— Как смело, — все еще обнимая меня, произносит она. — Проделать такой путь в одиночку.
Но я не чувствую себя смелой. Зато чуть не сажусь мимо стула, но Грир, похоже, не обращает на это внимание.
— Я всю жизнь прожила здесь, — продолжает она. — Слишком трушу, чтобы переехать.
Обожемойобожемойобожемой. Мне она нравится. Я слабо улыбаюсь и беру свой чай, который уже остыл. У нее по всему телу нарисованы цветы, и волосы выкрашены в серый цвет, а она говорит, что трусит, и восторгается моей смелости.
«Привет, я бежевая стерва», — хочется сказать ей.
— Расскажи мне о себе, — наконец произносит она, наклоняясь вперед. У нее серые глаза. Они подходят к ее волосам и дополняют ее немного нереальный облик. Страшно сидеть напротив настоящей феи и знать, что не можешь рассказать ничего интересного о своей жизни. Ну… может, только что-то вроде: моя лучшая подруга встречается с твоим бывшим женихом.
— Я… просто хочу… найти себя. — Это чудовищно странное заявление, но Грир кивает, как будто поиски себя — это очень серьезно, особенно когда об этом говорит запутавшаяся девушка.
— Тогда ты приехала в нужное место, — отвечает она. — Не только в Порт-Таунсенд, но и в Вашингтон вообще. Что-то здесь исцеляет людей. — Я слышу надежду в ее голосе. Меня не унижали и не ломали. Я не героиня-неудачница какого-то романа. Мои родители не развелись, а мое сердце по-настоящему никто не разбивал. Я самая обычная девушка, которой что-то не дает покоя. Я не рассказываю Грир о том, что мне не дает покоя сон с участием ее невероятно красивого бывшего жениха, или о том, что в моем воображении граница между миром Гарри Поттера и реальной жизнью практически стерта. Я перебираю край своего бежевого топа и слушая мелодичный голос Грир, рассказывающий обо всех достопримечательностях Порта Таунсенд: о кинотеатре, построенном в 1907 году, где есть старый автомат для приготовления попкорна, и в которым одновременно показывают только три фильма. А потом о мистере Ругамистере, который ходит в кино каждую субботу и садится на одно и то же место в одном и том же зале, одетый в одну и ту же голубую вельветовую куртку. — Ему все равно, какой фильм показывают, или сколько раз он его уже видел. Но в три часа он в кино со стаканчиком попкорна.
— Но на это должна быть причина. — Против своей воли я наклоняюсь вперед, увлеченная историей мистера Ругамистера и его попкорна. Грир продолжает смотреть на меня, посмеиваясь над моей реакцией. Ее колени подогнуты, а в руках чашка чая. Такое чувство, словно старые подруги встретились за ланчем. — Не всегда, — отвечает она. Она протягивает свою светлую руку и накрывает мою, всего на секунду. — Не всегда, — уверяет она. А потом убирает руку. Я обдумываю ее слова, гадая, права ли она. Я верб в математику, в ответы, в то, что если упорно искать, то что-то да найдешь. Может, это был всего лишь сон. Это и был сон. Но сейчас все реально, и я здесь. И она девушка тоже ощущает этот момент. Наверно, я действительно жутковатая, потому я-то знаю, кто она такая, но она все еще не знает меня.
— Грир, — начинаю я, когда разговор о мистере Ругамистере заканчивается. — Думаю, у нас есть общий знакомый. Не уверена, что ты тот самый человек, но он говорил, что в Порт-Таунсенд есть только одна Грир.
Грир ставит на стол чашку и выпрямляет ноги, чтобы наклониться ко мне, опираясь локтями на колени.
Произнося это, я не могу смотреть ей в глаза. Боюсь, что она подумает, что я все это подстроила.
— Кит Айсли, — продолжаю я. — Ты его знаешь?
Ее лицо не отражает ничего, кроме радости. Они кивает, улыбается и спрашивает, откуда я знаю Кита.
— Он встречается с моей подругой, — объясняю ей. — Я не очень хорошо его знаю, до того, как я уехала, они не слишком долго встречались.
— Как Кит? — интересуется она. — Он в один момент взял и уехал в солнечную Флориду.
— Вроде как, хорошо. Часто носит фланелевые рубашки, — выдаю я, а Грир смеется.
— Ну что ж, Элена. Я с удовольствием буду жить с тобой, если тебе еще нужна комната.
Я слегка в шоке. Мы легко проскочили часть, где я знаю ее бывшего жениха, как будто это ничего не значит. Она даже не стала больше ни о чем меня расспрашивать. Мы обмениваемся номерами телефонов, и Грир протягивает мне папку со всей информацией о консервном заводе, правила и договор об аренде, который мне нужно подписать и вернуть ей. Она говорит, что раз мы знаем друг друга, то можно обойтись без депозита. Когда мы выходим на улицу, она обнимает меня, и я лицом утыкаюсь в ее серебристые волосы.
— Увидимся завтра, — говорит она, а потом добавляет: — соседка.
Я еще даже не видела места, но уже очень счастлива. Я не делаю того, что свойственно старой Элене. Вместо этого сворачиваю и иду своей дорогой. Это важно. Я учусь магии.
Глава 24#войнахудожников
Историческое здание завода по консервации моллюсков, построенное в 1873 году на набережной Куинси-стрит, представляет собой двухэтажное кирпичное строение площадью 6482 квадратных фута (1976 метров). Когда я подъезжаю на арендованной машине, Грир ждет меня снаружи.
— Вау, классная машина, — восхищается она. Я краснею.
— Я взяла ее в аренду. Внутри она не очень большая. Мне действительно нужно вернуть ее в Сиэтл и купить машину.
— Здесь тебе машина не нужна, — говорит она. — И ты всегда можешь воспользоваться моей.
— Спасибо.
Эта доброта заставляет меня чувствовать себя неловко. Обычно это я оказываю всем помощь. Оказавшись внутри, мне требуется минута, чтобы глаза привыкли.
— Вау, — восклицаю я.
Засмущавшись, Грир опускает голову. Здесь много места, деревянные балки и бетонный пол. Мне кажется, или тут пахнет соленой водой?
— Я ничего не делаю с этой частью. Подумывала о том, чтобы открыть ее для общества. Позволить им использовать это пространство для встреч и прочего.
Я следую за ней вверх по лестнице в гостиную.
К моему облегчению, я вижу, что здесь намного уютнее. Небольшая кухня освещена мягким светом, и там стоят три зеленых барных стула. Грир одержима свечами, фиолетовым цветом, и фиолетовыми свечами. Конечно, для меня это не новость. Я смотрю на ее татуировки и быстро отворачиваюсь, когда она поворачивается ко мне лицом.
— Кухня и гостиная, — говорит она. — Знаю, знаю. Я просто люблю этот цвет. Из кухни/столовой коридор ведет к двум спальням. Грир открывает дверь слева, и я сдерживаю улыбку, когда вижу большие окна и люк в крыше.
— Ух ты, — выдыхаю я, заходя внутрь. — Не спальня, а мечта.
— Она твоя, — улыбается Грир. В комнате стоит двуспальная кровать и две тумбочки. Я собираюсь заполнить полки всяким барахлом: бумагой, жвачками, заколками для волос.
Когда я оборачиваюсь, то вижу большой дубовый комод и дверь в мою собственную ванную.
— Шкаф в ванной, — говорит она мне. — Я живу по соседству. Пожалуйста, не здоровайся со мной по утрам.
Не могу представить ее себе иначе, как веселой и дружелюбной, но ладно.
Грир не показывает мне свою спальню. Она тоже фиолетовая? Или вопреки всем правилам она синего цвета? Если ли там гигантский плакат с Китом или огромные плюшевые медведи? Она ведет меня в читальный зал, который на удивление заполнен красками.
— Почему она не называется покрасочной мастерской? — спрашиваю я.
Грир выглядит смущенной.
— Не знаю.
После этого говорить особенно не о чем, потому что ее картины прекрасны. Действительно, нечестно быть такой красивой, как Грир, и к тому же обладать таким талантом. Я теряюсь во всей этой воде, в этой ряби.
В них так много мотивов и вариаций. На одних картинах вода прозрачнее, чем на других. Под поверхностью виднеются гладкие белые камни или немного песка.
— Вау, Грир. В них так много скрытого смысла. Они прекрасны. — Грир смущенно опускает голову. Мне нравится в ней это. Скромные художники всегда производят на меня впечатление. Она выглядит очень неловко, поэтому я прошу показать остальное. Закончив экскурсию, она помогает мне отнести чемоданы в дом, и я выписываю ей чек.
— Почему ты рисуешь рябью? — спрашиваю я, когда она идет к холодильнику. Грир спотыкается. Не сильно, но заметно.
Она отвечает, но стоит спиной ко мне, а я недостаточно хорошо ее знаю, чтобы заметить изменение в ее голосе.
— Причина и следствие, — отвечает она. Когда оборачивается, в руке у нее бутылка воды. Она отвинчивает крышку и делает глоток. — Мы думаем, что можем контролировать свою жизнь, но наша жизнь контролирует нас. И все, что касается нашей жизни, управляет нами. У людей меньше власти, чем они думают. Это просто реакции, которые мы контролируем.
Она говорит это с такой убежденностью. Отчасти я в это верю.
— Значит, мы все просто сидим и ждем, когда что-то начнет покрываться рябью? — спрашиваю я.
Что заставило меня увидеть этот сон? Конечно, это была не я. И все же этот сон перевернул мою жизнь. Он заставил меня все изменить.
— Думаю, да, — произносит она.
— Но в наших силах выбирать, как реагировать. Это кое-что значит. — Я расстраиваюсь, и не знаю почему.
Грир пожимает плечами.
— Так ли это? Или прошлые переживания управляют нашим выбором? Но я знаю, это страшная мысль.
— Мне нравится математика, — выпаливаю я.
Грир смеется.
— Мне не нравится думать, что у меня нет права выбора, — признаюсь я. — Это возможно и правда, но она пугает меня.
— Поэтому мы и занимаемся искусством, Элена, — говорит Грир. — Искусство — это война против того, что мы не хотим чувствовать. Это битва цвета, слов, звука и формы, и она бушует за или против любви.
Боже, Кит, ты чертовски глуп. Дэлла?
Я хочу, чтобы Грир мне все рассказала. Как будто мне нужно знать, кто я и почему я не очень хорошо рисую. И я хотела бы узнать в чем смысл жизни, потому что думаю, что у нее есть ответ.
Она спрашивает, не голодна ли я, и я вру, говорю да, хотя только что поела. А потом наблюдаю за тем, как она готовит Панини в модном прессе. Она выжимает апельсины вручную и протягивает мне чашку сока. Он сладкий и с мякотью.