Вскоре я очутился на хорошо вытоптанной тропе, на ней лежал конский навоз и были видны следы, оставленные санями и телегами. За моей спиной раздавались голоса, я обернулся и увидел взъерошенные головы, высунувшиеся в люки на палубе, и кто-то из них показывал на меня. Одинокий путник без ноши за спиной… Они поняли, что раз я не несу никаких товаров, значит, я пришел с какой-то вестью. Мне стало страшно, я испугался так, как никогда не пугался в своей жизни. Но я продолжал идти, склонившись от порывов холодного ветра, делая шаг за шагом, пока не дошел до дворов и изгородей, и увидел кучи рыбьих костей внизу у замерзшей реки. Начался снег, но не такой сильный, чтобы я не мог разглядеть частокол, который, казалось, парил над крышами стоявших вокруг домов. Круглая крепость, похожая на ту, которую даны называли Трельборг, и вот я уже стоял перед западными воротами и разглядывал дощатые мостовые и лучников за бревенчатой стеной. Сначала они крикнули, чтобы я повернул назад, потому что никто не имел права заходить без товаров на продажу. Я ответил, что я принес весть от Бурицлава, что я был его гонцом. Тогда они махнули мне, чтобы я заходил.
Крепость на Фюне, построенная отцом Свейна, была похожа на Трельборг в Зеландии. Она тоже располагалась возле реки, земляной вал так же был сделан по кругу, а на самом верху виднелся бревенчатый частокол. В крепость вело четверо въездных ворот с каждой стороны света. Две мостовые образовывали крест в центре крепости, разделяя ее на четыре части. В каждой из них было по четыре длинных дома, а посередине виднелся двор. Когда я дошел до пересечения улиц, каждая из частей крепости отражала другую как в зеркале, поэтому я стоял в замешательстве, не понимая, куда мне следует идти дальше. Здесь не было домов, которые были бы больше или красивее других. Ничего не указывало на то, что здесь находился сам датский конунг.
День только начинался, а поскольку утро было холодным, то все оставались внутри домов. До меня доносились голоса, кто-то кашлял прямо за изгородью, стоявшей возле одного из домов, гоготали гуси. И тут я увидел женщину с длинными растрепанными волосами, с корзинкой в одной руке и яйцом в другой.
– Мне надо к Свейну, – сказал я резко, но она ничего не сказала мне. Лишь зашла в дом, и я услышал, как она разговаривает с кем-то, а потом вышел мужчина, он подошел к изгороди и принялся меня разглядывать. Я повторил, что мне надо к Свейну. Он показал мне на южную часть крепости и исчез в доме.
Так получилось, что тем утром Свейн был пьян. Мы с Сигрид потеряли счет времени, направляясь к датскому конунгу, а оказалось, что накануне все праздновали день зимнего солнцестояния и оставался один месяц до зимнего жертвоприношения и светлых дней. Свейн умел праздновать не скупясь на выпивку, еду и наложниц в своих палатах, но известно было и то, что он очень плохо переносит похмелье.
Я понял это, когда подошел к дому, где он жил. У дверей стояла стража, два сонных парня с длинными копьями и красными глазами. Когда я спросил у них про Свейна Вилобородого, в доме ли он, раздался стон одного, а второй еле заметно кивнул в знак согласия. Я вошел.
Нечасто мне приходилось видеть дом после такой пирушки. Столы и скамьи лежали перевернутые, пьяные мужчины и женщины спали на рядах лавок вдоль стен. На земляном полу валялись разбитые кувшины, шкуры и какая-то одежда. В центре дома виднелся обычный продолговатый очаг. Какой-то старик сидел и ковырялся в углях, потом мельком взглянул на меня и снова уставился на угли. Он шумно выдохнул, как будто не хотел открывать рот, но приветствовал меня таким странным образом.
Возле очага стоял стол, за ним – трон, но на нем никого не было. Я кашлянул и огляделся вокруг, а потом повернулся к старику и спокойно сказал:
– Я ищу конунга.
Старик вытер у себя под носом, поднял палочку и показал ей в полутьму в сторону длинной стены. И тут я увидел его. Свейн Вилобородый лежал на спине возле стены, раздетый, по обе стороны от него лежало по девушке. Сначала я решил просто выйти, потому что было лучше его не будить. Но старик поднялся на ноги, доковылял до него и потряс за ногу. Датский конунг зашевелился. Грубо стряхнул с себя девушек и сел. Он сначала закатил глаза, как будто не совсем понимая, где находится, а потом его взгляд упал на меня, и он просто спросил:
– Что? – Я не нашелся, что ответить сразу, поэтому он повторил вопрос: – Что случилось?
– Я принес тебе вести, – тихо сказал я.
Свейн встал на ноги. На нем были лишь свободные льняные штаны, и, пока он шел, пошатываясь, к очагу, они сползли с его зада. Он расставил ноги, и штаны спустились по щиколотку. Он сграбастал свой член в руку и подался бедрами вперед.
– Да, – произнес он. – Говори!
Свейн мочился на угли, пока я рассказывал ему об Олаве. Потом он натянул штаны и повернулся ко мне.
– Мы знали, что Олав был на юге, – сказал он и высморкался в руку. – Ходили слухи, что он у Бурицлава. Ты ведь оттуда?
– Да, – ответил я.
Свейн оглядел меня:
– Я тебя помню. Это ты просил, чтобы мы сохранили жизнь тому рабу.
Я кивнул.
– Торкель рассказывал о тебе. У тебя еще есть трехногий пес. Говорят, что ты сорвиголова. – Свейн поднял кулак, и я подумал, что он сейчас ударит, но он раскрыл ладонь и положил свою руку мне на плечо. – Серебра ты не получишь, я не плачу за доносы. Но тебя напоят и накормят, и ты можешь согреться возле огня.
Я хотел поблагодарить его, потому что у меня гора упала с плеч. Но Свейн уже плюхнулся обратно к двум девицам и прижал их к себе, устраиваясь поудобнее. Я подумал, что лучше всего мне было выйти на улицу и подождать, когда все проснутся, но тут раздался знакомый голос:
– Торстейн?
Я повернулся. Там, возле одного из перевернутых столов, пытался подняться на ноги Хальвар.
– Торстейн, тебя ли я вижу? – Он откинул волосы со лба и тер глаза.
– Да, это я.
Хальвар подошел ко мне. От него пахло пивом и блевотиной, он обхватил меня за плечи, глядя мне в глаза, и подтолкнул к двери.
– Пойдем со мной, мальчик.
Я пошел за ним. Выйдя на улицу, он сразу помочился за деревянной мостовой. Потом он потащил меня в северную часть крепости. Мы зашли в один из домов. Было видно, что и здесь не было недостатка в выпивке вечером накануне, потому что люди лежали под шкурами и храпели. Хальвар, шатаясь, прошел вдоль коек и остановился возле одной из них. «Иди», – махнул он мне рукой. Когда я подошел, он показал мне на спящего мужчину, который почти полностью был закрыт одеялами, а длинные темные волосы скрывали его лицо. Хальвар пнул его по ноге. Мужчина проснулся. Приподнялся на локте и смахнул волосы с лица. Это был Бьёрн.
31Новое тысячелетие
Обратно мы плыли вместе с Бьёрном. Нам дул встречный ветер. Мы сели на весла и гребли вдоль берега, где течение не было таким сильным. В крепости нам дали с собой еду и меха с пивом. На южном побережье Фюна мы сошли на берег, набрали плавунов и просидели там весь вечер, выпивая и рассказывая друг другу о том, что произошло после битвы в Йомсборге. Был теплый вечер, казалось, что скоро наступит весна. Бьёрн не был пленником Свейна, и, по правде говоря, другие йомсвикинги тоже. После того как стало известно, что Вагн и Аслак увели выживших на службу к Бурицлаву, Свейн предложил Сигурду, сыну Буи, Хальвару и другим моим братьям по оружию уйти, если они хотели – они больше не были его заложниками. Но если они пожелают остаться, то он был готов платить им серебром за службу. Так они и остались. Заработали не так много серебра, но мысль, что надо ехать на чужую землю и служить вендскому конунгу, не привлекла ни одного йомсвикинга.
Бьёрн показал мне серебряные монеты, которые лежали у него в кошельке. С одной стороны было выбито лицо. Некоторые считали, что на них был изображен Свейн, другие – что Этельред, это был своего рода обмен из Англии.
Бьёрн показал свои шрамы, полученные во время битвы в Йомсборге. В верхней части его руки было видно углубление длиною в палец, откуда вытащили наконечник стрелы. Там образовалась ямка, в которую помещался большой палец. Вторая стрела попала ему в челюсть, но борода скрывала шрам, брат открыл рот и показал мне отсутствующие зубы. Челюсть была сломана, но прекрасно срослась.
О Сигвальди брат рассказывал, что он не такой плохой, как о нем говорили. Когда битва закончилась, всех выживших спасли. Хотя Бьёрн из-за ран был очень слаб, его вынесли на сушу. Сигвальди обходил всех раненых и сообщал, что он их новый хёвдинг и что они будут служить ему. Потом всех забрали на боевые корабли, и флот Сигвальди отправился обратно к датскому конунгу. Я не рассказал брату, что Сигвальди сделал из Сигрид рабыню, лишь спросил, где можно найти старого хёвдинга йомсвикингов. Скорее всего, этого никто не знал, потому что он рассорился со Свейном Вилобородым и уплыл с горсткой кораблей, но такое происходило не в первый раз. Ходили слухи, что Сигвальди с готскими воинами находился на западе. Они отправились в страну фрисов, чтобы править там.
В тот вечер я рассказал Бьёрну, что я приехал с рабыней, которая прислуживала Бурицлаву, что вендский конунг подарил ей свободу и что она ждет меня в усадьбе, с Фенриром и лошадьми. Конечно, я поведал ему и об Олаве и его людях. Но о том, что он стал отцом, я умолчал. Я ждал, когда он сам спросит. Но Бьёрн не обмолвился ни словом, пока мы гребли к берегу, откуда я отправился к датскому конунгу. Вдали появились длинные дома и несколько фигур, среди них была Сигрид. Я поднял руку и помахал ей. Она помахала мне в ответ и побежала на берег.
– Это рабыня? – поинтересовался Бьёрн.
– Да, – ответил я. – Сигрид.
Бьёрн задевал меня своими плечами, когда отклонялся назад при гребле. День был практически безветренным, поверхность воды – гладкой как металлический лист.
– Ты ведь понимаешь, что я не могу пойти к тебе.
– Да, – ответил я. – Понимаю.
– Вагн убьет меня, – добавил он.