— Но роботы…
— Кто отправит дерьмоботов работать сюда? Они ж запылятся и сломаются через месяц — вздохнул работяга и впервые посмотрел на отца. — Куда грузить, последний раз спрашиваю?
— Ладно-ладно, погорячились и хватит, — миролюбиво поднял руки отец. — Я из миссии «Конкордии», проверяю контейнеры для отправки. А заодно дозагружаю их грузами первой необходимости.
Неприятный мужичок в комбинезоне посмотрел на наш диван и хотел было что-то уточнить, должно быть про то, какую такую необходимость закрывает мой фрегат, но промолчал.
— Мне нужно переукомплектовать один из контейнеров третьего грузового корабля братьев Риттеров, — сказал отец и сунул под нос небольшую пластиковую карточку с голотипом «Конкордии» (он ей всегда гордился, хотя толку от этой именной карты никакого не было). — Полный доступ.
— Да хоть половинчатый, — махнул рукой работяга. — Забирайтесь на платформу.
Мы запрыгнули на здоровенную гравитационную платформу, туда же краном работники переставили все вещи дяди Себастьяна и мой диван. Платформа приподнялась метра на два и медленно полетела вдоль стены, а потом влилась в общий поток платформ, движущихся друг за другом в одном направлении. Иногда платформы сворачивали вправо или влево, а иногда откуда-то из ответвлений в наш стройный поток встраивались другие. Груженные ящиками, коробками, непонятными конструкциями, они летели десятками, а может даже сотнями. И вот тут-то я наконец впечатлился размерами складов космопорта.
Когда мы долетели, оказалось, что все контейнеры братьев Риттеров уже сформированы и готовы к погрузке на корабль.
— Это невозможно! Это есть скандал и полный безумий! — возмущался отец; он произносил слова так странно и необычно, что я даже рассмеялся. — Где это есть видано? Вы будет наказан и отвечать своим местом за такой позор!
Кладовщик пытался возражать, но те, кто знает моего отца, сразу бы сказали, что в приступе праведного гнева, и двух слов поперек вставить не выйдет. Обычно такие приступы происходили, когда отцу вдруг нужны были деньги или какие-то услуги, за которые он не мог заплатить. Но чего он привязался к кладовщику, я пока не понимал.
— Да погружено, понимаете? Погружено уже все! Мне надо тратить время бригады, чтобы перегружать эти ваши тридцать контейнеров. А кто заплатит? — выпалил кладовщик, когда отец замолчал. — Да ладно платить, сейчас-то заняты все, понимаешь.
— О, что это есть за люди! Герр Риттер разорвать контракт с ваш склад. О, он страшен в свой гнев, — вновь зашумел отец, но подойдя почти вплотную к кладовщику произнес. — Хорошо, мы менять план. Не надо тридцать контейнер, везите один, выбрасывать оттуда весь хлам. Герр Риттер хотеть в новый дом не железки и всякий мусор, а настоящий раритет — родовой диван и еще немного коробок всякий вещь. Оплата запишите на счет «Конкордия», братья Риттер есть её крупный акционер.
— Вот это другое дело, — вздохнул с облегчением кладовщик. — Но могут возникнуть сверхуроч…
— Три оклада, каждому, если сделать за полчаса, — перебил его отец. — Герр Риттер щедр к тем, кто умен и быстр. Вы есть похож такой человек!
Через двадцать пять минут, мой диван и вещи дяди Себастяна стояли в полупустом контейнере, а рядом на гравиплатформе лежали какие-то здоровые прямоугольные коробки со словами: «Аккуратно», «Опасно», «Не ронять».
— А это все куда? — уточнил кладовщик.
— В контейнер, который для следующий корабль. Распределите равномерно между каждый контейнер, они должны влезть, — сказал отец и отвернувшись от кладовщика подмигнул мне.
Вечером, когда мы вернулись, дядя Себастьян сначала ругался, потому что не успел погрузить до конца все свои вещи, а оплаченную им машину мы увели. Но когда он узнал, что за отправленные коробки не придется платить и они полетят по какой-то там специальной программе для тех, кто сотрудничает с «Конкордией», то успокоился и повеселел. А потом еще полуночи угощал отца вкусным жаркое и отменным пивом, пытаясь убедить его перевезти с помощью этой самой программы рояль, который достался ему от второй жены.
В общем, с диваном все получилось. И теперь на Тау-Кан, мне соорудили в роще беседку, куда и поставили мой фрегат. Я уж думал так же валяться на нем и читать книжки, но оказалось, что чипов с ними никто не захватил, да и тут Железная Ти меня всегда с легкостью могла найти и занять «важными делами». Поэтому очень быстро диван переехал в мою комнату, где мне все же удается порой поваляться, но редко. Ведь, как я и говорил, лето в первый год нашего прилета на Тау-Кан выдалось отличное. Совсем как в книгах про ту Землю, что когда-то была такой же чистой и приятной, как наш новый дом. Поэтому большую часть времени я проводил на улице, или с отцом, стараясь всячески избежать встречи с Железной Ти до ужина.
Глава 10. Перед вылетом
У здания космодрома было не протолкнуться. Если раньше мне казалось, что больше всего людей мне встречалось на Родео-Арене во время Большой Недели, то теперь я понял, что ошибаюсь.
Классы пассажиров делили по этажам, видимо, пытаясь как-то справиться и разбить общий поток. Но это помогало слабо. Везде стояли очереди, причем, как мне показалось, зачастую стоящие позади не знали толком куда стоят те, что впереди.
На парковке, где мы с отцом только что вышли из его старого пикапа, работали несколько сотен роботов и людей, которые отгоняли машины пассажиров.
Помню, что, когда узнал о нашем полете, то как-то заговорил с Ником про машины. Мы тогда были в лаборатории, которую его отец арендовал для обучения и каких-то экспериментов. Да, это было еще до того случая, как он умудрился её сжечь почти полностью, но после того, как там дал сбой, разработанный Ником компактный ядерный реактор.
— Когда подрасту, — сказал я тогда, погружаясь в фантазии о будущем, — то отец отдаст мне наш пикап и…
— И что ты будешь с ним делать на планете, где нет привычных дорог? — улыбнулся Ник.
— Ну, к тому времени построят, — уверенно сказал я, — наверное…
— Марти, никто не будет повезёт машины на Тау-Кан. Это экономически невыгодно. Проще построить там завод и начать собирать новые, чем тащить всю эту рухлядь отсюда.
И вот именно тогда, ни минутой раньше, ни минутой позже, я понял, что значит это самое переселение на Тау-Кан. Это не просто возможность оказаться в месте, где можно свободно дышать и не бояться отравиться, выйдя на улицу. Не просто шанс смотреть на звезды каждый вечер и плавать в реках. Но еще и отказ от того, что с собой не возьмешь.
Ни огромная яблоня, куда я частенько забирался, пока никто не видит, ни моя маленькая, но такая привычная комната, ни знакомый до каждой дырки в обшивке, дребезжащий и побитый жизнью пикап — ничего из этого не взять с собой. Я оставлю это не просто навсегда, а на всю жизнь. Кажется, именно тогда я и повзрослел. Впрочем, Ник смешал какую-то дрянь в пробирках и из них повалил синий дым, что сразу отвлекло меня странных мыслей.
— Круто! — воскликнул я. — А чего он все не заканчивается?
— Может, перепутал пропорции, — произнес Ник и попытался отыскать респиратор, который, в отличие от меня, не надел. Тем временем комнату лаборатории продолжал заполнять густой синий дым.
— Бежим отсюда, — выкрикнул Ник, кашляя — пока не…
Закончить он не успел. Его силуэт, едва заметный сквозь дым, покачнулся и рухнул на пол. Я быстро подскочил к нему, схватил за руку и попытался поднять. Поскользнулся и чуть не рухнул сам. Рука Ника безвольно, словно тряпка, упала на пол.
— Эй, Ник, ты чего?!
В висках запульсировало так сильно, что я зажмурился. К горлу подкатил комок. Что делать? Бросаться за помощью? Где она? А если Ник уже… Нет! Просто заткнись и тащи.
Вспоминая фильмы с Солом Хендриксом, и то, как отец частенько затаскивал домой Кукурузного Эйба, я нагнулся, перевернул Ника на спину, пытаясь посадить. Несмотря на всю свою худосочность, без сознания он оказался весьма тяжелым. Я просунул руки ему подмышками, обхватил и потащил.
В висках пульсировало, ноги подгибались, но я тащил прямиком к выходу. Мысли вперемешку со страхом еще пытались пробиться ко мне в голову. Но стоило рыкнуть на них, крикнуть внутри себя: «Заткнись и тащи», как они пасовали и отступали.
Руки от напряжения ныли. Вдруг, сам того не ожидая, я врезался задом в стеклянную дверь. Прислонить Ника к стене. Быстрее, к двери. Откройся! Я дергал за ручку, толкал и тянул на себя, но дверь не поддавалась. Откройся же! Точно, здесь же контроль доступа в обе стороны по сканированию пальцев… Ника.
Надо его поднять и приложить руку к сканеру. Ник закашлялся и, кажется, приоткрыл глаза. А может мне показалось, в этом синем тумане еще и не то привидится.
Он же совсем наглотается дыма. Вдох. Вдох. Вдо-о-ох. Резко расстегиваю респиратор и дрожащими пальцами застегиваю его на Нике, который так и полусидит обмякший, словно и не живой человек. Получилось!
Подхватываю подмышки. Рывок. Так, почти. Но он не держится на ногах и падает на пол. Выдох. Не удержать его. Болят и руки, и спина. Выдох И я уже весь красный. Сейчас лопну, если не вдохну. Нельзя, не дыши! Выдох.
Снова хватаю, вытягиваю его вверх, опираясь спиной на стену. Вцепился в Ника и не отпускаю. Больше попытки не будет. Рывком вытягиваю его руку. Ладонь шлепается на сканер. Он мерцает бесконечно долго, но все же загорается зеленым. Дверь, на которую я опирался, распахнулась и мы вывалились в коридор. Вдох-вдох-вдох. Темнота.
***
— Отец и впрямь сказал, что мы оставим пикап на Земле, — сказал я, когда Ник, лежащий на соседней койке, пришел в себя.
— А я тебе что говорил, — попытался улыбнуться он и вновь отрубился.
Вроде как сам мистер Куртымов настоял, чтобы я был вместе с Ником. Вообще, он как-то по-другому стал на меня смотреть: раньше вроде бы как и не замечал, но сейчас, когда я очнулся, подошел ко мне и сказал: «Спасибо». Больше ничего, но как-то так емко получилось, приятно. Вроде как не больше и не меньше положенного. Я так же многозначительно и с достоинством кивнул. Как раз пригодился тот самый «фостеровский кивок с достоинством», которому долго учил меня отец.