— Ну, Трэв… Ну ты же не серьёзно? Разве приехал бы я, если бы считал тебя злопамятным? Разве привёз бы с собой сына?
— И очень хорошо, что привёз, — кивнул ковбой.
— Но ведь ты обещал… Когда мы с тобой созванивались, ты ж сам сказал: «Прошлое — в прошлом»!
В ответ Трэвис только ухмыльнулся:
— А как иначе? Чтобы заманить Хороших Парней в ловушку, любой злодей поступил бы на моём месте именно так, — тут он подмигнул мне, и я понял, что всё это время он безжалостно разыгрывал отца.
Отец, видимо, тоже это понял.
— Да уж! — вытер он пот со лба. — Умеешь же ты пошутить, дружище… Именно это я в тебе и ценю!
Трэвис подошел к нему.
— Знаю, старый ты плут, — улыбнулся он. — Знаю, и склоняюсь к тому, чтоб принять предложение Гарсиа. Что до твоих выступлений — всё уже на мази. Но давай обговорим условия позже — а пока отпразднуем нашу встречу по-техасски, как и полагается в Штате Одинокой звезды: я приготовлю отличный стейк, а потом мы все посмотрим игру из моей ложи!
— Идёт! — улыбнулся отец в ответ. — Тогда с меня — выпивка!
***
Стейк, приготовленный Трэвисом, и впрямь оказался отличным — но куда сильней меня впечатлил вид.
Вип-ложа выдавалась вперёд и одновременно возвышалась над полем — так что игра, казалось, идёт прямо внизу, за панорамным окном. Она, правда, была скучная: «Тексанс» медленно теснили «Ягуаров» к зачётной зоне. Жаль, до плей-офф ещё далеко — я б лучше посмотрел, как здешние «быки» бодаются с нашими (у «Тексанс» эмблема — бычья голова, а у нас — бизон). В этом году местным пока ещё светило попасть в плей-офф — они шли на втором месте в своём дивизионе, отставая от «Титанов» всего очков на восемь.
Обстановка ложи была довольно простой: у дальней стены — мини-кухня и бар; по углам — кресла; у окна — низкий стол. Возле стола стоял кожаный диван, а напротив — ещё одно кресло, напоминавшее трон. Хозяйское.
Внутри к нам присоединились ещё двое ковбоев. Когда Трэвис представил их нам: «Спайк и Тормоз», — оба уважительно кивнули ему: «Босс». Лицо первого «украшал» вертикальный шрам, идущий снизу вверх, от челюсти к глазнице — этот шрам и в самом деле походил на шип. Но Тормоз совсем не выглядел медлительным: на поясе у него висел свёрнутый хлыст, и взгляд его тоже сёк хлыстом — хлёсткий, умный.
Оглядевшись, мы с отцом плюхнулись на диван. Ни Спайк, ни Тормоз не составили нам компанию. Они, видимо, были кем-то вроде телохранителей, потому что расселись по креслам в углах комнаты, откуда удобно было держать под наблюдением всю ложу и дверь — так подручные злодея всегда садятся в фильмах. Что до Трэвиса, он усугубил это впечатление — приготовив несколько стейков и накрыв нам, он упал в своё кресло и закинул ноги на стол. Теперь, чтобы сойти за злодея из недавнего боевика, ему не хватало только мопса в шипастом ошейнике.
Впрочем, кандидат на роль мопса присутствовал — им был мой отец. Увидев, как расселись Спайк с Тормозом, целеустремлённый, жизнерадостный Генри Фостер заметно сник, будто получил нагоняй от Железной Ти. Я внутренне возмутился: её боятся все, и это не стыдно… но испугаться каких-то ковбоев?! Такого я от отца не ожидал, и уж было хотел шепнуть ему «Ты чего?», но тут он, как фокусник, выудил из-за пазухи бутылку и протянул Трэвису:
— Угощайся!
— Ого! — оценил тот этикетку. — «Старый Эйб»! — и снял ноги со стола, чтоб вынуть бумажник.
Отец сразу же запротестовал:
—Что ты, брось… Для друга — бесплатно!
— Вот именно — для друга! — глаза ковбоя сузились. — Напомни-ка, разве не старина Эйб говаривал: «Кто не платит за виски — тот сопьётся»? Так что бери уже, — чуть мягче добавил он. — Сам ведь знаешь: мой дом — мои правила.
На это у отца возражений не нашлось, Мятые купюры сменили хозяина, и бутылка — тоже; Трэвис скрутил крышку, наполнил два стакана — и взглянул на меня.
— Эй, Пацан! Будешь?
— Брось, Трэв, он не пьёт, — отец почему-то забеспокоился.
— Не пьёт? Так пусть сам скажет!
— Благодарю, сэр… э-э-э, то есть «босс». Я… — что б такое сказать, чтобы не обидеть его отказом? — Я ещё маленький!
— Для виски — но не для жизни, — кивнул мне ковбой. — Учись, Хэнки! Твой сын не боится признать очевидное… в отличие от некоторых! — он подмигнул отцу, потом заинтересовался чем-то на донышке бутылки. — Говоришь, виски — твой? Фирменный? А почему на донышке — логотип «Джим Бим»? Может, объяснишь?
Меня проняло холодом — уж я-то знал, откуда там логотип. Но отец не растерялся — он был в своей стихии.
— Объясню охотно, — заговорил он тем доверительным тоном, каким обычно начинал разговор о «космических фантазиях». — Эта бутылка — в аренде. Помнишь скандал с нарушением рецептуры, когда Бимы продали бизнес «Конкордии»? Не помнишь? Ну конечно: дело сразу замяли… Я тебе толкую о другом. Понимаешь: когда крупный производитель лишается доверия простых ребят вроде нас с тобой, ему приходится как-то выкручиваться. Кому доверяют простые ребята? Только друг другу! Значит, надо обратиться к одному из них… хоть бы и ко мне, и позволить арендовать тару, чтобы качество моего напитка вновь вернуло доверие к старому бренду! Это они и сделали — боссы из «Конкордии». Уговорить меня оказалось непросто — но, как видишь…
Тут он умолк, предоставив собеседнику самому делать выводы.
Трэвис недоверчиво покачал головой.
А потом отхлебнул виски и рассмеялся.
— Ну, Хэнки… Ну ты даёшь! Даже если ты выдумал эту историю только что — она стоила тех нескольких баксов, которые я заплатил за твоё паршивое пойло… тем более, оно не такое уж паршивое! — он поднялся из-за стола, хищно потянулся и продолжил: — Ну, ладно. Оставьте нас, парни. Нет, не ты, Пацан — ты понадобишься!
Послушно кивнув: «Мы рядом, босс!», — двое его друзей-ковбоев вышли. Когда дверь за ними закрылась, Трэвис вразвалочку подошёл к отцу, который торопливо поднялся ему навстречу, распахнул объятия… но так и не обнял. А когда заговорил, меня бросило в дрожь:
— Кстати, Хэнки — что насчёт денег?
— Они скоро поступят, — отец словно стал ниже ростом.
— Скоро? А мне больше по нутру слово «сейчас», — улыбнулся Трэвис. — Я уже выговорил тебе площади, выделил время. Как сказал бы какой-нибудь технарь, «колёсики вертятся», но я выскажусь иначе: конь осёдлан, и револьвер заряжен, — он перестал улыбаться. — Давай плати, друг.
— Но, видишь ли, Трэв… Прямо сейчас мне нечем.
— Нечем? Ты обещал полмиллиона. По приезде. Сразу же.
— Да, да! — отец примирительно поднял руку. — Они у меня есть Трэв… Но ты понимаешь — они вложены! Да ты и сам знаешь — деньги должны работать… Я думал, мы с тобой сядем, хлебнём вискаря, и порешаем всё, как в былые времена, когда мужское слово и крепкое рукопожатие были гарантией исполнения любой сделки!
Некоторое время Трэвис молчал. А когда снова заговорил, я мог бы поклясться — в краешке глаза у него блеснула слеза!
— Вот значит как, Хэнки? Вот чем ты мне хочешь заплатить — рукопожатием? Ты заявляешься ко мне с поддельным пойлом и пустыми обещаниями, и думаешь, что меня можно снова провести, как тогда, когда мы оба были безусыми пацанами, вроде него? — он кивнул в мою сторону и грустно улыбнулся: — К счастью, я по-прежнему твой друг, иначе позволил бы своим ребятам остаться и услышать, чего реально стоят твои разговоры. Взять деньги у Гарсиа, пустить их в оборот, а ко мне явиться без единого цента и давить на романтику — это никакая не смелость, Хэнки. Это глупость. Неуважение. И подлость. Даже не знаю, как теперь с тобой быть.
— Брось, Трэв… — побледнел отец. — Дай мне только время — я рассчитаюсь. Я соберу…
— Конечно, соберёшь. Начнёшь прямо сейчас: сядешь в свой пикап, врубишь «Balls to the wall», и объедешь весь округ Харрис, а если потребуется, и Монтгомери, и Либерти.
— И что… и что мне делать?
— Делай, что умеешь лучше всего — ври! Ври людям, задури им мозги своими звёздами, продавай им пойло… да мне всё равно. Главное — привези деньги. НАСТОЯЩИЕ ДЕНЬГИ! Потому что цену твоим обещаниям я хорошо знаю. Кстати, Спайк и Тормоз поедут с тобой. Ну а твой пацан пока погостит у меня, — Трэвис подмигнул мне и жёстко улыбнулся. — Верно говорю, Пацан?
Глава 4. Беглецы
В камеру меня вели Спайк и Тормоз.
Ну то есть как «вели» — они не толкали меня, не тащили за руку. Просто шли куда-то, а я держался рядом. Улизнуть бы от них — да вот только как? Я знал: мне досталась часть отцовского дара убалтывать людей — но эти двое не выглядели легковерными. Они выглядели… опасными. Крутыми. Интересно, как Спайк получил свой шрам? И почему у Тормоза такая кличка? Задаваясь этими вопросами, я косился на них — и в конце концов Спайк это заметил.
— Хотел что-то спросить, Пацан? Спрашивай.
— А почему «Тормоз»?
Спайк фыркнул в кулак, потом не выдержал — и заржал. Высокий ковбой с хлыстом только усмехнулся. Усмешка эта мне очень не понравилась.
— Потому что тормозит других, — ответил Спайк, отсмеявшись. — Которые, на его взгляд, слишком резкие.
Мне бы, дураку, после этого заткнуться, но я зачем-то выпятил грудь:
— Мой папка — не резкий! Вы поаккуратнее с ним!
Это вызвало новый взрыв хохота. Засмеялся даже Тормоз; у него и смех был угрожающим, ни дать ни взять — лай. Он же ответил мне.
— Не переживай, Пацан. Что я, дурак — шпорить призового жеребца? Пока приносит деньги — ему бояться нечего.
— А если перестанет?
— А ты знаешь о чём-то, о чём не знаем мы? — улыбнулся Спайк. — Нет? Ну, тогда беспокоиться не о чем. Вот увидишь — всё будет славно!
Знаю — он имел в виду их поездку с отцом, и что тот соберёт деньги, и что меня отпустят… но неожиданно оказалось — его слова относятся к моему плену. Вернее, к месту, где мне предстояло быть пленником. Я почему-то решил, что меня ведут в какой-нибудь подвал, или в камеру с настоящими решётками вроде тюремных, которую оборудовали на стадионе специально, чтобы держать в ней деток невезучих парней, задолжавших Трэвису… Но нет — меня провели парой лестниц — всё время вверх; потом был коридор с ковром на полу, потом какой-то холл, опять коридор, ряды дверей с номерами. Я зачем-то начал запоминать их — но зря: «моя» дверь оказалась без номера. Спайк свистнул, и она сама открылась передо мной.