– Мне очень жаль.
– Но они редко думают головой.
– Согласен.
Лорд Витинари откинулся на спинку кресла и задумчиво уставился на окно.
– Например, представляешь, насколько нужно не думать, чтобы открыть рыбный бар «Три Удачи На Вынос» в ночь зимнего солнцестояния, да еще и в полнолуние?
– Что поделать, такова человеческая натура…
– Я так и не смог выяснить, что случилось с господином Хонгом.
– Бедняга.
– А взять хотя бы этих волшебников? Увидят торчащую из ткани реальности ниточку – и давай за нее тянуть, даже не задумываясь. Болваны, честное слово!
– Невероятно!
– А еще эти алхимики… Они считают своим гражданским долгом смешивать все подряд, чтобы посмотреть, что из этого получится.
– Я даже отсюда часто слышу взрывы.
– А потом еще появляется кто-то вроде тебя…
– Мне правда очень жаль.
Лорд Витинари снова и снова прокручивал пальцами винт летательного аппарата.
– Ты мечтаешь о полете, – вдруг произнес он.
– О да. Только тогда люди станут по-настоящему свободными. В воздухе не бывает границ. Все войны закончатся, потому что небо бесконечно. Какое счастье тогда бы настало, если бы мы научились летать…
Витинари поворачивал аппарат то так, то эдак.
– Да, – ответил он, – пожалуй, ты прав.
– Знаете, я даже пробовал вставить в нее заводной механизм.
– Прошу прощения? Я задумался на секунду и прослушал.
– Я говорю, пытался использовать заводной механизм, чтобы заставить машину лететь. Но ничего не вышло.
– О.
– Как туго ни взводи пружину, у нее есть свой предел.
– О да. Разумеется. Когда заводишь пружину в одну сторону, ждешь, что вся ее энергия ударит в другую. А иногда приходится взводить пружину до упора, – произнес Витинари, – и молиться, чтобы она не лопнула…
Выражение его лица изменилось.
– О боги, – пробормотал патриций.
– Простите? – не понял Леонард.
– Он не треснул кулаком в стену, когда уходил. Неужели я перегнул?
Детрит сидел на полу, от него валил пар. Теперь он чувствовал голод, но не желудочного свойства, а скорее мыслительного. Ему хотелось думать. По мере того как температура падала, эффективность его мозга росла. И нуждалась в нагрузке.
От нечего делать он стал считать кирпичи в стене – сначала в двоичной системе, потом в десятеричной и, наконец, в шестнадцатеричной. Цифры выстраивались и маршировали перед его мысленным взором в испуганном смирении. Детрит открыл деление и умножение. Потом изобрел алгебру, ставшую интересным развлечением на одну-две минуты. А затем, почувствовав, как рассеивается туман чисел, он поднял голову и увидел сверкающие вдалеке вершины дифференциального исчисления.
Эволюция троллей происходила в высоких, гористых и, прежде всего, холодных местах. Их кремниевые мозги привыкли работать в низких температурах. Но по мере спуска вниз, к сырым равнинам, возраставшая жара замедляла движения троллей и делала их бестолковыми. Вопреки сложившемуся стереотипу в город приходили отнюдь не глупые тролли. Напротив – тролли, решившие спуститься к людям, часто отличались выдающимся интеллектом, но в городе они неминуемо тупели.
Детрит считался идиотом даже по меркам городских троллей. Но это объяснялось всего лишь тем, что мозг Детрита был естественным образом оптимизирован под температуры, редко случавшиеся в Анк-Морпорке даже в самые холодные зимы…
Теперь же его мозг оказался в условиях идеальной рабочей температуры. Но, к сожалению, эти условия совсем незначительно отличались от оптимальной точки его физической смерти.
Часть мыслительного аппарата Детрита работала над решением этой проблемы. Вероятность спасения вовсе не нулевая. Для этого достаточно покинуть склад. Но тогда он снова поглупеет. Это было так же ясно, как то, что 10–3(Me/Mp)α6 αG-1/2N≈10N.
Тогда следует постараться извлечь максимум пользы от сложившейся ситуации.
Он вернулся в мир чисел – настолько комплексных, что они утратили всякий вещественный смысл и стали не более чем переходными. А еще он продолжил замерзать до смерти.
Достабль добежал до Гильдии Мясников почти сразу после Дуббинса. Большие красные двери были почти снесены с петель, и прямо за ними сидел потирающий нос мясник.
– Куда он побежал?
– Дуда!
А в главном зале Гильдии, шатаясь и дергаясь, кругами ходил верховный мясник Герхард Стелька. Так странно он себя вел оттого, что сапоги Дуббинса упирались ему в грудь, а сам гном висел, крепко вцепившись в фартук, как отважный моряк, управляющий яхтой в штормовую погоду. При этом Дуббинс ухитрялся размахивать топором прямо под носом Стельки.
– Дай сюда немедленно, или я заставлю тебя сожрать собственный нос!
Собравшаяся толпа подмастерьев-мясников старалась держаться от них подальше.
– Но…
– Не сметь со мной спорить! Я – офицер Стражи!
– Но я…
– Даю последний шанс, сволочь. Давай сюда сейчас же!
Стелька страдальчески закатил глаза.
– Да что тебе надо-то?!
– Ой, – произнес Дуббинс. – Я что, не сказал?
– Нет!
– Надо же, я был уверен, что сказал.
– Ты не говорил!
– Хех… Ну что ж. Мне нужен ключ от склада с фьючерсной свининой.
Дуббинс спрыгнул на пол.
– Зачем?
Топор снова оказался возле носа Стельки.
– Просто спросил, – произнес он глухим отчаянным голосом.
– Один из наших стражников там замерзает насмерть, – ответил Дуббинс.
Когда главную дверь наконец открыли, вокруг собралась целая толпа зевак. На мостовую вывалились глыбы льда, и наружу вырвался сверххолодный воздух.
Пол и ряд висевших туш, совершавших обратное движение во времени, покрывал толстый слой инея. Таким же инеем была покрыта огромная детрито-образная каменная глыба, почти примерзшая к полу.
Поднатужившись, глыбу вынесли на солнечный свет.
– А разве его глаза не должны вспыхивать и гаснуть? – поинтересовался Достабль.
– Ты слышишь меня? – заорал Дуббинс. – Детрит!
Детрит моргнул. На дневной жаре с него начал слезать лед.
Он чувствовал, как раскалывается чудесная вселенная чисел. Растущая температура ударила по мыслям, как струя огнемета по льдине.
– Скажи что-нибудь! – крикнул Дуббинс.
Огненный смерч с ревом пронесся сквозь мозг Детрита, и башни интеллекта рухнули.
– Ой, вы только взгляните на это, – удивленно проговорил один из подмастерьев.
Внутренние стены склада были сплошь покрыты цифрами. Весь иней был исписан уравнениями – сложными, как нейронная сеть. В какой-то момент вычислений математик перешел от использования чисел к буквам, но вскоре кончились и они. Тогда в ход пошли другие знаки. Скобки, как клетки, заключили в себя выражения, которые для обычной математики стали бы тем же, чем город является для карты.
По мере приближения к цели они становились все проще, но за плавными линиями этой спартанской простоты скрывалась поистине удивительная сложность.
Дуббинс разглядывал письмена с раскрытым от удивления ртом. Он понимал, что не сможет разобраться в них и за сто лет. От теплого воздуха иней стал таять. Уравнения сужались по мере того, как сползали вниз по стене, затем перемещались на пол и вытягивались дорожкой до того места, где в конце концов обнаружили замерзшего тролля. Последние записи свелись к ряду коротких, но очень емких математических формул, которые, казалось, двигались, искрили и жили собственной жизнью. Это была математика без чисел – чистая и яркая, как молния.
И в конце этой молнии стоял один простой символ «=».
– Равно чему? – пробормотал Дуббинс. – Чему равно-то?
Иней окончательно растаял.
Дуббинс вышел на улицу. Вокруг окруженного зеваками Детрита уже успела растечься лужа.
– Кто-нибудь может одолжить ему одеяло? – поинтересовался он.
Один очень толстый человек ответил:
– Ага. Ищи дурака! Кто станет пользоваться одеялом после того, как оно побывает на тролле?
– Хм… какая интересная мысль, – проговорил Дуббинс. Он взглянул на пять отверстий в нагруднике Детрита. Если бы тролль стоял, они оказались бы примерно на высоте головы гнома. – Не могли бы вы подойти ко мне? На секундочку.
Ухмыльнувшись своим друзьям, мужчина вразвалочку приблизился к гному.
– Полагаю, вы заметили дыры в его броне? – осведомился Дуббинс.
Себя-Режу-Без-Ножа Достабль отличался талантом к выживанию. Как грызуны и насекомые способны почуять землетрясение до первых толчков, так и он мог заранее предсказать, что сейчас на мостовую рухнет чье-то огромное толстое тело. Дуббинс разговаривал подозрительно вежливо. А если гном ведет себя вежливо, значит, он копит силы, чтобы внезапно стать очень грубым.
– Пожалуй, пора. Пойду-ка, что ли, по своим делам, – пробормотал Достабль и принялся пятиться назад.
– Против гномов я вообще ничего не имею, – доверительно сообщил толстяк. – Гномы – они ведь как люди. Ну… почти. Только очень короткие. Но тролли? Не-е-ет… Они же совсем другие, верно?
– Простите… извините… дайте проехать, – бормотал Достабль, стремясь откатить тележку как можно дальше, но из-за плотного скопления людей приходилось двигаться со скоростью катафалка.
– Какая красивая у тебя курточка, – похвалил толстяка Дуббинс.
Тележка Достабля наконец ускорилась и на одном колесе завернула за угол.
– Просто мечта, а не куртка. А знаешь, как тебе следует с ней поступить? – ласково поинтересовался Дуббинс.
Толстяк нахмурился.
– Немедленно снять и отдать троллю, – сказал Дуббинс.
– Ах ты ж, мелкий…
Толстяк схватил Дуббинса за кольчугу и рывком поднял вверх.
Рука гнома мелькнула как молния. Раздался металлический лязг.
На несколько секунд человек с гномом образовали занятную, но абсолютно неподвижную композицию.
Дуббинс оказался почти на одном уровне с головой толстяка и теперь с интересом наблюдал, как на его глазах наворачиваются слезы.