[7].
Придет время, и на определенной ступени развития наука разрешит многие вопросы, кажущиеся в настоящее время неразрешимыми.
Витализм обречен на бесплодие, ибо он не дал ни одной рабочей гипотезы, тогда как все успехи естествознания основаны на материалистическом понимании природы и приложения физических и химических методов к разгадке тайн природы. «Торжество витализма заключается только в неудачах науки, торжество противоположного воззрения — в ее успехах»[8].
Борьба Тимирязева за дарвинизм, за материализм в науке протекала в исключительно трудных условиях царской России, когда поощрялись все реакционные течения, в атмосфере гнета и преследования идей и мыслей ученого-революционера. Антидарвинисты в царской России окружались вниманием, и в то же время князь Мещерский в «Гражданине» писал по поводу книг и статей Тимирязева так: «Профессор Петровской академии Тимирязев на казенный счет изгоняет бога из природы», тем самым подготавливая почву для изгнания Тимирязева из Петровской академии.
Такова далеко не полно обрисованная история борьбы Тимирязева за дарвинизм и материализм в науке. Каковы же результаты этой борьбы и чему учит Тимирязев нас в наше время?
Первый ответ уже сам собой вытекает из всего сказанного. XX век является триумфальным шествием дарвинизма, проникновением его во все области естествознания, и работы защитников этого учения и в настоящее время играют большую роль. В России идеи классиков марксизма оказали большое влияние на развитие материалистической философии. Тимирязеву выпала честь в значительной мере подготовить и способствовать этому делу в области естествознания.
На работах Тимирязева воспитывалось и воспитывается не одно поколение ученых, и это оказало свое влияние на мировоззрение русских и советских биологов. Работы советских биологов проникнуты учением Дарвина, а сами они вооружены материалистическим пониманием природы.
Не меньшее значение имеют и те высказывания Тимирязева, где творчески развиваются основные положения дарвинизма. Эти высказывания представляют собой глубокий анализ основных явлений изменчивости и наследственности с позиций дарвинизма и сохраняют самое актуальное значение и по настоящее время.
Развитие генетики в начале XX века позволило в многочисленных экспериментальных исследованиях установить связь между внешними морфологическими изменениями, которые наблюдаются в расщепляющихся гибридах, и изменениями в тонких клеточных структурах в хромозомном аппарате клеток. В скрупулезных, тщательных исследованиях были намечены представления о материальной основе наследственности и изучен хромозомный аппарат многих видов животных и растений.
Широкий размах получили исследования общих закономерностей наследования признаков, их расщепления и закрепления в разных условиях внешней среды, а также работы в области селекции и создания новых хозяйственно ценных сортов культурных растений и пород животных.
Но это одновременно привело и к большим увлечениям и переоценке полученных данных со стороны некоторых генетиков. Отдельные представители генетики, не отражая общего прогрессивного направления этой науки, высказывают идеи о том, что все происхождение видов связано лишь с перемещением и перегруппировкой наследственных зачатков — генов, что сами эти гены не подвергаются изменениям, что изучение наследственности должно стоять вне связи с эволюционными проблемами.
Подобного рода идеи высказывались уже во времена Тимирязева после вторичного «открытия» закона Менделя. Признавая заслуги Менделя в открытии им доминирования и расщепления признаков, Тимирязев указывал, что правила Менделя не могут быть признаны общим законом наследственности, и критиковал современных ему генетиков за то, что они считают разрешенной проблему наследственности, «…если им удалось морфологически связать одну форму с другой, видимую глазом с видимой под микроскопом, или невидимой, добавляя остальное тем легионом слов, которые заставляют только порою сожалеть, почему эти современные ученые еще так свободно владеют греческим языком…»[9]. Разрешение проблем наследственности, пишет далее Тимирязев, задача физиологии, разрешимая прямыми опытами или аналогиями с искусственными явлениями.
Эти мысли Тимирязева сохраняют всю свою свежесть и в настоящее время, указывают пути того единственно правильного направления, которое и должно вскрыть внутренние связи между наследственным механизмом и изменяющимися признаками животных и растений.
Столь же свежими остаются мысли Тимирязева для тех попыток и тенденций, в которых обсуждается и положительно решается вопрос о возможности прямого приспособления или направленной изменчивости организма под непосредственным воздействием факторов среды. Известно, что Тимирязев отрицательно относился к идеалистической идее Ламарка об изначальном приспособительном характере изменчивости, но высоко ценил его мысли о значении прямого воздействия факторов среды на растения. «Только соединение этой стороны Ламаркизма с Дарвинизмом и обещает полное разрешение биологической задачи», — писал Тимирязев в предисловии к переводу книги Константена «Растения и среда».
В области влияния факторов внешней среды на изменчивость растений за последние пятьдесят лет получены выдающиеся результаты. Выяснение роли минеральной среды, влажности, интенсивности и качества света, а также роли температуры и длины дня в процессах развития растений, изучение комплексного действия экологических факторов вскрыли огромное влияние этих мощных факторов среды на изменчивость организмов. Но логика развития той или иной области науки и здесь привела отдельных исследователей к чрезмерным увлечениям: возникла идея о том, что прямое действие факторов среды непосредственно приводит к образованию новых видов и форм.
Посмотрим, что пишет Тимирязев по поводу соображений такого рода, высказывавшихся еще в его время. «Нетрудно усмотреть логическую ошибку в этой новейшей попытке упразднить дарвинизм. Что первоначальные причины, вызывающие, при участии отбора, полезные приспособления, должны заключаться именно в окружающих, а не каких иных условиях, само собой очевидно… Очевидно, что полезные изменения, дающие материал для отбора, должны быть из числа вызываемых окружающими условиями… но заключить обратно, что это воздействие по существу должно давать начало полезным изменениям, значит создавать новую, еще более темную и голословную метафизическую телеологию среды на место оказавшейся несостоятельной теологии организмов»[10].
Если в первом случае Тимирязев указывает на замкнутость ученых рамками наследственности и стремление объяснить образование видов, опуская изменчивость и влияние среды, то в этом втором случае он столь же определенно указывает, что одной изменчивостью под влиянием среды, опуская наследственность, объяснить возникновение новых видов и форм нельзя. Основой учения о происхождении видов — дарвинизма — остаются три фактора: изменчивость, наследственность и отбор.
Таково блестящее решение Тимирязевым одной из самых трудных проблем биологии, важное и для биологов настоящего времени; оно призывает ученых не увлекаться догматическими утверждениями, а идти к биологическому и физиологическому анализу тех сложных взаимоотношений, которыми связаны явления изменчивости и наследственности.
В своей прекрасной речи «Факторы органической эволюции» Тимирязев даст анализ всех важнейших достижений биологии в последарвиновское время. Он считает, что между учением Дарвина, общей теорией развития органического мира и проблемами специальных биологических исследований существует неразрывная связь.
В конце этой речи он указывает, что «дарвинизм не может ответить на то, как и почему изменялись органические существа, потому что такой общей задачи, такого общего ответа нет и быть не может. Таких задач несметное число и отвечать на них призван не дарвинизм, учение общебиологическое, а экспериментальная физиология»[11].
Посмотрим теперь, как одну из капитальнейших проблем эволюции растительных организмов решил сам Климент Аркадьевич Тимирязев как физиолог-экспериментатор.
КОРИФЕЙ ФИЗИОЛОГИИ РАСТЕНИЙ
Мы уже говорили, что в своей научной творческой деятельности Тимирязев исходил, с одной стороны, из идей Дарвина и, с другой стороны, из идей Роберта Майера и Германа Гельмгольца. Какие задачи ставили творцы закона сохранения и превращения энергии?
Роберт Майер писал: «Природа, по-видимому, поставила себе целью уловить налету изливающийся на землю свет и, обратив эту подвижнейшую из всех сил в неподвижную форму, в таком виде сохранить ее. Для достижения этой цели она облекла земную кору организмами, которые в течение жизни поглощают солнечный свет и за счет этой силы образуют непрерывно накопляющийся запас химического напряжения. Эти организмы — растения».
Как бы продолжая эту мысль, Герман Гельмгольц говорил: «Таким образом одновременно с исчезновением солнечного света в растении наблюдается появление и накопление горючего вещества, и мы в праве считать очень вероятным, что первое является причиной второго. Но, во всяком случае, я должен оговориться, что мы не обладаем никакими опытами, из которых можно было бы с достоверностью заключить, точно ли живая сила исчезающих солнечных лучей соответствует накопляющемуся запасу химических сил, а пока таких опытов еще не существует, мы не можем признать указанное соотношение за несомненную истину».
За выполнение этой капитальной задачи — показать, «точно ли живая сила исчезающих солнечных лучей соответствует накопляющемуся запасу химических сил», и взялся Климент Аркадьевич Тимирязев. В первой же своей работе, уже упоминавшейся нами («Прибор для исследования воздушного питания листьев…»), он таким образом формулирует задачу, над разрешением которой работал затем всю жизнь: