2 мая. Мы вынуждены лежать вследствие худой погоды: снежные заносы, туман и бешеный северо-восточный ветер, который вечером поворотил к северу. Я развязал палец; он оказался распухшим, а отмороженный конец его совершенно черным. С помощью ланцета, который держу левой рукой, я удалил всю почерневшую часть. Не успел я ввести в мясо кончик ножа, как оттуда вышло очень много гноя, что доставило мне большое облегчение. Я срезал всю верхнюю, омертвевшую часть и обнажил кусочек кости, также, по-видимому, омертвелой. Я надавил на конец ее и почувствовал невыносимую боль во всей руке. Думая, что при малейшем толчке она может причинять мне большие боли, я решил отнять ее. Но у меня ничего не было, кроме ножниц, а маленькая косточка между тем оказалась очень твердой, и резать ее было очень больно. На маленькую операцию эту, которую доктор кончил бы в 3 минуты, я употребил 2 часа, доставив этим не особенно приятное развлечение своим спутникам, которые вынуждены были помогать мне. Канепа не выдержал и, несмотря на бурю и снег, вышел из палатки.
8 мая. Наконец-то удалось нам определить широту и какую широту! — на 24 км южнее, чем мы думали.
13 мая. У нас еще 17 полных порций, которых может хватить на 23 дня, если сократить каждую порцию на одну четверть. Сухарей зато 45 порций. Для собак у нас 200 порций пеммикана и, кроме того, 76 порций высшего сорта пеммикана; он был также взят для собак, но теперь мы решили его сохранить для себя. Я уже несколько раз прибавлял к пище по две порции этого пеммикана.
19 мая. С 4 часов и до полуночи мы шли по равнинам старого, по-видимому, льда, не обращая внимания на туман и снег, который падал то мелкими звездочками, то крупными хлопьями. Все были точно сонные, но стоило явиться какому-нибудь препятствию, как и люди и животные моментально просыпались и к ним возвращалась прежняя энергия. Когда же препятствие было пройдено, все снова погружались в прежнее состояние и с трудом тащились вперед.
Видимый упадок физических сил моих спутников, к которому присоединилось и нравственное угнетение, явился следствием течения, гнавшего нас на запад. Все это крайне беспокоило меня. Я не мог поступать против совести и не говорить им всей правды. Какой-нибудь несчастный случай мог каждую минуту вырвать меня у них, а потому они должны были знать, где находятся и какого направления должны будут держаться, чтобы спасти себя. Я старался почаще знакомить их с картой, по которой они могли довольно точно определить, в каком положении находятся. Что касается меня, то энергия моя возрастала с каждым днем. Я чувствовал себя сильнее и не испытывал ни усталости, ни сонливости. Мой указательный палец почти не болел больше; я развязал его, лежа в мешке, и прорезал его сбоку острием ланцета, чтобы выпустить скопившийся в нем гной. Пока спали мои спутники, я справился с этой операцией и не чувствовал при этом никакой боли.
20 мая. День прошел в печальных размышлениях о том моменте, когда съестные припасы выйдут и мы не в состоянии будем бороться с течением. Тут перед моими глазами вырастает призрак голода и мороза... Ужасный конец Де-Лонга и экспедиции Грили представляется мне со всеми своими ужасными подробностями, и среди окружающей меня тишины я с сожалением смотрю на спутников, спящих около меня. У них, как и у меня, есть семьи, которые молятся за нас, и при этой мысли я чувствую прилив новых сил, которые побеждают овладевшее мною малодушие. Нет, будем бороться до конца, и если падем, то лишь после отчаянной борьбы!
22 мая. Погода все та же. До 41/2часов мы шли по довольно ровному льду, а затем нам пришлось прокладывать себе дорогу среди ледяных скал, между которыми лежал такой глубокий и мягкий снег, что мы и собаки выбились из сил. Через каждые 2—3 метра мы проваливались по самые бедра, затем несколько метров шли по твердому снегу и вдруг неожиданно проваливались до пояса или даже до плеч. С трудом, при помощи рук и колен, выкарабкивались мы наверх и тут же снова проваливались. Что за мучение!
1 июня. Мы спали 12 часов; время от времени один из нас выходил из палатки, чтобы посмотреть, что делается с каналом, задержавшим нас вчера. Только в 3 часа пополудни появилась возможность перейти через него. Мы запрягли собак и после неимоверных усилий перешли на другую сторону, где находилась обширная равнина. В конце ее мы нашли полузамерзший канал, затем еще две большие равнины и наконец остановились у широкого канала, берега которого двигались, Переход длился два часа. Мы перешли еще равнину и канал, отнявший у нас снова два часа времени. В нашем распоряжении находилась только одна льдина, на которой под конец переправились Канепа и Фенойлье с 15 собаками. От чрезмерной тяжести льдина погружалась в воду и грозила распасться на куски. Мы с Петигаксом тянули изо всех сил канат, и спутники отделались лишь ножной ванной. Теперь мы то и дело попадаем в воду; я бываю рад, если пройдет полдня и я ни разу не попаду в воду по самые колени.
3 июня. С полуночи и до 6 часов вечера мы не останавливались и все искали прохода то к югу, то к северу, надеясь пробраться к востоку. Прокружив целое утро и потеряв при этом одни сани, мы добрались до обширного ледяного поля, плывшего мимо равнины, где мы ночевали. Мы надеялись, что оно доплывет до противоположного берега канала, но вместо этого оно остановилось посреди него. Когда мы добрались наконец, куда хотели, мы нашли там вчерашние наши следы.
Есть от чего потерять мужество! Мучиться столько часов и прийти на то же место!
8 июня. Я не смыкал сегодня глаз и, лежа в мешке, много часов подряд терзался под наплывом тревожных дум. Но мысли о невесте, о матери, о взятом на себя обязательстве одержали верх над угнетавшим меня состоянием духа, и я спокойнее стал обдумывать наше отчаянное положение. У нас осталось 25 кг пеммикана; если мы кончим его за неделю, у нас будет еще 8 собак, мяса которых хватит на 20—25 дней. Перед нами, следовательно, целый месяц до наступления голода, а за это время мы можем добраться до мыса Флоры, где находится большой склад съестных припасов.
Ночью вследствие сильного движения льдов на севере и северо-западе образовалось много широких каналов. Мы оказались таким образом окруженными со всех сторон водою, к нам ничего больше не оставалось, как расположиться лагерем и ждать более благоприятной минуты.
9 июня. В 9 часов мы двинулись в путь, и через полчаса, нам удалось выбраться из этого полярного болота. В 2 часа пополудни Петигакс позвал меня на верхушку глыбы, куда он вскарабкался, чтобы высмотреть дорогу, и просил меня захватить с собою бинокль. Я поспешил исполнить его просьбу. К юго-востоку ясно выделялись на горизонте два острова, по всей вероятности, Неаль и Гарлей[18], а влево от них высокий, темный мыс, верхушка которого была покрыта снегом: мыс Милла, без сомнения. Земля! Я уверен, что немногие моряки испытали то чувство, которое испытали мы в эту минуту. С невероятным воодушевлением продолжали мы путь: мы чувствовали себя так бодро, как в тот день, когда вышли из хижины. Мы не ощущали ни тяжести в ногах, которые до сих пор казались нам свинцовыми, ни пустоты в желудке, ни жажды; мы не плелись уже шаг за шагом, как раньше, а быстро двигались вперед.
Часов после трех показалось солнце, в весь горизонт прояснился. Мы вскарабкались на глыбу, чтобы еще раз увидеть желанную землю. Увы! Острова и мыс исчезли! На восток тянулась необозримая, покрытая глыбами и каналами поверхность, которая далеко впереди сливалась с горизонтом. Мы были поражены, Ужас овладел нами!
10 июня. Мы двинулись в путь рано утром. В 101/2часов Петигакс сделал мне знак с верхушки ледяной глыбы. Я поспешил к нему; острова снова показались, и еще яснее вчерашнего. Я совершенно ясно видел темную скалу, покрытую кое-где светлыми полосами, лишаями по всей вероятности, и кончавшуюся вверху снежным куполом. Это не остров Неаль, как я думал сначала, а мыс Мак-Клинтока. Нет никакого сомнения больше: мы находились ближе к земле, чем думали вчера.
20 нюня. Пока мы спали, ветер разогнал льдины, и мы, проснувшись, увидели, что все кругом нас покрыто водой. Мы очутились на небольшом ледяном островке, поперечник которого равнялся 60 метрам; приходилось сидеть и ждать благоприятного ветра или течения. Весь день этот был полон беспрерывных надежд и разочарований, Наш маленький остров то приближался к ледяному полю, то удалялся от него. Западный ветер становился все сильнее, и всю надежду свою мы возлагали на него.
21 июня. Всю ночь кто-нибудь из нас дежурил, потому что водяная поверхность то расширялась, то суживалась. Мы находились в 20 метрах от ледяного поля. С мужеством отчаяния двинулись мы вперед. Целый час невыразимой муки пережили мы на этом растрескавшемся, плавающем на воде ледяном поле; каждый шаг завоевывали мы с неимоверными усилиями и, несмотря на это, удалились всего на 50 метров.
Ледяное поле, оставленное нами позади, и то, к которому мы стремились, быстро двигались по направлению к югу; наша же льдина и окружающие нас глыбы не двигались с места. Канал превратился в озеро, которое все больше и больше разливалось к северу. Часа два продержались мы на нашем странном суденышке, когда вдруг увидели, что озеро уменьшается, а ледяные поля начинают с необыкновенной быстротой надвигаться на нас. Мы решили перебраться на лед раньше, чем он столкнется с нашим маленьким островом. Не успело ледяное поле приблизиться к нам, как мы прыгнули на него и потащили за собой собак и сани. В ту же минуту островок наш, стиснутый ледяными полями и глыбами, распался на куски. Мы вздрогнули, и отвернулись от него... Мы ласкали собак, которые повиновались нам и столько жертв принесли нам. Поколебайся они минуту — и все имущество наше погибло бы.