В ту ночь я так и не смог лечь спать. Я сидел в обнимку с Фенриром и луком в руках, вглядываясь в темноту. Я поддерживал огонь в небольшом костре, который мы укрыли камнями и ветками бука. Я видел, что лошади не скидывают с себя покрывала, да и сам я мерз; мне казалось, что я слышу чьи-то голоса, как кто-то шевелится в темноте, как хрустят сучья под чьими-то ногами… Но когда наступил рассвет, мы по-прежнему были одни. Осин, оказалось, очень хорошо ориентировался в лесу. Прошли сутки, как мы ехали, он, вероятно, решил, что мы в относительной безопасности; он останавливался и показывал на землю. Осин не говорил много, теперь ему было неудобно разговаривать без передних зубов, но я понял, что он пытался привлечь мое внимание к глубоким следам в снегу. Как он мог их заметить в такую метель, мне было непонятно. Я не видел ничего, кроме заснеженных полей, листьев и бесконечно падающего снега.
Сигрид молчала, и, когда мы разбили лагерь в конце второго дня, я спросил у нее, не жалеет ли она, что уехала. Может, ей лучше было бы остаться в Вейтскуге рабыней? Я все думал, что она будет нежна со мной, будет прижиматься ко мне, показывая свою благодарность. Но от той любви, которую она тайком дарила мне в Вейтскуге, не осталось и следа. Второй день я был без сна, тело болело после нападения. Я съел горсть зерна и кусочек вяленого мяса, и меня сморил сон, едва я успел укрыться одеялами возле огня. Мне казалось, что я чувствую, как Сигрид прижимается ко мне, но, скорее всего, мне это просто снилось.
– Я боюсь, – шептала она. – Они убьют нас…
Той ночью ветер стих. Когда я проснулся, Осин и Сигрид уже встали. Деверь смазывал жиром лицо. Отеки у него спали, но все оно было в кровавых подтеках, а нос напоминал темно-синий нарыв. Но мы не услышали от него ни единой жалобы, а когда Сигрид спросила, не больно ли ему, Осин лишь пожал плечами и принялся затягивать сбрую.
Мы закидали костровище листьями и снегом и поскакали дальше. Буквально в нескольких полетах стрел я заметил дымку между деревьев. Там, должно быть, Одер, подумал я. Если бы мы только могли переправиться через него! Копыта лошадей теперь оставляли отчетливые следы, и, если не поднимется ветер или не начнется снегопад, Рос и его люди легко смогут нас найти. Слишком большое искушение для рабов в Вейтскуге, они наверняка думали, что Олав заплатит им серебром, возможно, его даже хватит, чтобы выкупить свободу, если они только расскажут, что я вовсе не прикован к койке, а давно уехал. Конечно, я не был уверен в том, что рабы захотят получить серебро, если придут к Олаву с такими вестями, но помнил, как он заплатил рабу ярла Хакона.
Мы спустились на берег. Течение реки было спокойным, а пояс из замерзшего ила и песка шел далеко от кромки воды. Здесь нам было легко выбраться, а лошадей можно было пустить рысью.
Я помню, что не сводил глаз с реки, пока мы скакали на лошадях. Лед уже схватился, он лежал вдоль берега и вскоре готов был покрыть всю реку. Если бы мы перебрались через нее, мы могли бы поехать на север, в Даневирки. Там было безопаснее, в королевстве Свейна Вилобородого, потому что туда ни за что не пришли бы люди Олава. Мы могли бы остановиться где-нибудь возле реки и сказать, что бежим из Норвегии, что скрываемся от конунга Олава, что, в принципе, было правдой. Мой отец ни одного плохого слова не сказал о данах, они были достойными людьми.
Я до сих пор считаю, что Осин мог бы остаться в живых, если бы я не остановился на берегу реки. Вода была удивительно чистой, не замутненной, как обычно. Я спешился, посадив Фенрира на лошадь. Казалось, что в этом месте мы могли переправиться на лошадях. Я знал, что боевые корабли стояли ниже по реке, осадка у них была небольшая, и уровень воды казался низким.
Вдруг я услышал свист, как будто шорох деревьев. Осин широко открыл рот. Я повернулся к нему и увидел, как он заваливается на шею коня. Из его спины торчала стрела. Я увидел людей среди деревьев и свору ирландских овчарок в намордниках. Я слышал шорох стрел и видел, как натягивают луки.
– Нам надо на тот берег! – Я помню собственный голос, он прозвучал грубо и по-взрослому. Я выхватил охотничий лук и вставил три стрелы между пальцев, как меня учили; четвертая была уже в луке. Я выпустил две стрелы в фигуры, маячившие между деревьев, две стрелы потерял, наклонился, чтобы поднять их, и увидел бегущих людей, среди которых был Рос. Он выхватил меч набегу и несся прямо на меня.
Меня тогда обуял страх. Я подхватил Фенрира под мышку и прыгнул в воду. Сигрид уже начала перебираться на тот берег, ее лошадь стояла по брюхо в воде. Я крикнул ей еще раз, что нам надо на другой берег, чтобы она не останавливалась, а сам вел Вингура за поводья. Но я поскользнулся, упал и выпустил Фенрира. Бедный пес ушел под воду, и его подхватило течение. Я пытался поймать его, продолжая тянуть Вингура за поводья, но почва ушла у меня из-под ног, прозрачная вода сыграла со мной шутку: как выяснилось, там было глубоко и становилось все глубже, и я уже полностью очутился в ледяной воде.
Течение реки было сильным, и если бы мы с Сигрид были плохими пловцами, то погибли бы. Когда я смог выбраться на поверхность, течением нас снесло на большую глубину. Сигрид спрыгнула с лошади, и нас понесло вниз по течению. Я оказался рядом с Фенриром и смог схватить его. Только лошадь Сигрид и Вингур переплыли на другой берег, два других коня продолжали стоять на берегу. И тут я увидел Осина. Ему удалось спрыгнуть с седла, и он стоял с луком в руке. Догонявшие нас все еще маячили среди деревьев, их было не меньше дюжины. Осин выпустил несколько стрел в их направлении, но уже слишком ослаб и не мог толком натянуть тетиву. Стрела зашла ему глубоко в спину, он прекрасно осознавал, куда она попала. Осин наполовину повернулся к нам и что-то крикнул, показывая на противоположный берег. В него попала еще одна стрела, он пошатнулся, но продолжал стоять.
Мы с Сигрид выбрались на другой берег. Вместе с лошадьми мы ринулись за деревья, где можно было укрыться от стрел. Казалось, что люди Олава забыли про нас. Возле самой воды стоял Осин с саксом в руке. В него выпустили еще одну стрелу, она попала ему в бедро, и он упал на колени. К нему подбежал один из людей Олава и схватил за руку, сакс выпал у Осина из руки в воду. Он снова повернулся к нам, и мне даже показалось, что на его лице появилась улыбка, когда он увидел, что мы перебрались на другой берег. Но тут подошел человек в накидке из волчьей шкуры и с охотничьим копьем – это был Рос. Он приставил копье прямо под руку Осина, надавил и пропустил копье через грудную клетку. Осин не проронил ни звука, пока это все происходило, и я очень хочу верить, что копье попало ему в сердце и что он уже был мертв, когда Рос вынул из него копье. С псов сняли намордники и спустили с привязи. Они подбежали к Осину; один подскочил к его горлу, двое других принялись рвать ему руку. Люди Роса наблюдали за этим с большим интересом, они показывали пальцами на происходившее и хохотали. Росу же это было неинтересно, он высматривал нас.
– Торстейн Корабел! Прячешься там как трус!
Тогда Сигрид взяла лук и стрелу с седла и, прежде чем я успел остановить ее, выскочила на берег и навела лук. Стрела перелетела через реку и попала в одного из мужчин, он согнулся и закричал. Теперь они навели свои луки на нас, но Рос их остановил, подняв руку.
– Ты позволяешь рабыне сражаться за тебя! Что же ты за человек?!
Я увел Сигрид обратно за деревья. Я подумал, что Рос отправит своих людей за нами, но вместо этого он распинал псов и наклонился над Осином. Один из окружения Роса поднял сакс и отдал ему, им Рос отрезал голову Осину. Потом бросил ее в реку. Бросок был мощным, голова пролетела половину реки. Он протявкал несколько слов на непонятном мне наречии и начал двигать взад-вперед своими бедрами, давая понять, что произойдет с Сигрид, когда они поймают нас. Его люди в это время забрали наших коней, которые остались на том берегу, псов оттащили от трупа, скинули его в реку, и он поплыл по течению. Того, которого ранила Сигрид, подняли за руки и ноги и понесли.
Мы скакали весь следующий день. Из-за того, что Вингуру теперь пришлось везти меня, мы выкинули практически все, что взяли с собой. Конечно, я оставил оружие, пару шкур, чтобы спастись от холода ночью, сушеное мясо и один из мехов, куда Вагн налил нам сыворотку, которая, насколько я знал, помогала от кашля. Сигрид весь день молчала, ее длинные рыжие волосы замерзли и свисали, как покрывшаяся инеем шаль, но мы не могли останавливаться до наступления темноты.
Я нашел укрытие в паре полетов стрелы от реки за буреломом. Мне удалось поджечь сушняк, который я насобирал. Я повалил плечом погибшую сосну, чтобы тепло сохранялось. Мне не хотелось использовать топор, потому что звук топора раздавался далеко в лесу. Я посматривал на Фенрира и надеялся, что он проснется, если почует погоню, но он не был сторожевым псом, а потому заснул, как только я развел огонь. Сигрид разделась в темноте и сидела, завернувшись в шкуру, пока ее одежда сохла; ее верхняя одежда из кожи, платье, длинная кофта, нижняя рубашка и сапоги висели на суке. Вид ее сохнущей одежды, она сама, обернутая лишь в одну шкуру, ее голые плечи при свете костра… Любой бы потерял голову, увидев такое, но в ту ночь она могла сидеть совершенно голой передо мной, мне было не до этого, я опасался, что Рос с его людьми уже переправились через реку и могут напасть на нас здесь в укрытии под покровом ночи.
Я стоял с датским топором в руках, повернувшись спиной к огню, пока сохла наша одежда. Я выпил сыворотки – это все, что я смог проглотить. Наконец мы оделись, и Сигрид легла возле огня. Она прижала к себе Фенрира, и я подумал, что она заснула, но, когда костер почти догорел, я наклонился, чтобы положить еще ветки, и заметил, что она плакала. Я не мог лечь рядом с ней, потому что надо было караулить. И мне показалось, что она и не хочет, чтобы я был с ней, ей надо одной пережить это горе.
– Не бойся, – сказал я. – Я буду заботиться о тебе.