От лебезящих штампов
обалдел я до того,
что стал рифмовать
театр и корова!
Это меньший вздор,
чем сны – весны
любовь и кровь –
сплошная у музы
борода!..
(См.: Ziegler R. Briefe von A.E. Kručenyx an A.G. Ostrovskij. S. 7).
В следующем письме он уточняет: «Скандал на вечере Бубнового валета был вызван: 1) принципиальными расхождениями 2) тем, что руководители Бубн<ового> Вал<ета> водили нас за нос (обещали напечатать Пощёчину, но все откладывали и откладывали, переговоры вёл преимущественно В. Маяковский и потому он был особенно разозлён). <…> Насколько помню, это было наше второе выступление (моё и Маяковского)» (см.: Ziegler R. Briefe von A. E. Kručenyx an A. G. Ostrovskij. 5. 8).
Здесь Кручёных не совсем точен, датируя это выступление 1912 г. – об этом свидетельствует и его стихотворение, связанное с 1913, а не 1912 г., и отзывы прессы об этом скандале в 1913 г.: «В числе оппонентов выступал некто… г. Маяковский, ругательски ругавший „валетов“ <…>» (Русское слово. 1913. 26 февраля). «Некто Маяковский, громадного роста мужчина, с голосом, как тромбон, заявил, что он, футурист, желает говорить первым. По каким-то причинам выступление Маяковского было, очевидно, не на руку организаторам диспута. <…> Футурист зычно апеллировал к аудитории: „Господа, прошу вашей защиты от произвола кучки, размазывающей слюни по студню искусства“. Аудитория, конечно, стала на сторону футуриста…» (Московская газета. 1913. 25 февраля). Здесь цит. по: Катанян В. Маяковский: Хроника жизни и деятельности. Изд. пятое, дополненное. М.: Советский писатель, 1985. С. 65.
Речь идет о диспутах о современном искусстве, организованных обществом художников «Бубновый валет» в следующем, 1913 г. (12 и 24 февраля) в Большой аудитории Политехнического музея в Москве, под председательством П. П. Кончаловского. На первом из них (12 февраля) М. Волошин прочел доклад «О художественной ценности пострадавшей картины Репина», что было связано с инцидентом, происшедшим в начале года: психически больной А. Балашов изрезал картину Ильи Репина «Иван Грозный и сын его Иван 16 ноября 1581 года». Пресса обвинила в этой акции футуристов, что вызвало ряд полемических выступлений с их стороны.
На диспуте 24 февраля с опровержением выступил Д. Бурлюк. Маяковский выступал в тот же вечер в числе оппонентов. В программе этого вечера были доклады И. А. Аксёнова «О современном искусстве» и Д. Бурлюка «Новое искусство в России и отношение к нему художественной критики». В прениях должны были участвовать М. Волошин, А. Лентулов, И. Машков, В. Татлин, Г. Чулков и др.
(10) В подготовленный к печати, но не изданный, четвёртый выпуск «Живого Маяковского» Кручёных включил страничку воспоминаний об этом периоде:
«В 1912 г. я жил с Маяковским на даче под Москвой, в «Соломенной сторожке». Однажды, при поездке в трамвае в те края, случился такой казус: я и Маяковский сели на конечной остановке в пустой вагон, билетов ещё не брали. Подходит кондуктор:
– Возьмите билеты.
Маяковский, смотря прямо в глаза кондуктору, очень убедительно:
– Мы уже взяли.
Кондуктор, озадаченный, ушёл на своё место. Едем. Всё же, через несколько минут, придя в себя, он опять подходит к нам:
– Покажите ваши билеты.
Маяковский рассмеялся, и мы взяли билеты.
Другой раз при подобном же розыгрыше я не выдержал и стал торопливо пробираться вперёд (в вагоне уже были пассажиры). Маяковский мне:
Умейте властвовать собою,
Не всякий вас, как я, поймёт…»
(ОР Музея Маяковского. Ф. Кручёных)
(11) В статье Н. И. Харджиева «Поэзия и живопись» (Харджиев Н., Малевич К., Матюшин М. Указ. соч. С. 16) указана точная дата выхода «Пощёчины общественному вкусу» – 18 декабря 1912 г. В своих «Заметках о Маяковском» он дополняет этот эпизод из воспоминаний Кручёных устным сообщением С. Долинского о том, что Маяковского с ними познакомил его друг скульптор Л. Кузьмин (брат летчика) (см.: Харджиев Н. И. Заметки о Маяковском // День поэзии. М., 1976. С. 172).
(12) Воспоминания создателей манифеста несколько расходятся. Даже Б. Лившиц, участвовавший в сборнике, но не принимавший участия в создании манифеста, отыскал в нём «свою» фразу, однако ошибся в своих остальных догадках: «Кто составлял пресловутый манифест, мне так и не удалось выпытать у Давида: знаю лишь, что Хлебников не принимал в этом участия. <…> С удивлением наткнулся я в общей мешанине на фразу о „бумажных латах брюсовского воина“, обронённую мною в ночной беседе с Маяковским и почему-то запомнившуюся ему, так как только он мог нанизать её рядом с явно принадлежавшими ему выражениями вроде „парфюмерного блуда Бальмонта“» <…> (см.: Лившиц Б. Полутораглазый стрелец. Стихотворения, переводы, воспоминания / Под ред. П. Нерлера, А. Парниса и др. Л.: Советский писатель, 1989. С. 404).
Маяковский вспоминает об этом факте из своей биографии коротко:
«В Москве Хлебников. Его тихая гениальность тогда была для меня совершенно затемнена бурлящим Давидом. Здесь же вился футуристический иезуит слова – Кручёных. После нескольких ночей лирики родили совместный манифест. Давид собирал, переписывал, вдвоём дали имя и выпустили „Пощёчину общественному вкусу“» (см.: Маяковский В.В. Я сам // Маяковский: ПСС. Т. I. С. 21).
Тем не менее, Д. Бурлюк убежденно считал свой вклад основным:
«В „Романовке“ был написан манифест к „Пощёчине“. В этом манифесте Вите Хлебникову принадлежат несколько строк. Манифест был написан мной, а потом В. В. Маяковский, А. Е. Кручёных и В. В. Хлебников полировали его совместно…
А. М. Горького не трогали – свой» (Бурлюк Д. Фрагменты из воспоминаний футуриста. С. 48).
Воспоминания Бурлюка, однако, грешат неточностями: в частности, имя Горького в манифесте упоминается («Всем этим Максимам Горьким <…> нужна лишь дача на реке»). Более достоверны и подробны воспоминания об этом Маруси Бурлюк:
«С 10 часов утра собрались Владимир Маяковский, Алексей Кручёных и Виктор Хлебников: все четверо энергично принялись за работу. Первый проект был написан Давидом Давидовичем, затем текст читался вслух и каждый из присутствовавших вставлял свои вариации и добавления. <…> Бурлюку принадлежит первая фраза: „сбросить с парохода современности“. Когда предложили включить имя Максима Горького, Давид Давидович протестовал, указывая на его важность для века, как писателя-пролетария» (Бурлюк М. Н.
Первые книги и лекции футуристов (1909–1913) // Бурлюк Д. Фрагменты из воспоминаний футуриста. С. 276).
При сравнении всех этих версий с текстом манифеста напрашивается вывод, что запись Кручёных наиболее точна. Эта же запись была опубликована им ранее в книге: Хлебников В. Зверинец / Редакция А. Крученых. М., 1930. С. 13–14.
(13) В более поздних «Воспоминаниях о В. В. Маяковском и футуристах», записанных по выступлению в ЦГАЛИ в 1959 г., Кручёных, говоря об этой самой фразе, никак не упоминает о том, что она принадлежит ему самому, и туманно намекает на авторство Маяковского: «Это та же мысль, что Маяковский развивал и раньше: искусство развивается и нельзя стоять на одной точке» (см. с. 251 наст. изд.).
(14) Городецкий С. Непоседы // Речь (СПб.). 1912. № 269. Процитированные здесь отрывки из статьи Кручёных привел в качестве предисловия ко 2-му изданию «Игры в аду» в 1914 г.
(15) Ольга Владимировна Розанова (1886–1918) – художница, член общества художников «Союз молодёжи» и участник группы Малевича «Супремус», автор статей по теории нового искусства. Сознательно избегая «бытовизма» в своих воспоминаниях, Кручёных упоминает её имя лишь дважды. Тем не менее, Розанова была ближайшим другом Кручёных в 1913-18 гг. В силу своих анархических взглядов они никогда не состояли в официальном браке. «Первой художнице Петрограда О. Розановой» посвящает Кручёных в 1913 г. в начале совместной работы с нею свою книгу «Возропщем». Их диалог не прекращался в интимной переписке, критических статьях и созданных ими «рукотворных» книгах. В июне 1913 г. вышли «Бух лесиный» и первое издание «Взорваль», в котором литографии Розановой соседствовали с работами Кульбина, Малевича и Гончаровой. Переиздание этой книги появилось в конце того же года, одновременно с «Утиным гнездышком… дурных слов» (1913). В 1914 г. были опубликованы «Тэ ли лэ» и второе издание «Игры в аду», тогда же Розанова закончила работу над серией линогравюр на темы игральных карт (впоследствии эта серия вошла в качестве иллюстраций в «Заумную гнигу»). Помимо этого она участвовала в оформлении «Чёрта и речетворцев» (1913) и «Стихи Маяковского» (1914). В 1916 г. Розанова выпустила альбом цветных линогравюр «Война» на стихи Кручёных, тогда же под его влиянием она обратилась к заумной поэзии. Подробнее об их сотрудничестве см.: Гурьянова Н. Алексей Кручёных и Ольга Розанова: О взаимовлиянии поэзии и живописи в русском авангарде // Europa Orientalis. II. 1992. I. С. 49–108.
(16) Далее в рукописи вычеркнуто: «тоже измывательскую».
(17) Кручёных упоминает о своей издательской деятельности также в письмах к Островскому: «Изданием книг Игра в аду и Старинная любовь я горжусь не менее, чем их написанием. Дело было так: Москва… лето… у меня ни копейки денег и тогда-то я задумал издание своих первых книг. Рисунки любезно были сделаны Н. Гончаровой и М. Ларионовым, текст написал я сам, промучившись три дня, литографским карандашом, и наконец сдал всё это в знакомую литографию, где раньше печатал свои шаржи и рисунки Гончаровой и Ларионова. Задатку я дал три рубля (где-то умудрился подзанять) и мне как старому заказчику напечатали в кредит и на собственной бумаге. Когда пришло время выкупать издание, я с большой долей риска повёл дело так, что управляющий типографией сказал: Дайте расписку, что Вы к нам претензий не имеете, заплатите ещё три рубля и забирайте свои книги