— Друзья! Ма верно сказала – мы летели сюда не для того, чтоб на кого-то горбатиться. Я не собираюсь задвигать вам про «явное предначертанье», и про «расширение территории свободы» – этой демагогии мы наслушались ещё на Земле. Я скажу просто: здесь, на Тау-Кане, мы не станем плясать под чью-то дудку. Наоборот – мы сыграем свою музыку! Пускай они попляшут… а кто не согласен – тот пусть проваливает в обратный путь! – погрозил он кулаком горизонту, будто уже заприметил там несогласных. – И всё-таки сегодня у нас есть повод праздновать! Поглядите вокруг: здесь — наш новый дом!
А недурно так, правда – сотни акров земли, пастбища, поля и холмы до горизонта. Речка, в которой можно искупаться, не рискуя получить химический ожог. В чистом небе – солнце, а ночью – звёзды. Звёзды! И если б не отец, то не видать бы их нам.
Не я один так думаю. Слышите? Да уж – Фостеры бывают шумными, особенно когда выражают одобрение! Вот и сейчас – хлопают тому, кого еще лет десять назад называли «позором семьи», «неудачником» и «наказанием предков».
А отец вдруг почему-то смутился:
— Друзья мои! Перед тем, как начнём праздновать, хотел сказать ещё кое-что… Всё-таки не стоит забывать о тех, кому не так повезло, как нам, — молодец он всё же перекричал аплодисменты. — Сбои алгоритмов, разгерметизация… Четыре корабля, тысячи людей… – он покачал головой, словно сам себе не веря, но потом упрямо посмотрел вперёд. – Я вскользь общался с русскими – по обмену опытом. У них есть очень правильный тост: когда пьют, не чокаясь – за тех, кто…
— Ой, да плевать, — оборвала его Железная Ти. — Главное, что долетели мы с вами. Жаль, конечно, что жилья маловато… но сейчас куда важнее инфраструктура: пустокубы, ТВЭЛы, ветряки – а всего этого у нас предостаточно! Пусть хайни и иваны строятся с комфортом – отапливать и освещать свои уютные городки они будут нашей «лишней» энергией… а уж мы постараемся учесть все досконально, и в новой экономике они сразу окажутся нам должны! Так что Хэнк, сынок – ты прав: сегодня у нас есть повод праздновать!
Ну вот – опять полезла в рукав. Что там у неё? Ещё одна фляжка?!
Точно.
— За Фостеров! За наш новый дом!!
Глава 2. Куб мечты
Всё нынче перевернулось, перемешалось. Вот, гляньте на меня: валяюсь на траве, нога на ногу закинута, во рту — соломинка, и — пялюсь в небо. Ну, то есть не пялюсь — любуюсь. Впрочем, есть ли разница - ведь и то, и другое означает, что я явно бездельничаю.
Кто ж я такой?
Очевидный ответ — богатей какой-нибудь. Ну, то есть сынок богатеев, обитателей «чистой зоны» где-то в Орегоне, или в Сибири — там, где что-то ещё осталось от лесов и над ними распылили эти «пенные фильтры». Или — паренёк из прошлого, герой сериала какого-нибудь типа «Ночных деток» или «Разговора по душам» — днём он аккурат вот так же валяется на травке и трёт с друзьями за непростую жизнь, а ночью пытается эту жизнь наладить. В смысле — бандитствует, чтобы прокормить маму и пятерых сестёр.
Ни то, ни другое! Будете гадать дальше? Не лень же вам… мне вот — лень, поэтому нате сразу отгадку. Я — первопроходец и первопоселенец! Житель свободного Тау-Кана, куда прилетел в составе целого флота, доставившего на планету сотни тысяч людей. Что вы говорите? Я должен быть в скафандре, и с бластером наперевес жечь жуков, двигая фронтир вслед за солнцем, к океану? Ну, нет: это ж — прошлое тысячелетие! Зачем завоёвывать то, что уже купил… в смысле, купила твоя семья в складчину с другими? Здесь чистое небо, не надо носить маску, кланы поселенцев ладят между собой… ну, более-менее, и никто не заставляет детей работать. Сверхурочно.
А в скафандрах впору ходить по Земле.
Ну, вот пусть и ходят — те, кто остался… только почему же вместо превосходства и откровенного злорадства я чувствую к ним… зависть? С чего это? Чему мне завидовать? Посмотреть вокруг, так лучше вида не выдумаешь: зелёные холмы и купола агрокомплекса, наш городок, речка вдалеке… В небе видны оба спутника Тау-Кана. Ник — Николай — называет эту формацию «Парусник»: когда один спутник — тот, что крупнее — медленно нагоняет другой, они при дневном свете начинают казаться парусами, наполненными ветром. Потом иллюзия, конечно, пропадает — но всё равно какое-то время тебе видится корабль. Корабль в небе. Можно сорвать травинку и, пожёвывая её, воображать себя матросом, капитаном, да хоть владельцем этого корабля, который, отчаливая от Тау-Кана, отправляется в плаванье к новым, ещё не открытым мирам, звёздным системам, где найдутся все эти фронтиры и враждебные жуки, а значит, возникнет нужда в бластерах. Разве не круто? Круто.
И об этом можно мечтать хоть день напролёт.
Только один минус у такого первопоселенчества. Скука. В последнее время я стал ловить себя на мысли о том, что мне хочется обратно на Землю — ну, может не насовсем, а как бы… ну, на каникулы. То есть на каникулы от каникул. Да, я знаю — мы здесь навсегда, перелёт сюда — наш счастливый билет в один конец, и всё такое… Но ответьте: что плохого в том, чтоб встряхнуться, поработать — не как здесь, в щадящем режиме и по «детскому» графику, а прямо как раньше, на Земле? Да, на Земле — там, где хрен снимешь на улице маску; не пожуёшь травинку, сорванную с обочины; там, где крутят эти дурацкие сериалы про ночных деток. Где могли припахать к любому делу, не спрашивая возраста.
Прямо как с той поездкой в Техас.
***
Ветер бил в ветровое стекло, словно нас обстреливало какое-то пескоструйное орудие. Вокруг простирался Техас — родина ковбоев, нефти и пылевых бурь, одна из которых сопровождала нас от самого Нэшвилла. В кузове дребезжали пустые бутылки — аккуратно уложенные в коробки, они, тем не менее, соударялись друг с другом, и даже через картон звук был такой, будто кто-то похмельный играл симфонию.
Пикап — он был старше отца — тоже дребезжал. «Торгуешь антиквариатом? — пошутил первый коп, который остановил нас. — Знаю пару коллекционеров. Подсказать адрес?». «Странно! — удивился второй. — В кузове — куча пустой тары, а ты трезвёхонек. Эта твоя колымага работает на спирту?». Отец добродушно поддержал обе шутки — но я видел, что на самом деле он волнуется. Не из-за бутылок — от моих вопросов о них он отмахнулся; и не из-за пылевых вихрей, несущихся навстречу — буря, если по-честному, была слабенькая, хоть и плотная.
Волновался отец о том, что ждёт впереди.
В Хьюстон мы ехали, чтоб выйти на новый уровень. Правда, подробности того, как мы это сделаем, отец держал в тайне — чтобы, по его собственному выражению, «не спугнуть успех». Зная: успех — довольно пугливый зверь — я не приставал с расспросами и вглядывался в пыль сквозь проекцию, которую старенький навигатор выводил на ветровое стекло. Отец тоже щурился, явно не очень-то доверяя электронике.
— Летим по приборам, сын! — пошутил он, когда началась буря… но, поняв, что отрисовка запаздывает, сбавил скорость и проворчал. — Не будем спешить.
Так, не спеша, мы и ехали — чёртову уйму времени, не имея никакой возможности насладиться видом. Городки, сквозь которые мы проезжали, трейлеры на обочинах, встречные машины (в основном - фуры-беспилотники с глухими кабинами) оставались набором очертаний и туманных огней, которые просвечивали сквозь пыль. Куда чаще в навигатор лезла реклама — виртуальные билборды и бегущие строки: магазин байкерской атрибутики; байкерский же бар, обещавший «настоящую поножовщину»; академия рестлинга; мастерская шпор; вездесущий Wallmart с их «Save Money / Live Better»; предстоящая Большая Неделя… Им не было конца — странно ли, что мы чуть не пропустили нужный поворот: навигатор, вынужденный обрабатывать рекламу, выдавал проекцию пространства с сильной задержкой.
По-прежнему ориентируясь по ней, мы съехали с хайвэя и потащились к мотелю, который прятался неподалёку, в искусственных холмах. Буря к этому времени чуть поутихла, и скоро мы увидели их — дюны, уместные где-нибудь в Калифорнии, или в Мексике. Буря, согнавшая их сюда, наверняка была управляемой — значит, кого-то достало на рой метеодронов, да и «гранитный» спрей — штука недешёвая. Однако ветер всё равно брал своё — контуры склонов, выстроенные навигатором, и их реальные очертания немного не совпадали. Впрочем, их положение относительно ветра явно было распланировано грамотно — как только мы въехали в каньон, ведущий к мотелю, буря словно бы осталась позади.
Мотель был полностью автоматизирован — заплатив на шлагбауме, мы припарковались напротив нужной двери, и, укрыв пикап под чехлом, ввалились в номер. Я уж подумал: «Ну, сейчас отдохнём!» — но как бы не так!
Оказалось, что моя работа только начинается.
***
— Ты стащил пустокуб?! — спросил я у отца, глядя, как он аккуратно извлекает устройство из своей сумки под холодильник для пива. Я-то, дурак, думал, там холодильник и есть — и даже возлагал определённые надежды на его содержимое.
— Как я мог спереть то, что нам выдали? — отец поставил пустокуб посредине комнаты, привел в действие управляющую панель и стал с ней возиться. — Ты сам слышал, что сказали эти, из «Конкордии»: «На время выступлений куб — ваш!».
— «На время выступлений!» — повторил я. — Но сейчас-то ведь мы не выступаем — мы только ещё едем в Хьюстон, чтоб выступать, а значит, используем куб не по контра…
— Но в Хьюстоне-то мы выступим! — ухмыльнулся отец (а куб тем временем увеличился вдвое). — Значит, сейчас готовимся к выступлению. Видишь ли, Марти, — продолжал он тоном, знакомым мне слишком хорошо, — большинство людей невосприимчивы к пустым разговорам… даже если это разговоры о мечте. Им подавай «картинку», сочные образы. И с нею, с «картинкой», у нас полный порядок. Но все ли способны её оценить? Увы, не все. Слишком много их стало вокруг — слепцов, которые видят мир в чёрно-белом свете, анонимных пораженцев, врождённых пессимистов…
— Слепцы ж вроде вообще не могут видеть?
— Не цепляйся к словам! Нам не важно, как они воспринимают жизнь — нам важно, что она у них чёрно-белая! Поэтому они и пытаются расцветить её поярче. В смысле — пьют!