Как я понял чуть позже, обоюдная выгода — это когда выгодно двоим. То есть собираются полные залы народу, а выгодно в результате нам с отцом. Ну а ради такой выгоды стоит постараться, согласны?
И уж мы старались! Наши выступления очень походили на проповеди преподобного Мика — уверен, кое-какие приёмы отец подсмотрел именно у него. Например, преподобный выпускал к пастве «грешника» — натурально зачуханного мужичонку, которого нанимал за бутылку под ближайшим мостом. Ну а отец выпускал меня… правда, роль мне досталась позавидней.
Я выходил в скафандре. В умопомрачительном проектном скафандре вышагивал по сцене, крутился, прыгал, падал — и сразу вскакивал, демонстрируя ударопрочность и гибкость. Выглядел я фантастически: скафандр был серебристо-белый, с оранжевым шитьём, эмблемами всякими, мультитулом в левом предплечье и ранцем за спиной. Довершал всё это великолепие шлем — зеркальная полусфера, на внутреннюю поверхность которой выводилась инфографика с множества датчиков. Чёрт, да о чем еще мечтает любой мальчишка, даже если он — сорокалетний и с пивным пузом? Разве не сказал классик: «Имею скафандр — готов путешествовать?!»
Но и среди настоящих детей успех был полный — под конец представления, когда я спускался в зал, они сразу сбегались ко мне: тянулись потрогать, пощупать скафандр. Сначала отец прогонял их — опасался, они испортят реквизит, выданный «Конкордией»… но потом понял, что заработать можно и на этом. И вот «за потрогать» я начал брать пару долларов, «за сфоткаться» — десятку, за видос — посекундно, а однажды провёл четверых ребят за кулисы после окончания шоу и позволил трогать и снимать, сколько влезет. За сто сорок с мелочью — больше у них просто не было.
В общем, скафандр пользовался популярностью. Правда, потом выяснилось, что в полете таких не выдавали. На корабле скафандров было всего несколько штук, да и выглядели они куда дешевле — никакой оранжевой окантовки, ранцевого двигателя и мультитула. Просто белые мешки с руками-ногами. Даже шлемы были не зеркальные, а сдутые, пластиковые. Только тогда я и вспомнил, что «Конкордия» забрала у нас тот, проектный скафандр по-тихому – как только запустила рекламу кораблей.
Впрочем, неудивительно, что скафандр был позабыт – эти корабли, саморазборные, стали гвоздём последних трёх месяцев выступлений. Поскольку народу надо было перевезти чёртову уйму, их строили из восстановленных материалов – вторпластиков, вторсталей. Возможность целесообразно распределить ресурсы особенно впечатляла южан, скупых от рождения — ну а отец подливал масла в огонь:
— Только представьте: остались ещё те, кто сомневается в успехе нашего предприятия! — кричал он, обличительно указывая на слушателей с задних рядов. — Но я не позволю погубить мечту — нашу мечту о звёздах, о будущем и о новом доме! Даже если среди вас — почтенной публики! — затесалась парочка скупердяев, им кишка тонка меня остановить!
Конечно, зал приходил в движение. Люди с негодованием оборачивались, оглядывались и пытались вычислить этих «скупердяев»… однако жесты отца не отличались точностью, да и сложно определить, о ком речь, когда все вокруг вертятся и зыркают друг на друга подозрительно.
Особенно на задних рядах.
Вряд ли кого удивит тот факт, что больше всего пожертвований мы получали именно оттуда. При этом деньги перечислялись максимально прилюдно: «На благое дело я и сбережений не пожалею», «Неужели кто-то думал, что в Окленде (Нью-Гемпшире, Уайтленде, Форт-Стоктоне) собрались скупердяи?», «Я промолчу о том, сколько перечислил мой сосед: у этого скряги всегда туго с деньгами. Но сам я переведу втрое больше!».
В общем, никто не хотел, чтоб люди считали, что именно в них тыкал указующий перст. А мой отец тем временем продолжал: «Уверяю: каждый цент будет вложен в дело!» — и вызывал голограмму корабля, чтоб все сразу увидели, на что тратились.
Голограмму ставили в самой «Конкордии», и она действительно впечатляла. Огромный корабль, паривший над миром, начинал отстреливать свои модули вниз; сотней метеоров они проносились сквозь атмосферу, а очутившись на поверхности планеты, красиво раскладывались в дома, оранжереи, тепловые станции, ангары, ветряки... И все это — под какую-то древнюю музыку, которую в больших городах играют оркестры. Ты ощущал себя частью волшебства, порождённого движением механизмов; хотел оказаться там, в новом мире, увидеть настоящую трансформацию…
Впрочем, в полёте я её увидел – и чуть не свалился прямиком на пол рубки. Один из кораблей саморазбирался прямо в космосе. Модули отстреливались в никуда — и спустя время раскладывались в пустоте: дома́ шевелились, будто живые, пытаясь найти опору и закрепиться; ветряки ждали ветра, но его не было; тепловые станции взрывались, перегреваясь. Всё происходило беззвучно — никакого оркестра — и напоминало другое видео (тоже жуткое), которое я случайно посмотрел на спор: рыба, которую тянут с глубины, раздувается и взрывается от перепада давления. Корабль выглядел точь-в-точь как та рыба: потроха плавали повсюду, а скелет тем временем летел дальше, к миру назначения. Что он там станет делать? Благо, что это был автоматический грузовой корабль, а не пассажирский.
Во всяком случае, так считал отец.
— Тут уж ничего не поделать, — сказал он мне. — В каком-то смысле это – тоже фантазия. Чья-то. Несбывшаяся. Понимаешь? Ну вот и славно.
Я уже не особо понимал, но помалкивал – вспоминая голограммы, на которых никогда не видел ничего похожего. Корабль всегда разбирался над планетой, успешно – в самом конце на поверхности вырастал небольшой город с башней на главной площади. Над ней реял флаг «Свободной планеты» – нейтрально-белый. Над этим однажды кто-то пошутил: «Не успели прилететь, а уже сдаются!» – но шутника быстренько вывели из зала, а отец объяснил, что флаг белый потому, что на нём может быть изображено всё, что только могут выдумать будущие поселенцы, а кому лень выдумывать, тому будут со скидкой предоставлены услуги дизайнера.
Мы, кстати, на дизайнере сэкономили: по куску зеленой ткани (другой в этот момент дома не было), который мы собирались расписать, случайно прошлась моя сестрёнка в грязных ботинках. Мама начала было её ругать, но отец просиял и сказал: «Гляди: Мэри оставила свой след в будущем!». Таким и стал флаг нашего поселения на Тау-Кан – детские следы на зелёном поле. И вот теперь этот флаг…
***
— Та-а-ак… Марти! Во-о-т ты где! Ну почему каждый раз тебе требуется особое приглашение?! Все уже собрались, и ждут только нас с тобой!
Ну вот, опять отец. Щас точно прибьёт!..
— Марти! Марти, на меня смотри! Что я тебе говорил? Хочешь писать свои мнемодневник - пиши, но будь добр делать это в кругу семьи!
Даже так?! Ну ничего себе! Ладно, в кругу – так в кругу, уже бегу!
***
Солнечный полдень, зелёный луг; вокруг – куча времянок, где поселятся те, кому пока что не хватило домов; вдалеке – ветряки; какие-то системы, что нам выделили русские, а поближе, на холме – единственный ангар, который все уже в шутку зовут Капитолием, потому что над ним – флаг. Тот самый – зелёный, по которому прошлась сестрёнка.
Но самое главное – не ангар, не флаг, а люди. Вот, полюбуйтесь — все они тут! Ну, в смысле, не они, а мы, Фостеры. Та ещё толкучка, но все лица — родные. Вот дедушка Эйб, что родился пьяным, и встречает каждое утро с кружкой кукурузного виски — «протрезвиться слегка». Вот и дядя Джим — наша гордость, наш «кожаный загривок» по прозвищу Джимми Полный Цикл: выгнали из морской пехоты — он подался в «Беллтауэр»; попёрли оттуда — основал банду; разгромили банду — он вернулся на флот прямо с тюремной скамьи по программе «Второй шанс ветеранам» и закончил службу с почётом, после ранения. Вот Билли и Люси — в полёте они подросли; Билли так и вовсе выучился на механика — не иначе, после того случая с гравикреслом. А Люси стала ничего, симпатичная…
А вот и матриарх – Железная Ти. Чего это она… улыбается, что ли?! Точно! В жизни бы не подумал, что умеет! Взлетела над толпой и щас начнёт говорить…
— Эй, народ! Ну-ка, умолкли все! Джимми, дурила, к тебе тоже относится. Джи-и-и-имми! Хэнк, будь хорошим сыном, вмажь ему, чтоб заткнулся! Во-о-от так! Ну, ну, ребятишки — не сейчас. Подерётесь после, а сейчас — внимание!
Ай да старуха! В этом она вся — любит разнимать родичей, если они ссорятся… любит настолько, что специально стравливает их иногда. Ей бы контрольный пакет акций «Конкордии»… не за ним ли она полезла в рукав? Эх, нет — всего лишь фляжка какая-то… фляжка?! А я ведь говорил, что старуха тоже пьёт; говорил и Сью, и Джону, а они не верили...
Ладно — сейчас лучше думать потише, а смотреть повнимательней. Иначе вдруг попросит отца, чтобы и мне вмазал?
— Фостеры! Я пью за вас… но особенно — за одного из вас! — (хлоп — и опрокинула фляжку, резко выдохнула, утёрла губы). — Никогда бы не подумала, что этот оболтус, разгильдяй, проныра, гуляка…
Гляньте на отца: с каждым «комплиментом» улыбается все шире и шире! Впрочем, он никогда особо и не скрывал, что согласен со всеми пунктами обвинения.
— …этот юноша, раньше времени решивший, что стал мужчиной, этот балабол и транжира, этот… Хм, к чему это я? — задумалась, но ненадолго. — Ах да: никогда бы не подумала, что благодаря тебе мы будем праздновать новоселье, — а теперь предостерегающе подняла руку, как делает всегда перед тем, когда хочет сказать что-то очень-очень важное. – Да, новоселье… Жаль. не для нас одних! Сколько ещё всякого сброда прилетело сюда: немцы, малайцы, монголы… русские! Тоже небось празднуют сейчас, суетятся и строят планы, как выехать из нищеты на нашем горбу… Но ничего! — махнула она фляжкой на ангар Капитолия. — Я вам обещаю, что настанет день, когда этот зелёный флаг будет развеваться надо всем Тау-Каном! Тау-Кан – Фостерам!
Ну всё – зажимай уши…
— Верно! Тау-Кан - Фостерам! ФОСТЕРАМ!!
Да уж: полторы сотни ртов — не шутка! Хорошо хоть, отец снова взял слово — иначе так и орали бы. Но это он и сам умеет: