И вот контейнер закрыт, байдарки уложены на ночь спать. Теперь их уже до утра не тронут. Весла в руки и по длинной пойдем. Длинная в обход карьера, по проселку и высокому берегу. Мимо сосен, упирающихся в голубой потолок, мимо прячущихся елок. На длинной можно и поболтать. Идешь медленно, ноги свинцовые, в ногах песок, унесенный на память с берега. Завтра принесешь его обратно. Че, и правда ночью пойдем? Ага, после отбоя. Только вы тихо, мелких не разбудите. И не проболтайтесь, а то вы, девочки, такие… Какие? Ладно, нормально все будет.
Под ледяной водой в умывальнике моешь ноги. Дочиста, пока не покраснеют пальцы рук и ног, а потом полотенцем. Тину из волос руками вытаскивай. На ужин сосиски. Торгуешься? Я тебе одну, а ты мне йогурт со второго ужина. Не, лучше печенье забирай. О, там еще сгущенка осталась. Тогда после ужина наверну с ней.
После ужина свободная жизнь. Вот она лагерная, настоящая! Дискотеки, прогулки, можно и до леса украдкой, можно в баню, но сегодня не банный день. Сегодня у корпуса сидим. У кого пи-эс-пи, у кого телефон, кто в игры играет. И хохот, будто смешнее ничего в жизни нет. Да и не будет, наверное. Будем фильм смотреть? На ноуте. Вот жизнь! Почему никогда не устаешь смеяться в детстве?
Ну что, дети, устали? Да-а. Вот и второй ужин. А сгущенка есть? Неси-неси! Щедро сгущенку на юбилейное и вприкуску с чаем. После такого и двигаться не охота. Во рту сладость. Как у вас попа не слиплась? Не слиплась! А яйца будете? Остались еще. Конечно, обижаете! И куда в вас лезет. Лезет-лезет!
До отбоя совсем ничего. Ой-ей, надо все успеть. Все вечерние ритуалы: построение, отмашка — командир сказал готовиться ко сну. В умывальнике, до которого еще бежать по еловой подстилке, толпа. Зубочищение, ногомойство. Ноги опять моешь под ледяной, а потом — как будто ты паук или стрекоза, стараясь не насобирать в тапки иголок, подвязав штаны, бежишь в корпус. До отбоя пять минут! Скорее!
Юркаешь в кровать, проверяешь: ноги чистые? А кровать? Сейчас Ольга Анатольевна придет проверять. У кого грязные ноги, опять бежать до умывальника, опять, как краб, на цыпочках до корпуса. А на улице уже темнеет. Ночь забирает себе лес, до умывальника стремно, там одна лампочка и ее зажечь надо, пока дойдешь, и не видно, ноги грязные или нет.
Так, одеяла поднимаем. Это что такое? Иголки… Это не грязь! А руки чистые? Так, ну, девочки, молодцы. А что там у парней? Двое побежали перемывать.
Ну все, дети, спокойной ночи. Не болтаем.
Да-да, спокойной. Не болтаем… Гасится свет, но не гасятся мысли. Мысли у детей всегда беспокойные, всегда активные. Как можно уснуть после исчезновения света? Только самое интересное начинается. Здесь и истории, и обмены секретами, и похрустеть под одеялом. Здесь и близость дружеская, кровать к кровати, подушка к подушке. Тс-с-с, тихо, мелкие уже уснули. Когда выходим? Сказали, что в одиннадцать. Думаешь, Анатольна уже спать будет? Ну, даже если не спать, мы же через окно. Через окно не увидит.
Окна тренерской выходят на туалет. Кособокое сооружение с худшим запахом на свете. В туалет ночью — это приключение: сначала встаешь, ищешь тапки, рулон в руки, потом выходишь на веранду. Там впереди главное препятствие, как повезет: окно темное или горит свет. Если горит, не повезло. Если темное, можно прокрасться. Темное! Крадешься тихо-тихо, но под ногами предательски сипит пол. Кто там бродит? Это я, я в туалет. Отбой уже был, — и в голосе строгость, усталость. Немеешь от испуга. Быстро только.
Теперь надо отпереть дверь, которую запирают, чтобы нас не украли. Или мы не сбежали. Это предусмотрительно. Теперь через темноту ночи напротив и — обратно. Затем все в обратной последовательности. И шмыг в кровать, все.
Не спит? Еще нет. Ждем.
Когда тьма завладевает всей комнатой, встаешь, шаришься в темноте, ищешь толстовку. На озере, поди, холодно. Да-да, потеплее одевайся. А еще комары! Ух, эти гады. У окна уже тихий стук. Пора. Сиганешь вниз и на подстилку из иголок.
Тс-с, Анатольна уснула? Кажется, да. Не, не будем рисковать. Как мы там пройдем? Вокруг корпуса сетчатый железный забор — сейчас это наша камера — и две калитки, по обе стороны. В одну сторону пойдешь — там из тренерской сразу видно тебя. В другую сторону пойдешь — там соседний корпус, там тоже опасно. Там с веранды видно. Тогда через забор. Через забор?! Да он же высокий, как я перелезу. А пацаны раз, и уже на той стороне. Че стоишь, давай прыгай. Не, я через ту, дальнюю. Бежишь, будто в пятках душа бьется, стоим на дороге у корпуса, единственный фонарь осуждающе высвечивает наши лица.
Кто идет? Вы кто? Что здесь делаете? М-мы…
И душа все, из пяток в землю ушла. Какая-то тетка. Я замдиректора лагеря. Господи, откуда она тут? Как так могло не повезти? Давай, играй, глаза круглые, ври!
М-мы… не спали они, я их на пробежку вывел.
Правдоподобно, молодец-молодец, продолжай!
А Ольга Анатольевна знает?
Расхрабрился, грудь надул. Врешь — так иди до конца. Конечно, знает. Я вообще то помощник тренера. Я у нее спрошу. Спросите-спросите.
Фух, дернула головой, пошла прочь. А мы бегом, быстрее молнии по длинной дороге. Лагерь мертвый, а мы хохочем, мы в лес, и смех рвется, брызжется. И что теперь? Ой, конечно, она знает, они наказаны, да-да. Нашелся помощник тренера! Ха-ха-ха, не, ну, возвращаться глупо. Вот же засада — как можно так попасться около корпуса! Мы даже не отошли! Ха, дурость какая!
Лес ночной, если ты не один, он не страшный. Он такой обнимающий, укутывающий. На Заветном тишина. Мрак. Колено к колену на упавшем бревне, трепет в сердце. Они поют, ты сидишь. В озере отражаются звезды, гладь сливается с небом. Красиво. Безумно красиво, аж дух захватывает. Потому что рядом кто-то. Сидим. Просто сидим, час, может быть, два. О чем-то разговор. Помнишь, как быстро летело мгновение? Помнишь, как сидели рядом, колено к колену? Помнишь, как кусали комары и залетали в уши, противно зудя?
Пора обратно. Ночь закончится, и начнется новый день. Контейнер черной кляксой в стороне, гладь озера позади. Пальцы чуть мерзнут, ноги чешутся от укусов. Обратно через окно, украдкой на тренерскую, сердце в груди. Как тут спать, если в сердце до сих пор звезды, и это колено к колену, и небо, и гладь, и пальцы в карманах мерзнут?
Спать.
С утра в столовой ужасно страшно. Страшнее было бы только, если бы небо вдруг упало. Сказала она? Не знаю. А ты что слышал? Ничего не слышал. Ой, идет-идет! Что-то говорит. Ой, смотрит на нас. Ой-ей, страшно, мамочки. Ушла. Ничего не будет? Как знать…
Потом в комнату возвращаешься чуть живой, будто пережил конец света. Ноги ватные, в груди сердце уже не бьется, оно разрывается от страха. А ну-ка, все постройтесь у мальчиков. Лицо суровое, страшное, сейчас что-то будет. Ну, рассказывайте.
А что рассказывать? Какой у меня тут помощник тренера? Кого на пробежку ночную отправили? А, это, ну, Ольга Анатольевна… Вперед вышли, да-да, вы все. И Андрей, чего стоишь. Ольга Анатольевна, да его не было с нами. Как не было? Я же знаю, что был! Не было, честное слово, не было! Он спал уже! Честно. Но мне сказали, что был. Ну, кому вы верите? Точно не вам. Так, был или не был… Всем отжимания, по пятьсот раз. Все здесь, упали-отжались, ну и стыд. Пятьсот?! Да и возразить нечего, провинились же. Не провинились — попались. Глупо, какое же невезение. Да не было Андрея! За компанию отожмется, за друзей. Че ж вы его не взяли? Ну, Ольга Анатольевна!
Сейчас считать буду. Упали.
И падаешь на деревянный пол, и руки в упор, и отжимаешься. Раз, два…
Нет, ну и глупо же попались. И Андрею прилетело. В следующий раз надо его взять, а то что он, бедный, зря отжимается?
Помнишь?