Ваймс попытался собрать все услышанное в кучу, но потерпел неудачу.
– Надо что-нибудь в себя закинуть, – сказал он. – Кофе или типа того. И тогда мир наверняка станет лучше – черт его знает почему.
Любой, кому вздумалось бы сейчас прогуляться по Федрской улице, стал бы свидетелем престранного зрелища: гном и тролль возбужденно орали друг на друга:
– Два-тридцать два, и восемь, и один!
– Что? А сколько кирпичей в этой куче?
Пауза.
– Шестнадцать, восемь, четыре, один!
– Что я говорил о делении на восемь-и-два?
Долгая пауза.
– Две-дцать-девять?..
– Верно!
– Верно!
– Можешь же!
– Могу же!
– У тебя прирожденный талант считать до двух!
– У меня природный талант считать до двух!
– Если умеешь считать до двух, то можешь посчитать все что угодно!
– Если умею считать до двух, то смогу посчитать все что угодно!
– И тогда весь мир станет твоим моллюском!
– Моим моллюском!.. А при чем тут моллюски?
Ангве пришлось ускорить шаг, чтобы поспевать за Моркоу.
– А разве мы не должны осмотреть крышу оперы? – спросила она.
– Позже. Тот, кто там был, наверняка уже скрылся. Сначала нужно доложить капитану.
– Думаешь, ее убила та же штука, что и Крюкомолота?
– Да.
– Здесь… девять птиц.
– Совершенно верно.
– А здесь… один мост.
– Точно!
– А тут… четыре-дцать лодок.
– Правильно, сорок.
– А здесь… одна-тысича, три-ста, шесть-десят, четыре кирпича.
– Хм…
– А там…
– Слушай, давай передохнем. Вовсе не обязательно считать всё…
– …один бегущий человек…
– Что? Где?!
Кофе Шэма Харги по вкусу напоминал расплавленный свинец, но обладал одним неоспоримым достоинством: любой, кто допивал этот кофе до дна, испытывал ни с чем не сравнимое облегчение оттого, что напиток наконец закончился.
– Это была, – произнес Ваймс, – невероятно отвратительная чашка кофе, Шэм.
– Спасибо, – ответил Харга.
– Мне доводилось пить немало дрянного кофе, но твой – это что-то особенное. Будто по языку провели пилой! Как долго ты его варил?
– А какой сегодня день? – уточнил Харга, протирая стакан. Он постоянно протирал стаканы. Правда, никто не знал, куда он их потом девал.
– Пятнадцатое августа.
– Какого года?
Шэм Харга улыбнулся, точнее сказать, пошевелил группой лицевых мышц, расположенных вокруг рта. Шэм Харга уже много лет управлял процветающей забегаловкой, всегда улыбался, никому не позволял есть в кредит и понимал, что большинство посетителей нуждаются в сбалансированном питании, то есть таком, где сахар, крахмал, жир и подгоревшие хрустящие кусочки смешаны в правильной пропорции.
– Я бы съел пару яиц, – сказал Ваймс, – но таких, чтобы желтки в них были твердыми, а белки жидкими, как патока. А еще бекона, того особенного бекона с костяными прожилками и свисающими кусками сала. И ломтик жареного хлеба, от одного взгляда на который можно покрыться холодным потом.
– Непростой заказ, – вздохнул Харга.
– Вчера он тебе удался. И налей еще кофе – черного, как полночь в безлунную ночь.
Харга взглянул на него с удивлением. Сегодня Ваймс вел себя странно.
– Черного как что? – переспросил он.
– О, чертовски черного, я хотел сказать.
– Это не совсем верно.
– В каком смысле?
– В безлунную ночь на небе много звезд. Это логично – их лучше видно. Безлунная ночь может быть довольно яркой.
Ваймс вздохнул.
– Ну тогда цвета облачной безлунной ночи, – сказал он.
Харга внимательно посмотрел на кофейник.
– Облака кучевые или перисто-дождевые?
– Извини, сейчас вообще не понял.
– Видишь ли, кучевые облака висят низко, поэтому от них отражаются городские огни. А во втором случае ты можешь получить высотное рассеивание света ледяными кристалликами и…
– Безлунная ночь, – перебил Ваймс глухим голосом, – такая же черная, как этот кофе.
– Точно!
– И еще пончик. – Ваймс схватил Харгу за засаленную жилетку и подтащил к себе, пока они не оказались нос к носу. – Пончик такой же пончиковый, как пончик, слепленный из муки, воды, одного большого яйца, сахара, щепотки дрожжей, корицы по вкусу и варенья – ягодного или крысиного в зависимости от национальных или видовых предпочтений. Ясно? Не метафорический пончик, а просто пончик. Всего один.
– Пончик?
– Да.
– Так бы и сказал.
Харга высвободил жилетку, обиженно посмотрел на Ваймса и вернулся на кухню.
– Стоять! Во имя закона!
– А какое у закона имя?
– Откуда я знаю?
– Тогда почему мы его преследуем?
– Потому что он убегает!
Дуббинс прослужил стражником всего несколько дней, но уже успел усвоить один важный основополагающий факт: находиться на улице, не нарушив тот или иной закон, – почти невозможно. Если служителю закона захочется пообщаться с гражданином, то на этот случай в его распоряжении имеется целый ряд потенциальных обвинений – от Преднамеренного Праздношатания до Сопротивления Задержанию Существа Подозрительного Цвета/Формы/Вида/Пола.
На мгновение ему пришло в голову, что любого, кто не бросился бы наутек при виде бегущего к нему тролля с дубиной, можно было бы смело привлечь к ответственности по закону от 1581 года, запрещающего быть чертовски глупым. Но размышлять об этом было некогда. Сейчас ясно только одно: кто-то бежал, а они гнались. Они гнались, потому что он бежал, а он бежал, потому что за ним гнались.
Ваймс сел за столик с чашкой кофе в руке и поглядел на предмет, который он подобрал на крыше.
Он был похож на короткую флейту Пана – при условии, если бы Пан пользовался всего шестью нотами и все они были одинаковыми. Трубочки оказались стальными, сваренными в единый блок. С одной стороны виднелась полоска зазубренного металла, похожая на расплющенное зубчатое колесо, и вся эта штука пахла фейерверком.
Он осторожно положил предмет рядом с тарелкой и открыл рапорт сержанта Колона.
Фред Колон явно потратил на него немало времени, скорее всего пользуясь при написании словарем. Рапорт гласил:
Рапорт сержанта Ф. Колона. Сегодня, 15 августа, приблиз. в 10 утра я проследовал в сопровождении капрала С.В.С. Дж. Шноббса в Гильдию Шутов и Баламутов, что на улице Богов, где мы поимели беседу с клоуном Боффо, который сообщил следующее: клоун Бино (ныне покойный) был определенно замечен им (клоуном Боффо) покидающим Гильдию прошлым утром сразу после взрыва {что есть, по моему мнению, дохлый номер, поскольку жмурик был мертвым по крайней мере уже два дня, с чем полностью согласен капр. С.В.С. Дж. Шноббс. По моему кто-то пытается накормить нас тухлятиной. Не думаю, что стоит доверять человеку, который зарабатывает на жизнь, падая на задницу}. Потом с нами поимел беседу доктор Пьеро, который чуть ли не пнул нас оттуда под булки. Нам показалось (а именно мне и капр. С.В.С. Дж. Шноббсу), что Шуты взволнованы тем, что это могли быть Наемные Убийцы, но мы не поняли почему. Кроме того, клоун Боффо также сказал, чтобы мы искали нос Бино, но у него был нос, когда его нашли, поэтому я спросил у клоуна Боффо, не имеется ли в виду фальшивый нос, но он ответил «нет, настоящий нос, проваливайте». Потом мы вернулись сюда.
Ваймс задумался над выражением «пнуть под булки». Странная история с носом была похожа на головоломку, завернутую в загадку, или, по крайней мере, в почерк сержанта Колона, что было почти одно и то же. Зачем советовать искать нос, который не теряли?
Он открыл рапорт Дуббинса, написанный аккуратным угловатым почерком руки, более привычной к рунам. И к сложению саг.
Копетан Ваймс, сими словами наченаю сваю хронеку я, младшей канстебль Дуббинс. Яркем выдалось утро, и помыслы нашы чисты, кагда мы праследовали в Гильдею Алхимеков, где ждали нас рокавые событья, о каторых я щас пропаю. Там страшна взрывалесь шары. Штош о запросе, с каторым мы посланы были, то нам саобщили, бутто прилогаемая бумага (прилогается) нописана рукой Лионарда Щибатанскова, который таинствинно исщез. Бумага глосит, как сделать парашок, прозываимый парашок № 1, каторый пихают в фирверки. Гасподин алхимек Зильберкит молвел, бутто это все алхимеки знают. А еще на палях бумаги есть рисунок «Рушница». Мой кузен Башнелом, что краски Лионарду толкал, падтвердил, бутто почерк ево и молвел, что Лионард песал задомнаперед, патамушта был гений. Я скапировал чиртёш.
Ваймс положил бумаги на стол, придавив их найденным на крыше металлическим предметом.
Затем сунул руку в карман и достал оттуда пару свинцовых лепешек.
По словам горгульи, у неизвестного была палка…
Ваймс посмотрел на чертеж. Если верить тому, что набросал Дуббинс, палка была похожа на трубу с арбалетным прикладом на конце. Рядом были изображены несколько странных механических устройств и пара маленьких предметов из шести трубочек. Вся страница была испещрена каракулями. Кто-то (возможно, сам Леонард) читал книгу о фейерверках и что-то царапал на полях.
Фейерверки…
Хм… фейерверки? Но фейерверки – это же не оружие. Хлопушки взрываются. Ракеты взлетают вверх (более или менее), но попасть ими можно только в небо.
Крюкомолот был известен мастерством в обращении с механизмами, но для гнома это нетипично. Люди думают, что это так, но это не так. Гномы весьма искусны в обработке металлов, они куют великолепные мечи и украшения, но в том, что касается зубчатых колес и пружинок, они не очень техничны. Крюкомолот был уникальным гномом…
Так…
Предположим, такое оружие существует. Предположим, существует нечто особенное, но при этом странное и пугающее…
Да нет, быть такого не может! Оно либо распространится повсюду, либо его уничтожат. А значит, и в музей Наемных Убийц оно не попадет. Но что же в нем выставляют? То, что не сработало, или сломалось, или нечто в назидание потомкам… Ну и какой тогда смысл выставлять напоказ