Я не знаю, долго ли это продолжалось, но в какой-то момент я понял, что больше в меня не влезет ни куска - во всяком случае, в ближайшие минут пять. Остальные сидящие за столами что-то активно обсуждали, кто-то пытался перекричать остальных, при этом они успевали что-то наливать в шоты и стукаться ими. Они пили и пили. Их лица раскраснелись, но движения остались плавными и уверенными. О том, что в их шотах — спиртное, можно было сказать только по лицам и голосам.
— Prikin’, Igorek… — сказал Лосев отцу. Я тут же прислушался: меня все еще смущало это странное имя, но отец объяснил, что у русских его бы звали Генри, а это почти то же самое, что Igor. А уж Igorek — это и вовсе по-свойски.
— Прикинь, Igorek — ведь эти твари хотели упихнуть нас под землю, — судя по голосу, глава Нового Донбасса уже принял изрядно. — Те контракты, что мы подписывали до вылета, подменили.
— Разве так можно? — спросил отец заплетающимся языком. Даже я не понял, искренне он возмущён — или нагло издевается.
— Этим капиталистическим ублюдкам можно все, — стукнул Лосев по столу с такой силой, что несколько тарелок подпрыгнули. — Но ничего, нас тоже не проведешь - электронные копии контрактов подменили, но у меня-то сохранились бумажные! Ты бы видел рожи Риттеров, когда я сунул бумаги этим ублюдкам под нос.
— Под…подожди, а что изменили в договорах?
— Биомоды, Igorek! Нам предлагалось внедрить биомоды, которые позволят лучше чувствовать себя в шахтах, потреблять меньше кислорода, стать выносливее. Но мало того, что это тестовая технология, так по новым контрактам за её поставку мы должны были выдавать Ресурс бесплатно. Несколько лет! Ублюдки!
— Ну а что Риттеры? Они ж того… этого… так этого н-не оставят.
— А мне плевать, Igor. Вот прямо плевать на этих капиталюг на немецких! Я ж их вот этими вот руками… Никто не смеет обманывать работяг Нового Донбасса!
— Вот это верно, вот это п-прально. За это н-надо выптить!
Отец, шатаясь, поднялся из-за стола. Покачиваясь, обвел всех мутным взглядом и поднял вверх шот.
— Д-друзья. В-вы все мне мой drug, вот так. За Новый Донбасс! — выкрикнул он и осушил шот одним залпом, а после чуть не свалился, если бы Лосев его не поддержал и не усадил на место.
— За Новый Донбасс! — кричали все вокруг и стукались шотами.
— Вот с…скажи, drug, тебе не надолели… ели.. надоедли эти Риттертитеры?
— Да как кость в горле, yadren baton.
— У м-ме… у меня есть пред-ложение. Н-нов… новая власть.
— Ты, кажись, перебрал, американен. Слаб ты пить. И знаешь почему? Наука ж доказала, что какие-то там ферменты спирт в сахар обратно перерабатывают, и у нас, у русских, этих ферментов больше. Поэтому мы пьем и не пьянеем, — Лосев икнул. — Почти. Да еще и сахарок запасаем. Понял?
— Н-не… не поэл. Я ж не пьяный. Ты чего, drug?
— Ну, раз не пьяный, тогда скажи, как мы эту новую власть построим? Мне не до власти, мне шахты развивать надо, добычу налаживать. Куртымов бы мог… так он же, zaraza, тоже еще тот капиталист, да и мыслит иначе чутка. А больше я никому не доверяю.
— А как же я, drug? — спросил отец и с пьяной ухмылкой обнял Лосева.
— Ты вроде ничего, да вот только слабые вы, американе. Даже выпить толком не умеете. Откуда тут доверию-то взяться? Нет, ты так-то мне симпатичен, вон весь свой сектор тоже развиваешь, сельское хозяйство поднимаешь, но этого…
— Я спою! Сейчас, ик.. спою! — послышался совсем рядом голос дяди Себастьяна. — Я знаю русскую народную песню про космос.
— Откуда? Bresheh’ nebos’.
Тут-то я и увидел, как здоровяк раза в два шире дяди Себастьяна засучивает рукава и смотрит на него очень недоброжелательно.
— Сейчас вспомню. Вот, — поднял дядя Себастьян руку в успокаивающем жесте. Пошатнулся, но удержался на ногах.
А потом запел:
Svinya villuminatore,
Svinya villuminatore,
Svinya villuminatore
vidna…
Здоровяк ухватил его за грудки, притянул к себе:
— Не svinya, а Zemlya! Ты понял, balbes? Все свиньи на Земле остались!
— Grustim mi o svinje — ona vkusna, — кивнул дядя Себастьян, и с улыбкой отрубился, повиснув на руках у русского. Тот, покачав головой, бережно усадил его на траву.
— Ну вот видишь, — кивнул Лосев в сторону дяди Себастьяна. — Не умеет ваш брат пить.
— Я б… поспорил, — заявил отец. — Можт, забьемся на с-спор?
— Во! Настоящий amerikanen. Пить не может, но самоуверенный и азартный. Слушай, а ты мне нравишься, приятель. Давай так: если твой человек моего перепьет, мы продолжим наш разговор о новой власти. Ну а если мой перепьёт твоего, то уж не обессудь, drug, двадцать процентов твоего электричества и десять процентов твоего урожая пойдут к нам в Новый Донбасс напрямую. По рукам?
— Ты щ…щедрый. П-по рукам, drug!
Они поднялись, пожали руки и обнялись.
— У нас битва! — выкрикнул Лосев. Музыка сразу стихла, а люди зашевелились. По центру площади расчистили место, поставили большой стол.
Про ставки я не очень понял, но то, что отец ввязался в очередную авантюру без шанса выиграть, было ясно даже мне. Вот он, «наглядный пример вреда алкоголя», как говаривала Железная Ти.
От русских в алкогольной дуэли взялся участвовать некто Spivakov, чью фамилию все они произносили с почтением. Узнав перевод, я только присвистнул: «Дедушке бы Эйбу такую!».
— Р…раз у нас тут такая д..дуэль, то я выб-бираю … оружье. Лучший виски на Тау-Кане! — сказал отец и взгромоздил ящик с нашим «отменным пойлом» на стол. А потом вдруг взглянул на меня и подмигнул, словно был совершенно трезв. — Да, оружье… и я об… объявляю бойца!
Напротив широкоплечего молодого Spivakovа сел, покряхтывая, Кукурузный Эйб.
— Ну, ты совсем самоуверен, — ухмыльнулся Лосев.
Поединок начался. Первую бутылку распили очень быстро. Spivakov раскраснелся, но плавности движений не потерял. Что до дедушки Эйба — этот, как и всегда, пока что вообще только трезвел от выпивки.
Потом я отошёл поискать ту девчонку — важно было сказать ей, как она красиво поёт, — но не найдя её, вернулся к столу. Там почти ничего не изменилось — ну, разве что, лица у «спортсменов» раскраснелись чуть сильней. Никто из них, похоже, не собирался сдаваться. Я уточнил у отца:
— Какая это бутылка?
— Третью заканчивают.
Произведя в уме несложные вычисления, я чуть не поперхнулся:
— С ума сошёл? Это уже больше, чем смертельная доза! Надо прекращать немедленно…
— Не спеши, — подмигнул мне отец (он, похоже, и в самом деле был трезв). — Ты думаешь, они виски пьют? С третьей бутылки пошёл заменитель: то же пойло, только АА-розлива…
— «АА»? — не понял я, но немного прикинув догадался. — То есть для анонимных алко…
— Ага — для алкашей в завязке. Те же вкус, запах… даже vihlop, как его зовут русские. Этикетки я, естественно, переклеил!
— А они не заметят?
— После двух бутылок настоящего? Сильно вряд ли: вон, гляди, — он указал на турнирный стол, где «спортсмены» уже сдвинули стулья, и русский, приобняв дедушку Эйба, объяснял что-то, растопырив пальцы «козой».
— Вот увидишь: победит дружба! — шепнул отец и отошел к Лосеву.
И впрямь, здоровяк русский и Кукурузный Эйб уже не выглядели соперниками. Они вполне мирно о чем-то говорили. Я с трудом разбирал слова старика, а русский так вообще говорил на своем родном языке — но оба, похоже, понимали друг друга. Они смеялись, показывали куда-то, дружески обнимались…
Но тут план отца рухнул: к столу подошел Лосев и поставил перед «спортсменами» бутыль с мутной жидкостью. Это был провал! Смертельная доза! Старика я всегда любил, он меня не ругал и был по-своему добр. Смотреть, как он сейчас помрет от перепоя, мне совсем не хотелось.
— Что-то слаб твой хваленый виски. Давайте по-серьёзному!
Теперь пили стоя. Утвердившись на ногах, дед и русский образовали руками с шотами два звена цепи, и, как объяснил потом Ник, выпили на брудершафт. Выпили, покачнулись, и, обнявшись, повалились на землю.
В ужасе я подбежал к деду — «Неужели умер? А как же русский?» — но тут же услышал сдвоенный протяжный храп.
— Ахах, Igorek! А Фостеры молодцы, — хлопнул Лосев по плечу моего отца. — Ничья!
Уже возле самого глайдера, куда мы грузили дрыхнущих представителей моего семейства, я услышал, как глава шахтёров говорит ему:
— Не знаю, где ты провел меня, но мне это понравилось. Если бы ты подстроил так, чтоб твой старик победил, я б, конечно, выполнил условия спора… но нехотя и ненадолго. А этой ничьей… ты и впрямь заслужил мое уважение. Теперь я искренне поддержу тебя, prohvost!
— Спасибо тебе! — пожал ему руку отец и сел в глайдер. Когда мы взлетели, я тут же задал вопрос, который мучал меня всё это время.
— Как тебе это удалось? И зачем нужен был дядя Себастьян?
— Планирование и импровизация, сынок. Учись, — отец ухмыльнулся. — Себастьян пьет редко, зато напивается очень легко. Он отвлекал внимание. Мне тоже пришлось чуть подыграть — и, когда Лосев клюнул, оставалось только подсечь. Самое сложное было свести всё к ничьей. Я чувствовал: чтобы Лосев принял мое предложение, я не должен победить, но не должен и проиграть. Тем более он все равно попытался бы вывести меня на чистую воду, поэтому обижать его было никак нельзя. Поэтому АА-виски было недостаточно — и тут помогло старое доброе снотворное, которое я подмешал в бутылку с их samogon и поставил её поближе к столу. Оставалось только в нужный момент спросить Лосева: «О! А это что?!», чтобы он её заметил. Ну а дальше — дело техники. Стой, стой — восхищаться начнёшь при всех, когда прилетим домой. А пока дай отцу отдохнуть, — он потрепал меня по голове, потянулся и уснул.
Наш глайдер летел над вершинами древних деревьев Тау-Кана. Вверху над нами светили миллиарды звезд, но я думал только об одной из них. О той, с крыльями из света, что пела нам со сцены, звала грустить, радоваться и верить во что-то светлое и доброе. Снова и снова в голове крутилась эта мелодия и я напевал её, уж как получалось, но точно, как те люди на площади — тихо и бережно, словно боясь сломать или испортить необыкновенное ощущение всеобщего единения на чудесном Дне Гагарина.