но, или только утром, или только вечером, или урывками, но все, по-моему, стараются как можно меньше возиться с ними. Рабочий день построен так, что солнце почти не светит в глаза. Сначала оно на востоке, потом за спиной, в 18 часов на западе. Но от белизны, от солнечного света, отраженного от снега и льда, глаза устают. Причин болезни 11 мая несколько: накопившаяся усталость глаз, те самые попытки найти направление на солнце, о которых я говорил (мы буквально вглядывались в него, и это не могло пройти безнаказанно), психологический стресс после ссоры — она изнурила всех. До 11 мая Василий, верящий только в свой опыт, очки не носил, потом, нахватав «зайчиков», чуть-чуть испугался; мы же все боялись снежной слепоты панически — каждый либо перенес ее сам, либо наблюдал у товарищей.
Неделю после 11 мая я почти не снимал очков, даже спал в них. Ночи из-за солнца стали в самом деле трудными. В нашей палатке и в пасмурную погоду будто солнечно, а теперь она буквально светится, словно бенгальский огонь горит все время, проснешься — в глазах резь, боль, досадно за себя за прерванный сон, спасаешься, накрывая глаза шлемом или ложась на живот. Толя шутит, что раньше спальник натягивали на голову, чтобы было теплее, теперь, чтобы стало темнее.
Давыдов, выполняя программу, устраивает опрос — кто, как, что и сколько времени носит, запотевают ли фильтры, режут ли дужки уши, болит ли переносица и так далее. Сам он раньше всех нацепил очки — числа 10 апреля и практически не снимает их. То и дело Вадим восторгается красотами, которые видит через свои фильтры: то наст у него поджаренный, как пирог в духовке, то снежинки разноцветные, как елочные игрушки.
Мне не по душе правило Вадима — держать на носу очки непрерывно. Если долго носишь их, а потом вдруг снимаешь, то глаза, как бы утратив привычку сопротивляться свету, оказываются словно беззащитными, их больно бьют и солнце, и снег, и даже воздух, который кажется насыщенным нестерпимым, пронизывающим светом. Не лучше ли все-таки надеяться на естественные защитные свойства глаз и лишь время от времени «помогать» им очками?
9 мая мы оставили позади себя тысячу километров. А 11-го нам передали неофициальное послание Бориса Николаевича Пастухова: «Дорогие друзья, вернувшись из зарубежной командировки, с большим вниманием ознакомился со всеми материалами, касающимися экспедиции. Поздравляю вас всех со значительным успехом — достижением тысячекилометрового рубежа от места старта по направлению к Северному полюсу. Не спешите, берегите себя. Главное сейчас — дойти. Примите от меня наилучшие пожелания в успешном завершении экспедиции. Крепко вас обнимаю».
Толя записал текст как раз в то время, когда Вадим старательно закапывал альбуцид в глаза участникам перепалки. «Берегите себя», «не спешите» — эти слова были нужны 11 мая как ни в один из предшествующих дней. А назавтра пришла официальная телеграмма:
«Правительственная. Тикси. Якутской АССР. Полярная станция «Остров Котельный», начальнику высокоширотной экспедиции «Комсомольской правды» Шпаро. Дорогие товарищи! Сердечно поздравляю всех участников экспедиции со взятием 1000-го рубежа на пути к Северному полюсу. Глубоко символично, что вы достигли его в те дни, когда весь советский народ отмечал День Победы. Миллионы юношей и девушек внимательно, с чувством искренней гордости следят за вашим героическим переходом по дрейфующим льдам Арктики. Желаем вам, дорогие друзья, новых сил, самоотверженности, воли и бодрости. Ждем с победой. Пастухов».
Два дня мы коллективно сочиняли ответ на оба послания. По-моему, он получился строгим, лаконичным и имеете с тем очень точно отразил наше состояние:
«Глубокоуважаемый Борис Николаевич! Получили Вашу радиограмму и телеграмму. Большое спасибо за Вашу заботу, за поздравления и веру в победу. Мы счастливы, что нам выпала честь стать первыми, кто прошел по льду от берегов Родины в столь высокие широты. Мы чувствуем огромную ответственность перед страной, перед Ленинским комсомолом. Все наши действия здесь подчинены строгому расчету, и на оставшейся части пути мы проявим максимальную осторожность и выдержку. С глубоким уважением начальник экспедиции Шпаро».
Заканчивая рассказ о небольшой части майского радиообмена экспедиции, привожу телеграмму, полученную из космоса:
«Дорогие товарищи! С большим волнением выслушали мы слова приветствия, дошедшие на борт станции «Салют-6» из глубин Арктики. Постоянно следим за вашим переходом. Верим, что серьезная подготовка и мужество помогут вам преодолеть все трудности сурового края, впервые проложить лыжню к Северному полюсу. Уверены в вашей победе. Командир орбитального комплекса «Салют-6» — «Союз-32» Владимир Ляхов, бортинженер Валерий Рюмин».
Думаю, что наше путешествие к Северному полюсу — первое, поддержанное не только землянами, но и «небожителями».
17 мая мы собирались сделать 12 ходок. В 21.09 встретили трещину и все хором сказали: «88». Это был не поцелуй, посланный в эфир на радиолюбительском языке, а широта, на которую мы рассчитывали. Дальше лежал приполюсный район, и нам было совершенно ясно, что он должен как-то отделяться от всего остального мира.
В начале одиннадцатого рабочего часа серьезной преградой перед нами снова легло разводье. В том месте, где канал пересекал гряду торосов и его берега были словно каньон в скале, мы набросали на воду большие обломки льда. По голубым глыбам без рюкзака перебрался Вадим. В три прыжка к нему присоединился Василий. На льдины и снежные комья уложили лыжи и по этому мостику переправили рюкзаки.
Кругом скрипело, стонало, повизгивало. К сожалению, на этот раз берега разводья не сближались, а расходились, и льдины, теряя опору друг о друга, поплыли. Рахманов пошел по ним, но ясно было, что Володя сильно рискует. Кончилось тем, что Толя с берега крепко схватил его и притянул к себе.
Еще несколько минут, и будет совсем худо. Крикнув ребятам, чтобы они бросали лыжи и лыжные палки на тот берег по воздуху, я забрался на торос, чтобы повторить три красивых прыжка Василия. Все было удачно. Леденев жужжал кинокамерой, все остальные по очереди прыгали. Прыжки Мельникова я успел сфотографировать.
Не найдя дорогу ни на север, ни на восток, ни на запад, мы вернулись туда, где только что изготовили ледяной моет, — там тоже чернела вода.
— На плаву, — сказал Толя, — по второму закону Ньютона наш остров можно сдвинуть, лишь бы упереться во что-нибудь.
— Льдина средней толщины и площадью около одного квадратного километра весит два-три миллиона тонн, — внес ясность Юра.
Пришлось ночевать. В полевой дневник дежурный Хмелевский записал: «Оставшуюся ходку отработаем завтра».
На старте, попав на осколок пака, мы были готовы к тому, что утром окажемся во власти воды к юго-западу от острова Генриетты. Плавание на льдине возле земли — куда ни шло, но в открытом океане? Как объяснить, что нашу льдину со всех сторон окружает вода, причем мы не плывем через большое разводье от одного берега к другому, а движемся свободно, не скрепленные с какими-либо ледяными массивами? Может быть, льды севернее нас изменили скорость, пошли быстрее, мы же отстали? Так или иначе, наш остров находится в области разрежения льда, где-то поля сильно сжимаются, и именно поэтому мы плаваем сами по себе.
Наутро кругом мало что изменилось, лишь на западе нас чуть сблизило с соседними совершенно разбитыми и искореженными полями.
Рахманову и мне повезло — мы нашли сносное место. Я остановился, а Володя благополучно перебрался по тонкому многослойному льду на противоположный берег.
Когда он возвращался, стало ясно, что найденной переправе грозит опасность. Мы и раньше видели такое. Сперва пласт ниласа находит на пласт, толщина «пирога» растет, мост вроде бы делается все крепче, но потом под своей собственной тяжестью опускается. Поверх льда выступает зеленая вода, переправа тонет, а лед вокруг изумрудного бочажка, как мы не раз убеждались, становится очень опасным.
Заторопились.
На месте лагеря никого не было, но на торосе метрах в трехстах стоял Юра, который наблюдал за всеми шестью разведчиками. Мы подняли руки вверх, что означало: «Переправа есть». Хмелевский засвистел, закричал и, в свою очередь, сделал тот же знак. Собрались быстро.
Хорошо, что мы все время спешим. Сколько раз благодаря этому нам удавалось обгонять, если так можно сказать, природу. И на этот раз успели. Я прошел первым, вода подступала к лыжам, но плавные быстрые движения не нарушили шаткого равновесия.
Одна переправа в этот день была классической, именно такие мы многократно делали на подходе к станции СП-23 в 1976 году.
Идеальное, залитое солнцем, вожделенное поле. Никаких торосов. И вот первый — Леденев — как вкопанный остановился. Вода! Насколько хватает глаз, черной струной вправо и влево лежит река: ширина 15—18 метров, берега ровнейшие, будто проведенные по линейке. На поверхности «сало» не толще бумажного листа, ни льдинки, ни клочка снега. Десять минут мы надували лодку, с байдарочным веслом первым перебрался Юра. Потом своим чередом пошла обычная челночная переправа. Рейс — один человек, или два рюкзака, или куча лыж и лыжных палок. На пятидесятой минуте лодка была уложена в рюкзак Василия и лыжи разобраны.
Через полчаса после челночной переправы возник новый канал. Лед у берега был совсем крепкий — лыжной палкой не пробьешь, значит, наверняка по нему можно идти. Посередине особым матовым блеском светились тонкие пластины серого мокрого ниласа, а дальше до противоположного берега черной тканью лежал совсем прозрачный лед в белых звездах. Прорубить канал для лодки — три верных часа. Идти на лыжах? Вроде бы риск большой.
Легкий Леденев без рюкзака осторожно скользит, лед под ним прогибается, прямо ванночка образуется. Вадим — второй. Натягивается веревка. Теперь, держась за нее, Леденев переносит рюкзаки. Последним переходит Мельников. Ему плохо удаются плавные движения, и, как ни уговариваем мы его скользить, он шагает будто слон. Все готовы помочь Толе, но, к счастью, помощь не нужна, лед выдерживает.