперь было опасно продолжать наши встречи с Сигрид. В какой-то мере я оказался в ситуации, похожей на ту, в которой побывал мой брат, ведь я встречался с женщиной, принадлежавшей другому, и, если Бурицлав узнает об этом, мне придется несладко. В тот вечер я поклялся себе, что дальше так не может продолжаться.
Но когда на следующее утро я с Фенриром пришел к ней, не смог ничего сказать. Она улыбалась мне и спросила, слышал ли я, что Бурицлав встал на ноги, я кивнул, что я знал об этом. Я наклонился вперед, и все мое беспокойство улетучилось; я шепнул ей, что встречаемся вечером, на поляне… Могли ли мы встречаться там, как обычно? Она ответила как обычно, немного кивнув мне, забрала у меня Фенрира и ушла в дом.
Бурицлаву становилось лучше с каждым днем, и с появлением листвы на ясене он уже отправился на охоту. Шли разговоры, что этим летом он останется в Вейтскуге и никуда не поедет. Так оно и случилось. За весной пришло лето, оно было очень непривычно холодным, но зато нас не беспокоили комары, докучавшие годом раньше. Мы продолжали тайком встречаться с Сигрид, не в силах расстаться друг с другом, и не успели мы и глазом моргнуть, как деревья стояли уже с золотыми кронами, а на лес налетела осенняя непогода.
В то время я услышал странные слухи на пристани, люди говорили, что в нескольких днях плавания севернее по течению уже был готов к сбору флот из боевых кораблей. Приходили всё новые суда, но не больше одного за раз.
Йомсвикинги поняли, что кто-то на севере так пытался пройти мимо боевых кораблей Олофа Шетконунга и Свейна Вилобородого, стоявших в Каттегате. Одно судно могло пройти мимо, но не целый флот. Может, это было делом рук какого-нибудь полководца, который направлял свои корабли этим путем, в надежде, что Бурицлав еще слишком слаб, чтобы защитить свое королевство? Некоторые полагали, что за этим стоит Этельред, другие – что Олав Трюггвасон, потому что все уже знали, что его запасы серебра истощились и ему нужно было пополнить свою казну, чтобы оплатить себе место среди норвежских хёвдингов.
Вагн созвал всех йомсвикингов и призвал нас быть готовыми к борьбе. Правда, не было еще решено, останемся мы здесь и будем ждать нападения, или же нам лучше самим напасть на боевые корабли на реке. Помню, я сидел и затачивал сакс, когда услышал, что на улице кто-то кричит. Не успел я подняться, как Токи Трехпалый просунул голову и крикнул: «Идут!»
Все вскочили. В один миг мы очутились на улице со стрелами в руках, с поднятыми топорами, готовые к сражению, но никто не нападал. Колонна всадников въезжала в поселение, мы еще не успели их толком разглядеть, как всадник, возглавлявший колонну, натянул поводья и остановился. Они стояли возле свиного закута, принадлежавшего венду по имени Слюви, сгорбленному старику, которому никак не удавалось отмыться от запаха свиней. Слюви с другими вендами стоял возле закута, а всадник вынул что-то из кошелька на поясе. В его руке блеснуло, когда он ее поднял. Монета. Он отдал ее Слюви, и еще пару монет дал другим, стоявшим рядом с ним, а затем поскакал дальше.
Прошло уже несколько лет, как я уплыл из Норвегии, поэтому я никого из них не узнал. Я видел, что всадник был большим, ладно скроенным мужчиной. На нем была синяя куртка и синяя шерстяная накидка, из-под которой выглядывал меч. Волосы и борода были с проседью, возможно, из-за этого я его сразу не признал. Вагн вышел на глинистую улочку и приказал нам опустить оружие, пока сам не подаст знак. Чужаки не торопились, мужчина в синей куртке достал еще несколько монет и бросил вендам, стоявшим впереди и следовавшим за ним к Вагну. И тогда я понял, кем был этот чужак, и моментально спрятался в тени под навесом.
– Остановись! – крикнул Вагн, выставив одну руку вперед. – Зачем вы сюда приехали?
Всадник выпрямился в седле, огляделся вокруг, а потом сказал:
– Я Олав Трюггвасон, конунг Норвегии! Я приехал сюда, чтобы забрать приданое Тюри, дочери Харальда!
Казалось, слова прогремели над всем Вейтскугом. Он сбросил свою накидку и поднялся в седле, как будто хотел показать нам себя во всей красе.
– Я слышал, конунг Бурицлав держит свой двор здесь! Ведите меня к нему!
Все могло этим и закончиться, но Вагн был не тем человеком, которому можно приказывать. Он сделал шаг навстречу Олаву и его коннице, его рука легла на рукоять меча, глаза сузились и взгляд стал недобрым. Но у ворот замка раздался крик: «Покажите им дорогу!» Там наверху стоял старый толмач, но не один. За заграждением расположились по крайней мере сорок лучников, дружинники тоже заняли свои места, их можно было разглядеть за воротами.
Вагн махнул рукой Олаву и его всадникам, чтобы они следовали за ним. Не успели они проехать мимо нас, как Аслак вышел вперед и рявкнул, что ему потребуется шестьдесят воинов. Он быстро отобрал тех, кто должен был следовать за ним, я оказался в их числе. Остальным было велено ждать и быть наготове.
В палатах Олав не растерялся. Он показал неслыханную наглость, когда подошел к одному из столов и взял кружку, стоявшую там, потом вытянул руку, как будто ожидая, что ему тут же ее наполнят. Бурицлав сел на трон, мрачно наблюдая за Олавом, потом дал знак прислужнику подойти и налить в кружку. Йомсвикинги расположились за дверью. Шестьдесят вооруженных людей. Столько же дружинников Бурицлава стояли за его спиной и между столов. Казалось, Олав не обращал на нас никакого внимания, он отпил из кружки и поставил ее на ближайший стол, потом присел на корточки и принялся ворошить угли кочергой. Аслак подошел к нему и грозно спросил, зачем он прибыл сюда, добавив:
– Мы, йомсвикинги, Олав Воронья Кость, убивали конунгов и раньше, и, если понадобится, сделаем это снова!
Люди Олава не были так спокойны, как их конунг. Они крепко держали свое оружие, собравшись кругом возле центрального входа, спина к спине, ожидая, что мы нападем на них. Бурицлав громко откашлялся, показал на Олава и сказал что-то по-вендски. Толмач встал возле трона. Он обратился к Олаву, сообщив, что конунг желает знать, зачем тот приехал.
Олав поднялся. Он продолжал держать кочергу, которой указал на толмача.
– Я уже сказал, зачем я здесь. Тюри прибыла сюда с богатым приданым от Свейна Вилобородого. Но она оставила его здесь, когда уехала. И вот я прибыл, чтобы забрать ее приданое.
Бурицлав погладил свои усы, неспешно оглядел всех находящихся в зале, исподлобья посмотрел на воинов норвежского конунга, просверлил взглядом нас, йомсвикингов, и своих дружинников, а потом снова сел на трон. Он дал понять толмачу, чтобы тот подошел поближе, и сказал ему пару слов по-вендски, не отрывая пристального взгляда от Олава, затем резко поднялся, опираясь на подлокотник. Толмач в раздумье облизал губы и кашлянул.
– Тюри, дочь Харальда, уехала без разрешения Бурицлава. Бурицлав считает, что… тебе не следовало приезжать сюда.
Олав кивнул сам себе и обогнул очаг, так что угли оказались между ним и местом, где сидел Бурицлав.
– Тюри родила мне сына. Сейчас она – моя женщина. Приданое тоже теперь принадлежит мне.
Толмач перевел слова норвежскго конунга. Бурицлаву они совсем не понравились, на его лбу залегла глубокая морщина, а правая рука задрожала. Он пролаял приказ, и тут же дружинники достали оружие, то же сделали и йомсвикинги, но тут уже рыкнул Олав:
– Подождите! Послушай меня, вендский конунг!
Бурицлав поднял руку. Дружинники опустили оружие. Он сказал пару слов толмачу, и тот снова откашлялся:
– Говори, норвежский конунг. Но я советую тебе следить за своими словами.
Олав опустил кочергу в угли и пошевелил их, вспыхнули язычки пламени.
– Я собрал норвежские племена, Бурицлав. Я могущественный человек. И Этельред, конунг Мерсии, на моей стороне. Я…
Его прервал Вагн.
– Бурицлав знает об этом! У него нет настроения выслушивать твою похвальбу!
Олав обернулся и показал на него:
– Кто этот человек? Надо иметь большое мужество, чтобы прерывать норвежского конунга!
– Это Вагн, сын Аки, хёвдинг йомсвикингов, – сообщил толмач.
Олав положил руку на грудь:
– Тогда я понимаю, почему ему достало храбрости. Все знают, что йомсвикинги бесстрашны. Все слышали, как Вагн, сын Аки, бился в Хьёрунгаваг как могучий медведь! – Казалось, Олав позабыл о вендском конунге и сделал шаг в сторону йомсвикингов. – Вы бьетесь против трёнделагского ярла и его сыновей. Сейчас с ними сражаюсь и я!
– Он больше не бьется против ярла, – раздался тихий голос Эйстейна, стоявшего рядом со мной. – Его уже лишили головы.
Олав услышал это.
– Кто сказал это?
Эйстейн хранил молчание, но Олав слышал, откуда раздался голос. Он резко развернулся, но смотрел он не на Эйстейна, а на меня. Олав прищурил глаза. Он узнал меня.
Раздался голос толмача:
– Бурицлаву не нравится, что ты поворачиваешься к нему спиной!
Олав развернулся, вернулся к очагу и снова поворошил угли. Я отодвинулся к стене и рад был бы исчезнуть, но что-то во мне воспротивилось. Теперь я был йомсвикингом, а йомсвикинги не убегают. У Олава не было здесь никакой власти. Бурицлаву было достаточно показать на него пальцем, и Олава с его людьми убили бы.
– Не знал, что йомсвикинги сейчас на службе у тебя, могущественный Бурицлав. – Олав остановил свой взгляд на огне и кивнул сам себе. – Но это лишь утверждает меня в правоте моего дела. Я правильно сделал, что приехал сюда.