<ото>рого он дал уже в 1913 г<оду>.6 Не входя в разбор этого вопроса, скажу только одно: в постановке «Победы…» беспредметного или как он его называл супрематизм<а> не было и не могло быть, п<отому> ч<то> на сцене двигались конструктивные фигуры людей, говорили (правда, на голове у них были большие маски вроде противогазов), действовали, двигались по необходим<ости> суставы сочленений, были и кривые линии, полукруг<и> и др., они напоминали кубистические фигуры людей с выпуклыми грубыми связками <нрзб>.7 Пели и читали <на> фонетич<еском> яз<ыке>, напр<имер>, из одних гласных, что вполне напоминало вокальные упражнения.8
Эренбург в тетради Preuves пытается с 40-лет<ним> опозданием перевести на французский язык «дыр бул щыл» – но это ему никак не удается, замечу от себя, у фран<цуза> получится нечто вроде «тир буль шиль».9 Это все необходимо для понимания музыки оперы «Победа над солнцем».
В. Даль в предисловии к своему толковому словарю говорит, ч<то> по-русски писали только Крылов и Грибоедов, а у П<ушкина> – ½ франц<узская> речь. Вот я и попытался дать фонетический звуковой экстракт русского яз<узская> со всеми его диссонансами, режущими и рыкающими звуками (вспомните хорошие буквы «р», «ш», «щ») и позднее – чтоб было «весомо грубо зримо»: весомо = самый тяжелый низкий звук, это и есть еры.10 Кстати, пример и из Некрасова: «бил кургузым кнутом спотыкавшихся кляч» – это тоже настоящий русский язык.11 Конечно, если бы Даль услышал мой opus, он наверняка выругался бы, но не мог бы сказать, что это итальянская или французская фонетика.
Как же это получилось в опере? Там почти всё вр<емя> диссонансы, неожиданные скачки и самая смелая фонетика вплоть до песен из одних гласных, но также и из одних согласных – словом, повороты, пассажи самые неожиданные и уже в самом начале песенка, где заявляется
Толстых красавиц
Мы заперли в дом
Пусть там пьяницы
Ходят разные на-ги-шом
Простите, я не удержался, почти запел, но меня тогда уже поражала смелая музыка Матюшина, кстати сказать, первоклассного скрипача, художника, скульптора, мужа Елены Гуро. Он был очень близок к литературе – он <был> и директор издательства «Журавль», а после смерти Гуро – муж Ольги Матюшиной, известной ленинградской писательницы, потерявшей зрение во вр<емя> войны.
В сюжете оперы несколько линий:
<Во-первых,> если уже была «дохлая луна», то почему же не быть побежденному солнцу? В литературном плане идея та же: надоела возня лириков с голубоватыми лунными ночами, блеском их, таинственными тенями, увеличивающими очи красавиц и т. д. и т. п. Так и солнце: очень уж тогда в годы расцвета символизма было распространено утверждение «будем как солнце».13 А в поэтической основе оно рифмовалось преимущественно с червонцами – побольше золота, валюты, богатства, о чём тогда мечтало большинство «солнечных людей». Но уже Маяковский в ранних стихах писал:
это первый удар и начало заката идола буржуазии. Ещё из Маяковского:
Такое отношение встречается и во многих других его стихах и поэмах. Наконец, в общеизвестном стихотворении так наз<ываемое> «солнце» поэт бьёт по-товарищески по плечу:
здорово, златолобо.
А ему в ответ:
Ты, да я, нас, товарищ, двое,16
это уже не божество, а обыкновенный рабочий, товарищ, и если мы его лица ещё вблизи не увидели, то луну близко сфотографировали и рассмотрели сзади.17
Тут возникает вторая линия – космическая. Если в 1913 г<оду> «Победа над солнцем» рассматривалась как фантастическое сумасбродство, то теперь вопросы космоса поставлены на научную основу, и в опере несущие солнце (таки поймали это светило!) говорят:
корни его пропахли арифметикой,
то есть, если смотреть в корень, то овладение космосом это наука, где математика одна из главных, и недаром сейчас некоторые учёные разрабатывают вопрос, как бы «поймать солнце», т. е. приблизить его лучи, чтобы они падали на землю в концентрированном большом количестве, – таким образом то, что ещё в 1913 году считалось бреднями, теперь делается предметом научного исследования…
В опере нет плавно плетущегося сюжета, он развивается резкими скачками: тут и Лётчик с упавшим аэропланом,18 летавший по этому заданию, и будетлянские силачи, и необыкновенные высотные здания с запутанными ходами и выходами, и оплакивающие солнце дельцы (хор похоронщиков), и чёрные боги дикарей (в пику золотому идолу), которым поется гимн. Заодно уж и их любимице свинье, как читал и напечатал я в своих книгах; Корней Чуковский ещё в 13-м году обзывал меня «свинофилом».19 Я напомнил ему об этом в своем credo на 1960 год. Свинарство – моя тема.
А вот мое Credo:
Щедрое свинарство – моя тема,
Еще в 13-м году и поныне,
Она затмила экс-принцесс
и франтов с хризантемами,
и мы живем теперь на земле преображенной,
не в пустыне:
Идут здоровые свинарки и свинари,
поют ловкие доярки и звучари
и скоро сгинут в отставку
задиры, ржавые мечари,
Да здравствуют звонкоголосые речари!..20
Познакомимся немного с текстом оперы:21
новые: мы выстрелили в прошлое
трус: что же осталось что-нибудь?
– ни следа
– глубока ли пустота?
– проветривает весь город. Всем стало легко дышать
и многие не знают что с собой делать от чрезвычайной легкости.
Как весна – Феникс – возрождаются.
Толстяк:
(поднимает что-то): кусок самолета или самовара
(пробует на зуб)
сероводород!
видно адская штука возьму про запас… (прячет).
(чтец спеша):
я все хочу сказать – вспомните прошлое
полное тоски ошибок…
ломаний и сгибания колен…
вспомним и сопоставим с настоящим… так радостно:
освобожденные от тяжести всемирного тяготения мы прихотливо
располагаем свои пожитки кож
будто перебирается богатое царство
Вот о новом, а рядом старое: сами новые к<а>к крапива, <а> рядом бетон<ный> дом!
Толстяк:22
а вот бы забраться по лестнице в [шкатулку, чердак]23 мозг
этого дома открыть там дверь № 35 – эх вот чудеса! да, все
тут не т<а>к-то просто хоть с виду что комод – и все! а вот
блуждаешь блуждаешь
(лезет куда-то вверх)
нет не тут все дороги перепутались и
идут вверх
А в 1913 г<оду> небоскрёбы ещё пугали.
толстяк: ба, ой упаду (заглядывает в разрез часов: башня
небо улицы вниз вершинами – кож в зеркале)
Всё кончено, всё опрокинуто и раскинуто:
не поймаюся [принимаюся] в цепи
силки красоты
шелки нелепы
уловки грубы
Всеобщее замешательство, мир перевернулся:
отовсюду льдят самокаты
смертью гробнут стаканы плакаты
Шаги повешены
на вывесках бегут люди
вниз котелками
Только авиатор не растерялся:
(авиатор за сценой хохочет, появляется и всё хохочет):
Ха-ха-ха я жив
(и все остальные хохочут)
я жив только крылья немного потрепались да башмак
вот!
…
входят силачи:
всё хорошо, что
хорошо начинается
и не имеет конца
мир погибнет а нам нет
конца!
Уверенность в победе, – никакие мировые потрясения их не путают, не боятся ни атомных, ни водородных бацилл (т<о> е<сть> бомб) и верят, что жизнь победит или говоря словами В<елимира> Хл<ебникова>: родина сильнее смерти.
Так кончается опера, но продолжение её чувств и надежд надо видеть в позднейших решениях космических проблем провидца В<елимира> Хл<ебникова>.
Всем знающим его творчество известно, что ещё в 1912 г. он предсказал падение самодержавия (в 1917), а заодно уж и первоклассное значение Сталинграда (тогдашнего Царицына) – всё это в итоге изучения ритмов человечества во времени и пространстве. Но он метил дальше – его очень интересовал космос и тут он также искал математических формул, объединяющих большинство известных нам планет. В Баку в 1920 г. он опубликовал небольшой манифест, в литературной части которого сотрудничал и я. Вот он: