Алиса АтароваК-2
Посвящается Андрею К. и всем тем, кто разделил со мной то время
Помнишь лето?
Загадочную часть года, которую потом десятилетиями собираешь в ладони, умываешься по утрам, намазываешь как крем от солнца, чтобы не сгорела душа от ностальгии.
Всегда стрекочут кузнечики, оглушающе, удушающе, так, что перекрикивают скрип сосен над головой. Помнишь этот запах: смола, эпоксидка и слабый привкус тины, собравшейся у берегов Заветного?
Заветное — так озеро назвал явно какой-то мечтатель. Даже романтик. Тот, кто не ожидал, что на берегах этого озера скопятся дачи, вырастет шумный, забитый детьми лагерь через пролесок (по нему не ходи ночью — там медведи, там из сосен вырастают тени животных, там плутающие тропинки, заведут — не вернешься).
Помнишь, как мы впервые высыпали из автобуса после долгой поездки на желтый песок у ограды. Мы много лет ехали по шоссе от города, потом свернули к деревне, и шоссе оборвалось, будто туда дальше в лес нельзя было ехать. На самом деле можно — остался желтый, промятый песок, бегущий вверх-вниз. Автобус переваливался с боку на бок, как настоящий медведь, грозясь в какой-то момент завалиться и уснуть здесь, не доехав до лагеря. Но мы все-таки доехали.
Корпус стоял желто-синий, несуразный, покосившееся крыльцо на второй этаж (а туда что? Там не мы живем, там воспитатели). И здесь мы будем жить? Здесь? И туалет на улице… Так, мальчики слева, девочки справа, посередине тренерская. Скоро приедут байдарки.
Махина байдарочная по этой сельской дороге плыла, как по шумящему морю. А потом свернула к Заветному. Но лодки не могут жить на улице, они не медведи. Лодкам нужен дом. Для них временный — контейнер — в таких живут рабочие на стройках, а в нашем коричневом, ржавом, с ужасными скрипучими задвижками жили байдарки. Новенькие, свежие, блестящие (на зависть всем) в один ряд стеснились со старыми — гробами, — сюда же и крылышки, а весла будем хранить в корпусе. Без весла ты никуда не выйдешь. Весло твоя ответственность. Байдарка твоя ответственность.
Помнишь, как подрывались, когда петух в соседней деревне кричал во все горло. Лагерь спал. Солнце — еще не жгучее, даже прохладное — било по глазам, кричало: просыпайся. Столовая совсем рядом с корпусом, и повара вставали как будто как мы. Мы были одним утренним жаворонком: спортсмены и повара. Каша и какао сегодня. Спорим? Да, давай, у меня нос чуткий, я угадаю! Проиграешь — отдаешь печенье.
Отворачиваешься от еды и на построение сонным голосом: «Расчет окончен». Побежали.
По той самой дороге что привезли нас сюда, только теперь по ней бежали мы — туда и обратно, это зарядка. Что может быть сложнее вырваться из плена шерстяного одеяла и отдать свое тело прохладному солнечному утру и пыльной глинистой дороге с выступающими камнями? Задыхаясь от нарастающей жары, от сонной усталости, от мышц под футболкой. А сзади: давай-давай, бегом-бегом, в горку бегом и вниз накатом (за поворотом остановимся отдышаться). За поворотом только мальчишки — бегут как козы, туда-сюда, они пробегают и можно скосить. Поворачиваешь и обратно — уже не устал, уже полон сил, внизу разгон и — наперегонки — до конца, до финиша, а за финишем завтрак.
Иногда по утрам был футбол: футбол на высокой непринятой траве, когда мяч скользит, тело падает, и больно носок о кроссовок, и хохот, хохот. Гол! Два гола и на завтрак. Солнце уже жарит, уже торопит, уже греет воду. Слепни еще не проснулись, но уже подозрительно на краешке зрения зудят, шепчут на ухо.
Какао и каша. В столовой мы чужаки. Мы пробираемся, будто не лагерные, будто не на своем месте. Всегда шумно, кто-то у параши, кто-то счищает кашу в огромную кастрюлю, сегодня не мы дежурим (а можно было бы пораньше уйти с тренировки!).
Каша — мягкая, серая, с комочками — почему-то вкусная. После бега все вкусное. Успела умыться до завтрака? Не, придется после. Там опять толпа будет. Надо поторопиться.
Перед каждой тренировкой — построение. Как на флоте: стоишь с веслом наперевес (весло на краешек тапка, чтобы не в землю тыкать лопастью), ждешь отмашки. Гадаешь: что сегодня будет? Слух был, что полегче. Разброс-то большой: стометровки, ускорения, вокруг озера, или изощренная пытка — пятисотки. Не одна, конечно, нет, а так, чтобы руки болели, дрожали от напряжения, чтобы все тело морщилось в районе поясницы, сгибало спину.
Стометровки! Повезло.
Дорога через пролесок — бесконечные сосны качаются над головой, завидуя, что мы идем к воде, а они не могут. Короткой дорогой пойдем — напрямик, через лес. По холму вверх — там сверху связь ловит, если руку вытянуть к небу — а потом петлей через лес, и к озеру. Заветное, родное.
После завтрака еще никого. Дальше на автомате: отпереть контейнер (ржавчина вжимается в пальцы, пахнет кровью), достать лодку, приготовиться. Разминку забыли, разминку! Руки, шея, ноги, чтобы не затекло. Повязать голову от солнца. Сегодня бьет в затылок, можно получить неслабо. А купаться будем? Только после тренировки.
Жара разрастается, хватает за спину липкими ручками, жужжит слепнями. Вода тихая, мирная, и вдруг р-р-раз, взбаламучена байдарками, веслами, криками.
Садишься на воду и идешь. Не плаваешь — плавает, знаешь, что? То-то и оно.
Вода уже не тихая, вода забыла, как минуту назад стояла как кисель. Ее такую недвижимую можно увидеть утром до завтрака — бывает такая утренняя тренировка. Вместо зарядки — и тогда счастливчики спят, а остальные на воде. Но подходишь к Заветному и не понимаешь, кому повезло: им спящим или тебе, смотрящему на утренний мир. Озеро тогда тоже еще спит, и вокруг ни души, ни крика птиц, ни насекомых, только занимается день, и медленно плюхает весло вверх-вниз. В такие часы не хочется разговаривать. Идешь в благословенной тишине. Мешать природе — это не то. Это не нужно.
Днем все совсем не так — всегда кричишь погромче, во все горло орешь песни на воде, чтобы слышали тебя цапли на дальнем бескрайнем берегу. Шум-гам, дети, пирс усеян лодками, головами, веслами. Население берега растет в геометрической прогрессии. Садись скорее, я за тобой. Подержу тебя, давай, садись. Ну, пошел! Крылышки? Я сегодня без них! Ну, скорее до старта.
Визг мотора из заросшего берега, и катер — обшарпанный, бело-синий как небо утром в отражении озера, взлетел вперед. Кто не мечтал прокатиться на катере? Но на нем всегда одно место железное. Фигура со свитком. Стартуй!
Взмах весла быстрый, поспешный — слишком — и байдарка кренится, елозишь в ней, пальцами ног в руль упираешься, и веслом быстро в другую сторону. Выровнялся, молодец. А теперь — пошел! Свист — это финиш. Кто первый-то был? Ты? Не, ща Анатольна скажет. Время запоминаем!
Старт — финиш. Старт — финиш.
Время.
Слепни кусают под лопатку — у тебя там сидит! Облей меня, веслом его прибей. Сдохни, тварь. Вот же гад. Ай, как прижгло. Ой, прижгло. Давай его еще водой. Ну все-все, уже все мокрое. В трюме булькает.
Не баловаться! На старт — свист!
Время.
Ох, и времени уже, обед через полчаса. Быстро выходим и на обед. Переодеваться не будем, не успеем.
А купаться? Как же купаться, ну, Ольга Анатольевна!
Ладно, только быстро.
Бултых! С головой из лодки неуклюжей ласточкой. И сразу лодку перевернуть — для гребца она ценнее всего, всегда надо вверх окном держать. Чтоб не утонула. Еще весло. Утонет — будешь грести ложкой. И старое дадут, а оно в эпоксидке и от него мелкие красные пятнышки по всей коже. А вот что лучше: Гиацинт или Немо? Гиацинт! Но Немо скользит лучше…
Чего копаетесь? Выходим из воды, еще лодки не убрали, а уже плещутся! Весло вон уплывает! Лови!
Байдарку на эллинг, весло в руки, одежду по пути отжимаешь. В тапках хлюпает, скользят ноги. Короткой через лес, на длинную нет времени. На обед опаздываем, все остынет. Нефиг плескаться было.
Корпус закрыт — Анатольна еще в пути, а ключ вперед никто не взял. Тогда весла у двери оставим и бегом на обед. Футболки на веревки, штаны мокрые, но ничего, уже подсыхают.
Суп, второе, компот. А добавка есть? И мне! Две! Фу, макароны. Давайте две порции. Сначала суп доедаем, потом добавка второго. Ну, Ольга Анатольевна… Никаких ну.
После обеда не забыть подтянуться и спать. Подтягивания это тяжело, пусть мальчишки изгаляются, а мы считаем: раз, два, три… десять сможешь? Да я две добавки съел.
Мокрую одежду на солнце на улице — до полдника высохнет.
Снова на воду? Серьезно?! Две в день на воде? Ну, Ольга Анатольевна!
Зато на закоулках сознания шепот: покупаемся. Пораньше закончим и купаться.
В комнате полутьма, шторы задернуты. Снаружи зной, тишина, лагерь окутан магической дремотой. Тихо зудит муха, тихо жарит солнце. Пекло.
Кровати совсем рядом — удобно тихо шептаться, пока мелкие спят. Тихий стук в распахнутое окно. Ты-то здесь откуда? Из окна вылез. Ночью после отбоя на озеро хотим. Пойдете? Идем-идем. А как выйдем? Ну, как-нибудь. Главное, чтобы не поймали. Ой, поймают, уши оторвут. Ладно, потом все это, тихо, идет кто-то.
Тишина. На озеро пойдем? А че, да пойдем. И с ними тем более. Ага, хи-хи. Все, спи, остался час, а мы все языками прочесали. Все вечером.
Вторая тренировка после полуденного зноя. Уже не так жалят слепни. Но руки тяжелые после утра, как гири, как сосновые стволы. Со сна зев не прекращается, грозя выбить челюсть. И сосны над головами согласно поскрипывают. Ольга Анатольевна, давайте просто походим, кэ-мэ или два. Ну, дава-а-айте, пожалуйста. Мы же с утра тренировались.
Ладно-ладно.
Потом до ужина еще много времени. Вода медленно остывает, отдавая тепло ночи. Темнеет. В ее глубинах камни, сучки, дети. Лагерь тоже вывели на купание — все лица незнакомые, а свои из толпы выделяются особо. Нам можно уплыть подальше, мы же не эти мелкие, кто плавать не умеет. Для нас нет буйков, мы гребцы! Мы по воде ходим. Купайся прямо в одежде, как раз высохло. Прыгай с пирса — ноги вперед, кричишь — весело. Лагерные смотрят завистливо, им так нельзя. У них квадрат четыре на три, как окно тюремное, а у нас резвость свободы. Потому и не наши они. А наши вон какие, наши прыгать умеют.