– Дорогая! В честь чего такой подарок?
– Так, захотелось. – Валерия сбросила халат и взяла его за руку. – Пойдем?
– Сейчас, только позвоню. – Он протянул руку к телефону, но Валерия покачала головой: – Не надо. Она и так не придет.
Анатолий раздевался, глядя на лежащую в постели обнаженную Валерию, и – как всегда! – дивился ее невероятному блистательному совершенству. Спустя полчаса, окончательно придя в себя, он тихо сказал ей:
– Спасибо! Это было потрясающе. Если не знать, то можно подумать, что…
– Ничего не изменилось, я все та же.
Оба долго молчали, потом Валерия спросила еле слышно:
– Она тебе понравилась?
– Да.
Это «да» упало как камень в колодец их тяжкого молчания и кануло на дно. Прошло еще несколько минут, и Валерия горько произнесла:
– Понравилась, вижу. Сильно. Если тебе это нужно, то… Но мне бы в этот раз не хотелось. Не стоит разбивать такую пару. Они мне нужны, оба. Очень нужны. Идеальное сочетание. Лучше мне уже не найти.
– А ты что думаешь, получилось бы? В этот раз? Ты что, не видишь – тут ничего не выйдет? Ну да, этого ты как раз и не видишь. Они же любят друг друга! Любят! Они… они живые. Настоящие.
Анатолий встал и ушел в душ, долго стоял там, подставив лицо под жесткие струи воды, у которой почему-то был соленый привкус. Вернулся – Валерия лежала в той же позе, словно окаменела. Он вздохнул и опять прилег рядом, укрывая ее одеялом и обнимая:
– Ну, перестань. У нас все по-старому, все хорошо. Я с тобой! Я же дал слово.
– Я испугалась, что ты…
– Я понял. Бедная моя девочка!
– Спасибо, милый. Когда ты так говоришь, мне кажется, я… почти… что-то чувствую. Может, хочешь еще раз? Или Наташу позову?
Он засмеялся:
– Нет, не надо. Иди, все хорошо. Спи спокойно.
Но сам не спал до утра.
А Леший почти заснул, когда вернулась Марина. Ее переполняла энергия – просто искры сыпались!
– Где ты была так долго? – спросил он, зевая. – Я тут задремал без тебя.
– Вот она я. Ты так и будешь спать? А ты разве не хочешь?
– Да что-то я… как-то…
– Ничего себе! – засмеялась Марина, обнимая его. – И картинка на потолке не вдохновляет?
– Марин, я тут не могу. Прости.
– Ты – и не можешь? Почему?
– Ну… В чужом доме и все такое…
– Лёш, да мы же одни, никого вокруг, они все в другом крыле.
– Ты знаешь, – признался Леший, – я Валерию как-то побаиваюсь: посмотрит – просто рентгеном просветит. А сейчас мне кажется, что она нас и с другого конца дома видит.
– Сквозь стены? Да нужны мы ей!
– Правда, Марин! Не могу. Не включается что-то.
– Да ну-у! Я так не играю…
– Но ты же можешь предпринять кое-что, а?
– Начинается!
– Эх, никто меня тут не лю-убит, все меня просто ненавидю-ут…
– Запел, Матроскин! Ну ладно, ладно, что там у тебя не включается! Только ты не рассчитывай, что я буду все время так делать.
– Нет? А я-то надеялся! Так хорошо – лежишь себе, отдыхаешь, не утомляешься…
– Так вот почему тебе это нравится!
– А ты думала!
– Лентяй!
– Спасение утопающих, между прочим, – бормотал Леший, пока Марина прокладывала дорожку из поцелуев: подбородок, шея, ключицы, грудь, живот, – дело рук самих утопающих… ай!
Она его укусила. Потом, внутренне вздохнув, спустилась пониже. И ведь нравится это некоторым, а? Нет, мужчинам – понятно, почему нравится. А вот женщинам?.. И скулы болят.
В эту ночь ей приснился странный сон: сквозь кружевные занавески в окно заглянула луна, озарив ирисы и лилии призрачным голубоватым светом, стены комнаты-бонбоньерки вдруг растаяли, и стало видно какую-то металлическую арматуру в форме сетки. «Да это же клетка!» – подумала во сне Марина. А потом чья-то белоснежная рука, звеня браслетами, набросила на клетку темное покрывало… Утром она об этом и не вспомнила.
После завтрака Виктор свозил Марину с Лёшкой в Кострому – посмотреть город, после чего их ждало еще одно испытание в виде торжественного обеда: должны были прибыть три или четыре гостя с женами, какие-то местные чиновники и бизнесмены. Лёшка немного волновался, а Марина сама удивлялась, что нисколько не робеет:
– Мне даже интересно!
Избавившись от страха, она так искренне шла всем навстречу, так доброжелательно и внимательно слушала, так улыбалась, что словно светилась, и к ней тянулись, даже не сознавая этого: Лёшка с улыбкой наблюдал, как одна из чиновниц, неприступная с виду дама со сложной прической, на глазах теряла свою неприступность и уже хихикала о чем-то с Мариной, прикрываясь ладошкой – кольца так и сверкали. «Она тут самая живая, – думал Леший, – самая естественная! Моя женщина…» Любуясь Мариной, он совершенно не замечал, что некоторые из присутствующих дам заглядываются на него самого. Среди деловых людей в костюмах, в ботинках ручной работы и с «Ролексами» на запястьях, Леший в своих неизменных голубых джинсах и любимом бордовом джемпере смотрелся как настоящий волк на выставке пластмассовых игрушек – высокий, поджарый, с гривой черных жестких волос, так и пышущий энергией и сдержанной мужской силой.
Валерия развлекала гостей, показывая им свою коллекцию картин. К удивлению Марины, там, кроме семейного портрета, была еще пара Лёшкиных натюрмортов: на деревянном выщербленном столе охапка полевых цветов, букетик из веточек земляники с ягодами и большой подберезовик, на другой картине – тот же стол с большой бутылкой зеленовато-мутного самогона, граненым стаканом и соленым огурцом на щербатом блюдечке. Из всех уже виденных Мариной Лёшкиных работ эти натюрморты были лучшими. Она сразу узнала и стол, и даже блюдечко – все деревенское, Афанасьевское.
– Писал и про тебя думал, – сказал Леший ей на ухо. – Помнишь, как ты огурцом подавилась? На выставке?
– А ты потешался надо мной!
– Марин, да я умилялся, ты что!
Валерия представила художника гостям, а попутно – Марина прекрасно это чувствовала! – мысленно подталкивала зрителей к решению заказать картину. Первой сдалась дама со сложной прической, она тоже захотела большой семейный портрет, только никак не могла сосчитать, сколько же их всего:
– Шестеро? Или нет, подожди… Сбилась! Еще же Ниночка родила недавно.
Следующим решился муж эффектной длинноногой блондинки, которая давно уже пыталась строить Лёшке глазки:
– Ну, папочка! – ныла девица. – Ну, пожалуйста!
А «папочка» пытался сообразить, что выйдет дешевле: один двойной портрет или два отдельных – Марина видела, что блондинка ему уже поднадоела.
– Вы знаете, я бы рекомендовала вам заказать парные портреты, – неожиданно для себя самой произнесла Марина. – Это будет чуть подороже, но зато очень стильно. Раньше только так и писали, два парных портрета: герцог и герцогиня, барон и баронесса.
Лёшка хмыкнул, а Валерия ей улыбнулась: молодец, продолжай в том же духе! «Папочке» понравилось, что его сравнили с бароном, и вопрос был решен. Правда, на Валерию, которая взялась обговаривать условия договора, он покосился довольно зло: Марина поняла, что «папочка» предпочел бы иметь дело напрямую с художником, который явно запросит меньше – у Лёшки на лице было так и написано изумление от названной Валерией цены, и Марине даже пришлось наступить ему на ногу.
Когда ехали обратно, Леший то и дело качал головой и хмыкал: ну и ну! Два заказа, один аванс в кармане, и третий заказ на горизонте – к концу обеда созрела еще одна дама, которая явно рассчитывала, так же, как и блондинка, что Алексей будет писать у них дома, но Валерия быстро расставила все по своим местам, заявив, что художник работает только в мастерской. Мастерская была вообще-то при галерее Валерии, но у всех создалось впечатление, что это его собственная.
– Да, она мастер конечно… как это называется? Когда продвигают что-нибудь? Как она ловко меня им запродала, а?! И такие деньги!
– А что, это много?
– Для меня – да. Ощущение странное, знаешь, как тогда, в театральном: с первого тура сразу на третий.
Прощаясь, Виктор вручил им два небольших пакета: это от Валерии Павловны! Леший опять было насупился, но в его пакете оказался набор роскошных импортных кистей, и он размяк. А Марине достался длинный шарф из тонкого серебристо-голубого шелка.
– Это же ручная роспись, ты посмотри! – воскликнула Марина.
Леший чесал затылок: нет, все-таки очень странно…
Заказам он радовался недолго – уже на следующий день стал сокрушаться:
– Как я буду писать, если у меня ничего не выходит!
– А чего ты мне никогда не покажешь?
– Тебе интересно?
– Конечно! Я давно хотела напроситься, да ты так рявкаешь, что не знаю, как и подъехать.
Чуть не полдня Марина рассматривала Лёшкины эскизы и зарисовки, а он, пользуясь моментом, делал с нее быстрые наброски: нахмурилась, улыбнулась, повернулась… Потом она так долго молчала, задумавшись и внимательно разглядывая Лешего, что он взволновался:
– Ну что ты молчишь? Хоть что-нибудь скажи. Смотрела-смотрела, и молчит.
– Подожди. Сейчас!
Марина подошла, присела к нему на колено, положила прохладную руку на его разгоряченный лоб, потом погладила по голове и поцеловала:
– Рычит, ворчит, ты подумай! Прямо медведь. Ты знаешь, я, кажется, поняла, в чем дело. Ты слишком стараешься. Вот с этим драконом – чего ты в него уперся? Он пока не хочет получаться. Ты бы попробовал птицу!
– Птицу? Какую птицу? Ты что? Ты тоже их видишь?!
– Сейчас увидела. Ты отложи на время, пусть оно подрастет, а потом само получится. А ты пытаешься напролом, оно и сопротивляется.
– Ты знаешь, я так не привык.
– Ну да, тебе обязательно надо сразу добить.
– Как это – бросить на полдороге? Меня отец учил все доводить до конца, а иначе – какой ты мастер. А вдруг я отложу – и забуду?
– Не бойся, я тебе напомню. Посмотрю – и напомню. Я все видела: птица, дракон, потом деревенские – жутковатые такие. И еще что-то со мной связанное, такое крылатое и светящееся. Так что ты не бойся! А насчет того, что на полдороге… Лёш, но это же творчество. Это как… не знаю… Ну, ты же не можешь заставить помидор раньше времени созреть! Он пока сам не созреет, не покраснеет.