Марина задумчиво смотрела на Лешего: «Может, сейчас и рассказать ему? Сам заговорил про женитьбу». Леший нахмурился, потер нос, потом почесал затылок, взлохматив волосы: черт его знает, что-то не то – и взял новый лист бумаги.
– Лёш, а ты… Ты совсем ее не любил? Стеллу?
Он вздохнул:
– Да и она меня не любила. Так, глупость какая-то получилась вместо брака. Всем плохо было.
– А она красивая.
– Стелка-то? Ну, не знаю. Наверное. Подожди… а ты откуда это знаешь? Ты что?
– Понимаешь, я виделась со Стеллой, – быстро произнесла Марина, чтобы Леший не подумал, что она «влезла к нему в мозги», как он это называл. – Я просто не успела тебе рассказать.
Леший страшно покраснел и свирепо на нее посмотрел, но Марина хорошо различала среди гнева и возмущения отчетливую ноту страха. Чего же он так боится? Сначала Марина думала: та черная тень в Лёшкиной душе относится к Рите, к Стеллиному обману про ребенка – но нет, было что-то еще. Она хорошо помнила, как однажды Леший уехал куда-то по делам, а вернулся чернее тучи. Марина только взглянула – и отступилась сразу, не стала лезть. Молча накрыла на стол, как будто ничего не заметила.
– Марин, а водки у нас нет?
– Есть.
Достала из холодильника запотевшую бутылку, подала было ему стопку, но Леший стопку проигнорировал и налил себе в чашку и выпил как воду, только передернулся. Закусил, молча налил еще, а потом так же, ни слова не сказав, ушел в мастерскую. Марина, вспомнив деревню, подумала: «Не надо было давать ему пить!» Заглянула потихоньку: сидит, глаза закрыл… Пошла к себе, включила телевизор, стала нервно бегать по каналам, нашла какой-то старый фильм с молодыми Касаткиной и Кадочниковым, без конца выяснявшими отношения на стройке в Сибири. Стала смотреть. Услышала, как Лёшка на кухне хлопает дверцей холодильника, и подумала: «Вот черт, не догадалась припрятать остаток водки!» Он пришел к ней, молча лег рядом, головой на живот.
– Выключить телевизор?
– Да пусть.
Марина гладила его по голове, перебирая пальцами жесткие волосы, водила рукой по шее и плечам, пытаясь снять напряжение, но напрасно: его одолевал не столько тяжелый мрачный хмель, сколько беспросветная тоска, а разогнать никак не получалось.
– Не расскажешь, что случилось, а?
– Да так, ерунда. Просто встретил случайно… свою бывшую. Она с Риткой была.
Ах, вот оно что! Бедный…
Он не знал, как объяснить Марине, что с ним случилось, когда сегодня увидел на улице Стеллу с Маргариткой. Стелла заметила его и тут же быстро свернула в переулок, испуганно оглянувшись, а девочка ничего даже не поняла. Пока он ехал домой, перед глазами все маячило искаженное ужасом лицо бывшей жены и фигурка подросшей дочки – он так ее толком и не разглядел.
Посреди ночи Марина проснулась от страшного Лёшкиного крика: ему снился кошмар. Марина стала осторожно успокаивать – а он отбивается, рычит! Попробовала по-своему: получилось. Затих, только дышит тяжело, мокрый весь. Прижалась, стала ему картинки показывать, что-то милое, детское, незатейливое: луг с бабочками, мячик в траве, землянику, кружка с молоком… Первое, что в голову приходило. Спит! Пальцами лица коснулась – улыбается во сне. Ну и хорошо. Господи, как она испугалась! Утром спросила осторожно:
– Лёш, а тебе что снилось сегодня?
– Не помню… Что-то яркое! Из детства что-то.
Страшное – забыл. И вот сейчас она видела, как страх снова плещется у него в глазах:
– Какого черта ей надо? Ты-то зачем к ней попёрлась? Почему ты меня не спросила?
– Лёшечка, не сердись, пожалуйста! Она позвонила, ну я и… Понимаешь, все дело в Рите.
– Что с Ритой?
– Ничего-ничего, все в порядке! Просто у Стеллы безвыходное положение, я пообещала с тобой поговорить. Успокойся, пожалуйста! Ничего страшного не случилось!
– Что… Что она тебе наговорила?!
– Мы с ней обсуждали только Риту, и все!
– Больше ни о чем речь не шла?
– Нет.
Он молча смотрел на Марину. Потом сел, отвернувшись, и глухо сказал:
– Ну, и что там с Ритой?
Марина рассказала. Алексей долго молчал. Потом сказал, так и не обернувшись:
– Ну что ж, придется и это пережить. – И ушел на кухню.
Марина подождала – она знала, что Лешему нужно побыть одному, но потом не выдержала и пошла к нему. Присела рядом, взяла за руку:
– Лёшечка, как ты?
– Марин…
– Что, милый?
– Помоги мне.
– Ты бы рассказал мне все, а? Я знаю, у вас ссора была…
– Спрашивай.
– Это страшное… что тебя мучает… оно когда случилось? Когда Стелла про дочку сказала?
– Да.
– Ты ударил ее?
– Хуже.
– Что?
– Марин, я ее убил.
У Марины на секунду смешались мысли, с такой мрачной уверенностью он это произнес.
– Как… убил? Что ты врешь-то! Она жива!
– Как убил? А вот так!
Опять нахлынула на него слепая безудержная ярость раненого зверя, затмевающая сознание. Снова почувствовал, как сжалось под руками слабое горло Стеллы, словно голый жалкий зверек трепетал – сожми руки, и нет его, только косточки хрустнут! Увидел ее белое лицо, вытаращенные от ужаса глаза – и так замутило, что еле успел добежать до ванной, где его вывернуло наизнанку. Сидел на полу, сил не было встать. Трясло – но не от холода. Марина подошла, помогла подняться, умыла, как ребенка, увела в спальню, принесла воды в кружке:
– Выпей-ка!
Послушно выпил, послушно лег. Обняла, защищая, укрывая, – как крыльями обняла. Стала гладить по голове, по напряженной спине, целовать мокрое лицо. Силой разогнула сжатые кулаки – он так их стиснул, что отметины от ногтей остались на ладони. Отпускало постепенно, словно бурлящий внутри черный водоворот гнева иссякал, стихал, и вот уже нет яростного кипения, ровная медленная река омывает его от макушки до кончиков пальцев…
– Господи! И ты с этим жил!
– Да.
Медленная река… Темная вода, отражения облаков и прибрежного леса, легкая лодочка-долбленка – узкая и длинная…
– И ни с кем не поговорил?
– Нет. Это ты делаешь?
– Что, милый?
– Лодочку?
– Я.
Узкая длинная лодочка скользит, легко разрезая воду, почти не оставляя следа на воде. Он правит стоя, одним веслом, а Марина полулежит напротив, опустив руку в воду, и волосы – длинные, лунные! – плывут за ней по воде…
– Как красиво… я напишу это!
– Напиши. Лёш, ты же прекрасно знаешь, что она жива-здорова. Никого ты не убивал.
– Марин, какая разница? Все равно что убил. Я на последней секунде удержался. Дочку представил. Мелькнуло в голове – она же ей мать все-таки.
– Вот видишь!
– Это все равно.
– Нет. Посмотри на меня. Ну!
Посмотрел. И понял – это она его держит, не дает уйти обратно, в черную слепую смерть, которую столько лет носил в душе.
– Ты. Не. Убил. Ты – устоял. Понимаешь? Ты сделал свой выбор. Ты мог убить, легко мог. И не сделал.
– Ты так это видишь?
– Да. Это так.
– Но мог же?
– Лёша, любой может.
– Любой?
– Любой. В зависимости от обстоятельств. Мы ничего про себя не знаем, пока не сделаем. Повернись!
Леший лег на спину, она закрыла глаза и положила руки ему на грудь. И, как тогда в лунную ночь, побежали по его телу теплые ладошки, нащупывая чуткими пальцами источник черной убийственной силы.
– Вот здесь! – показал он, ощущая, где сплелись в клубок все его ужасы – там, под ребрами, все болело, как после хорошего удара.
– Да, здесь. Терпи! – сказала Марина.
Он вскрикнул от неожиданности, а потом только зубами заскрипел – это было совсем не то, что в прошлый раз! Тогда он почти ничего не чувствовал – лишь легкое возбуждение, слабое покалывание, прилив горячей крови. Было приятно, чуть щекотно и слегка жутковато. А сейчас! Словно Марина… вытягивала что-то из него! Что-то липкое, цепкое, проросшее сквозь кости, хрящи, мускулы и нервы. Выдирала с хрустом, с кровью, с болью, и длилось это целую вечность. Наконец все кончилось.
Леший осторожно вздохнул, потом еще… Тело ломило, но так приятно, как будто… как будто долго плавал, а потом лег обсохнуть на солнышке. Он открыл глаза. Марина сидела на коленях, опустив голову. Лицо напряженное, усталое, капельки пота на лбу. Он понял – нелегко ей далось. Хотел обнять, увидел – руки сложила ковшиком и… держит что-то! Словно черный огонь у нее там, в ладонях, то черный, то красный – как горящие угли. И даже пальцы вспыхивают розовым отсветом. Потом ладони разжала – растаял и развеялся прозрачный дымок.
– Все! – улыбнулась и легла к нему.
И правда, все прошло. Как не бывало.
– Спасибо тебе, ангел мой! Спасибо!
– Легче стало?
– Да.
– Ну и хорошо.
Ужас, мучивший Лешего, ушел, и ему захотелось поговорить – он так долго об этом молчал:
– Знаешь, что меня больнее всего ударило?
– Обман?
– Обман, ложь – да, но главное… Главное, что я ради этой лжи… от любимой женщины отказался! От тебя!
– Но ты же не знал, что кругом обман!
– Не знал. Хотя мог бы и догадаться. Мне Татьяна все время намекала, а я только злился. Все хотелось правее всех быть. Нет, каков идиот, а?
– Перестань, ну что ты.
– Ты знаешь, я ведь в деревне-то почему прижился? Мне с людьми страшно было, а там нет никого. Я спасался.
– Ты людей боялся?
– Да нет, я себя боялся. Я ведь и пить начал поэтому, и машину продал.
– Машину?
– Ну да. Ты думала, из-за денег? Да что я, работы бы не нашел? Нет. Я же… Я два раза чуть не разбился.
– Господи!
– Первый раз нечаянно, просто… дорожная ситуация. А второй… А, ладно, что вспоминать. Подумал – третий раз последним будет. И продал от греха подальше. И тебя не искал тоже поэтому. Думал: зачем я тебе такой? Хотя три раза звонил.
– Ты мне звонил? Когда?
– Да из запоя вышел и стал звонить. Первый раз никто не ответил, второй раз – ты подошла, но, видно, с мамой совсем плохо было, ты даже не поняла, кто это, только кричала: «Вадим, Вадим!» А в третий раз он трубку снял. Ну, я подумал: «Значит, не судьба».