— Не понравился разговор, — усмехнулся Сергей, провожая Юлькиного отчима взглядом.
— Я боялась, что ты ему скажешь, — призналась Юлька.
— Конечно, скажу. Ты думаешь, я тебя, как полонянку, тайно увезу?
— Почему тайно? Не тайно… Но я согласна и тайно! — тихо воскликнула Юлька. Наверное, ей хотелось этого. Но она понимала, что такой путь Сергея не устраивает. — Как ты хочешь. Только пусть мамка ему первая скажет. Она говорит, что дед задумал на работу устраиваться. Это что-то новое. Хитрый он, за версту все чует.
— Что же он чует?
— Подожди. Вот посмотришь… У меня такое предчувствие, что он о чем-то догадывается.
— Ладно, пошли в музей.
В монастыре под березами было безлюдно, тихо и прохладно, даже холодновато было и в краеведческом музее. Сергей и Юлька осмотрели все его экспонаты за какие-нибудь полчаса. Ничего интересного не было, если не считать двух-трех довольно старых икон, осколков цветной черепицы времен Ивана Грозного да одного любопытного документа. Он гласил: «Холоп боярского сына Лупатова — Никита изобрел деревянную машину с крыльями и рулем, опустился с колокольни Александровой слободы. «Отцы церкви» свирепо расправились с ним. Приговор:
«Человек не птица, крыльев не имат. Аще же приставит себе крылья деревянные, против естества творит. То не божьи дела, а от нечистой силы. За сие содружество с нечистой силой отрубить выдумщику голову. Тело окаянного пса бросить свиньям на съедение. А выдумку, аки дьявольской помощью снаряженную, после божественной литургии огнем сжечь».
— Не дурак был этот гад, что писал, стиль есть, — тихо сказал Сергей. — Он вгляделся в картину, на которой был изображен Никита в полете. — Один из первых русских летчиков, Юлька! Изобрел деревянную машину с крыльями и рулем… Изобретатель. Мы с ним как-никак одной профессии! Жаль, что чертежи, конечно, не дошли до нас. Если они были…
— Все спалили мракобесы.
— Никита! Счастливый был человек! — продолжал Сергей. — Может быть, ему снились Гагарин и Терешкова?
— В образе святых, — добавила Юлька.
— Нет, — возразил Сергей, — этот человек в бога не верил. Право летать, кроме птиц, принадлежало только богу и его свите. А он посягнул на это право. Вот кому бы музей-то посвятить — первому летчику Никите, холопу боярского сына Лупатова!
Юлька посмотрела на Сергея, потом опустила глаза. Сергею показалось, что она хотела о чем-то спросить его. Он почти предчувствовал этот вопрос. Но Юлька не решилась и отошла. За распахнутой дверью, на ступеньках, прижавшись к Сергею, она сказала шепотом:
— Мне всегда кажется, что я уже была здесь. Вон там, — она протянула руку, — сидел этот страшный царь. Когда ученый Герасимов вылепил его лицо, я сразу узнала… — И Юлька побежала вниз по лестнице, словно спасаясь от преследователей. Под березами она остановилась и засмеялась. — Чего только не примерещится! Сумасшедшая я! Как раньше говорили, блаженненькая.
— Блаженная — это почти святая, Юлечка.
— Не-ет, тогда нет! Я не святая.
Они вышли за монастырскую ограду, Юлька вдруг замолчала и задумалась. Сергей ждал, что она задаст свой вопрос. И Юлька спросила:
— Кто же он такой был, этот Никита? Может, Сонков?
— А может, Князев, — ответил Сергей. Он ждал, конечно, не этого вопроса.
— Может, и Сонков. Ведь Сонковых в Александрове, пожалуй, не один десяток.
— Сережа, а все-таки как задержать тот «велосипед»? Ну, ту машину?
Теперь Юлька спрашивала о том самом, Сергей был уверен, что этот вопрос не переставал волновать ее со вчерашнего дня. Он тоже все время думал о своей ошибке и прикидывал, как ее исправить. И у него и у Юльки на уме было одно и то же, и это о многом говорило Сергею.
— Может, у вас там недоумевали? В обкоме тебя поддержали бы, — добавила Юлька. — Почему ты решил, что тебя там не поддержат? У тебя были основания?
— Да не было никаких оснований! — с горечью сказал Сергей. — Может, и недоумевали. Может, в конце концов и поддержали бы. Написав заявление, я ходил, словно околдованный, в каком-то полусне.
— Если бы я тебе могла помочь!..
Сергей с нежностью посмотрел на нее.
— Да ты мне уже помогла, Юлечка!
— Хорошо, если хоть немножко… — прошептала Юлька, и Сергей увидел, как у нее засияло от радости лицо. — Ты думаешь, что дело еще можно поправить, добиться правды?
— Машины еще нет, она в проекте. А значит, от нас еще кое-что зависит! Завтра в Москве я кое-куда забегу!
— Эх, мать честная! — лихо воскликнула Юлька. — Поставить бы на место твоего главного инженера настоящего изобретателя! И дать ему помощь…
— Помощь дьявольская… — Сергей стукнул себя ладонью в грудь и засмеялся. — Прошу любить и жаловать, один из дьяволов, которые помогали бедняге изобретателю!
— За что же жаловать? На костер обоих! — и Юлька тоже засмеялась.
Сергей подумал, что, значит, им ничего не страшно, если они могут вот так шутить и смеяться над его ошибкой.
Но они переглянулись и нахмурились, посуровели, когда увидели Андрея Васильевича.
— Сидит, ждет!.. — с досадой прошептала Юлька.
— Разговаривать буду я, — решительно сказал Сергей. — И без возражений.
Дядя Андрей сидел на лавочке, медленно скручивая цигарку. Он был сдержанно холоден. Проводив Юльку сумрачным взглядом (она, не останавливаясь, прошла во двор), он сделал знак Сергею, чтобы тот задержался.
— Что же это такое, Сергей Васильич? И как это понять? — строго, но несколько сконфуженно спросил он. — Вы уж мне объясните, отцы родные, что в моем доме творится?
Сергей сел рядом.
— Я сам вас хотел спросить, Андрей Васильевич, что у вас творится. Как в старое время, выдаете дочь замуж, не считаясь с ее желанием.
— Отцы родные, да неправда ваша! Свое согласие она мне изъявила еще год назад, я ее за язык не тянул.
— Знаю. Но с тех пор многое изменилось.
— Что же изменилось такое, отцы родные?
— Юлька изменилась — это главное. Не явись я, она бы тайком уехала.
— Весь ваш род Сонковых такой — тайком увозить!
— Но я-то тайком не увожу, Андрей Васильевич, — улыбнулся Сергей. — Истину нельзя искажать.
— Ты ее, Сергей Васильич, от жениха увозишь.
Сергей впервые по-серьезному разговаривал с Юлькиным отчимом. В день приезда, вечером, дядя Андрей в основном слушал Вальку, поддакивал ему. И Сергей сразу тогда определил Валькину роль в этом доме. Дядя Андрей глядел Валькиными глазами, слушал Валькиными ушами и говорил Валькиным языком. Сейчас Сергею стало жалко этого старика, и он сказал:
— Неужели вы не понимаете, Андрей Васильевич, куда Валька метит? Он вашим хозяином будет. Это для него главное. И вас, и Авдотью Емельяновну, и Юльку в кулак зажмет да еще какой-нибудь цитатой пришлепнет. Вы и не пикните!
— Что верно, то верно, — как-то сразу согласился дядя Андрей. — Крепко он, Валентин Иваныч, уцепился. Ему в рот палец суешь, а он кулак норовит отхватить. А мне пятьдесят восемь! Я еще десяток, чай, протяну. В приживалах неохота старость коротать.
— Вот видите, — сказал Сергей, удивляясь неожиданной перемене.
— Я тут работку одну подыскал. Ничего не поделаешь, время такое. Работенка подходящая для меня, по силе возможности. Только вот к чему клоню, отцы родные: ты на каких правах, Сергей Васильич, Юльку-то забираешь? Мне мать что-то толковала, да не понял я ее, темную.
Деловитый вопрос неприятно задел Сергея.
— Я считаю Юлю сестрой, — сухо ответил он.
— Ну, какая она сестра! Чай, не родная кровь, — не поверил дядя Андрей. — Не уразумею я никак…
— Я отношусь к ней, как к сестре, — повторил Сергей.
Дядя Андрей опять не поверил.
— То есть на иждивенье девку берешь?
— Не беспокойтесь, ваших денег не потребую.
— Так ведь какие у меня деньги? Отцы родные, все дорого…
«Налоги большие». Сергей ждал этих слов, но дядя Андрей остановился и снова деловито спросил:
— А у тебя, Сергей Васильич, жалованье-то какое?
— Было не очень большое. Сто семьдесят…
— Вона, отцы родные! — воскликнул дядя Андрей. — Месяц прошел — получи сто семьдесят. Чай, не пни корчуешь. Умственная работа хлеба много не спрашивает. Ладно, забирай Юльку! Мать-то чемоданишко с тряпками уже приготовила. Да если что, не брезговай нами, в гости приглашай… когда у Юльки ребеночек народится. — Он добродушно засмеялся, и Сергей понял, что он и смеется почти как Валька.
Сергей хотел встать, но дядя Андрей удержал, положив руку на его колено.
— Ты на меня не обижайся, Сергей Васильич, все бывает. И на сестрах люди женятся. Тут вот что: я денечка на два к куму в деревню уеду, кум что-то захворал.
— Не понимаю, почему вы так Вальки боитесь?
— А карась щуки завсегда боится. Чернокнижник он… Я его чернокнижником зову. Он, Валентин Иваныч, начитанный, в политике силен. Слова мне вчера принес. Я эти слова кому следыват показал — не верят. Не с того конца, говорят, подходим, то есть наоборот все вывернули. В горком хотят идти. Не те слова мне принес, люди-то поумнее есть, — с сожалением сказал дядя Андрей. — Твоя правда, Сергей Васильич, он и на меня любые слова отыщет. Слов-то теперь много, на всех хватит.
— Да уж на таких, как Валька и его друзья, хватит! — сказал Сергей. — Есть достойные слова!
— А я что говорю? — добродушно заулыбался дядя Андрей. — Карасю со щукой не породниться. Увози Юльку, бог с тобой!
«Кто из вас карась, а кто щука — это еще гадать надо», — подумал Сергей.
— С богом, — сказал дядя Андрей. — Я человек сговорчивый. Валентину Иванычу скажу, что без меня все приключилось.
— Как хотите, так и говорите.
Минут через десять, наскоро попрощавшись с Юлькой, прослезившись для порядка, дядя Андрей ушел. И только тогда Сергей заметил синяк под глазом у Авдотьи Емельяновны.
— Вот негодяй! — выдавил Сергей сквозь зубы.
— А ничего, я привыкшая, — успокоила его Авдотья Емельяновна. — Это еще ничего, от радости он раз вдарил и перестал, терпимо, ничего. Без боя согласился. — Она улыбалась, словно ее одарили чем-то.