Ставров не стал слишком упорствовать, вышибая из звездатых деньги. Всё имущество генералов, включая оформленное на ближайших родственников, конфисковали, так же и счета, спрятанные без большого усердия, и этим ограничились. Конечно, у каждого из них оставались ещё кубышки, зарытые у кого в саду, у кого в швейцарском банке, но на это плюнули. И срока генералам дали не слишком большие, в среднем лет по 10. Но дальше начинались подробности.
Во-первых, отбывать наказание им предстояло только в Сибири. Во-вторых, вышеозначенную Сибирь им запрещено было покидать до конца их безрадостных дней, оставшись там на вечное поселение, без права эмиграции. А в-третьих, в Сибирь им предстояло идти пешим этапом, в кандалах. Когда об этом объявили, не только осужденные, но и все вообще решили, что это просто черный юмор, но всё было исполнено с шокирующей буквальностью. Вскоре горемыки уже примеряли новенькие кандалы, как ручные, так и ножные. Кандалы были не слишком тяжелые, с удобными подкладками для рук и ног, чтобы кожу не натирали. Достоевский искренне позавидовал бы таким удобным, необременительным и в некотором смысле даже изящным кандалам. А как нежно они звенели при ходьбе – заслушаешься.
Генеральский этап получился жидковат, поэтому его усилили высокопоставленным сановным ворьем, рангом не ниже замминистра и довели до ста человек. Потом одели в арестантскую робу и этап тронулся. Действительно пешком.
Дней за 10 до этого в сети появился сайт «Этап-1». Здесь были подробно расписаны все криминальные подвиги арестантской сотни. Сколько было украдено, каким способом и так далее. Было так же много фоток впечатляющей генеральской недвижимости, великолепных снимков с шикарного отдыха и видео с разнузданным, хотя и примитивным генеральским развратом.
Арестантов, страдальцев у нас принято жалеть, но после такой информационной подготовки вслед этим «страдальцам» летели только проклятья, оскорбления, тухлые яйца и гнилые помидоры. Бросаться всякой гадостью конвой вскоре запретил, потому что иногда попадали в них, но оскорблять арестантов по-прежнему не возбранялось.
Конвой был заранее проинструктирован: «Обращаться с осужденными сурово, но без ненужной жестокости». Так конвоиры и поступали, резкими окриками приводя в чувство бывших генералов, продолжавших смотреть на конвой, как на прислугу, иногда раздавая жесткие тычки прикладами, но от побоев воздерживались.
Ночевали осужденные в палатках, их везли в автобусе конвоя, который тащился за ними со скоростью пешехода. За день проходили сначала километров 30, потом всё меньше и меньше. Потом последовал первый инфаркт. Остальные тоже не могли идти дальше, почти у всех ноги были в кровь сбиты модельными туфлями, в которых они оказались в момент ареста. Этап встал в ожидании дальнейших инструкций.
Вскоре появилась молоденькая дочка одного из генералов с огромным рюкзаком за плечами. Первым делом она подарила всему взводу конвоя по пачке дорогих сигарет, предварительно спросив у поручика: «Можно?» Поручик сухо ответил: «Можно, но если попытаетесь дать солдатам деньги, продолжите путь вместе с нами уже в кандалах». Девушка вздрогнула от неожиданной суровости симпатичного поручика и виновато сказала: «Я только папе хотела кое-что передать». Она достала из рюкзака дорогие удобные кроссовки, и несколько блоков сигарет (сигареты осужденным выдавали, но только «Приму», так что все мучились от непривычно грубого табака). Поручик, увидев эти сокровища, кивнул: «Не запрещено».
Папа с дочкой порыдали друг у друга на груди, ни слова не сказав. Потом заметно подобревший генерал обошёл весь этап, раздав всем курильщикам по пачке сигарет. Хватило только половине, генерал сказал: «Поделитесь с другими».
– Где интересно сейчас наши дети? – задумчиво сказал один арестант.
– А разве они у нас есть? Разве мы их не сто лет назад потеряли? – с дрожью в голосе сказал другой.
– Ну не все ведь такие… потерянные.
– Которые не потерялись – все здесь. Один ребенок на сто отцов.
– Они просто не знают, что к вам можно подойти, что-то передать, – горячо заявила девушка. – Я всех ваших родственников обзвоню, они тоже к вам приедут.
Арестанты закивали, грустно улыбаясь. Большинство из них понимали, что ни кто к ним не приедет, но на добрую девушку было отрадно смотреть.
Этап, подлечившись, очень медленно двинулся дальше. Через неделю действительно появились две арестантских жены на джипах, набитых всякой всячиной, и ещё две дочки, кроме той, которая уже здесь была. Почему-то ни одного сына. Видимо, сыновья у генеральского ворья получались особенно неудачными.
Девушка подошла к поручику, как к старому знакомому, улыбаясь, протянула ему пачку сигарет, тот сухо поблагодарил и закурил.
– Мой папа очень хороший, вы просто не знаете, – сказала девушка.
– Это для вас он был хороший, сквозь зубы процедил поручик. – А солдат, ваших ровесников, обворовывал. И на деньги, украденные у солдат, содержал вас. Если бы ваш папа подержал вас на солдатской перловке с месяцок, не знаю, как бы вы запели.
– Да, я читала на сайте. Сначала думала, что это неправда, а потом поняла, что правда. Но всё равно он мой отец. Я, наверное, поселюсь в Сибири недалеко от папиного лагеря.
– Что вы будете делать в Сибири?
– Может быть, я выйду замуж за какого-нибудь симпатичного поручика,– немного игриво сказала девушка.
– Тот поручик станет генералом и наворует для вас ещё больше, чем ваш папа, – задумчиво и немного сентиментально сказал молодой офицер.
– Вы очень жестоки, – насупилась девушка. – И ваш Ставров очень жестокий.
Но Ставров проявил неожиданное милосердие. Вскоре этап на дороге встретили крестьянские подводы, запряженные лошадьми. Дальше арестанты продолжили свой путь на подводах, которые к тому же привезли теплые вещи. Начинался октябрь, заметно похолодало.
Вслед за первым этапом в Сибирь пошёл второй, третий, четвертый. На кандальных, бредущих проселочными дорогами русской глубинки, перестали обращать внимание.
***
Ставров не давал стране опомниться, устраивая катаклизм за катаклизмом. Вскоре вышел его указ, возвестивший, что Россия теперь унитарное государство, её федеративное устройство отменяется, вся страна отныне делится на совершенно равноправные губернии и ни каких автономных республик больше не будет.
От этого шага Ставрова усиленно пытались удержать даже ближайшие соратники. Мозгов не мог успокоиться:
– Ты пойми, что большевики не от хорошей жизни федерализировали Россию. Надо было удерживать окраины, надо было привлечь на свою сторону национальные элиты.
– Ну и как, помогло им это? В 1991 году Советский Союз развалился именно благодаря федеративному устройству. Сами же прочертили на карте линии распада.
– А иначе СССР мог вообще не появиться.
– Неправда. У нас плохо представляют себе историю вопроса. Ни каких секретных документов на тему о том, почему Россию решили сделать федерацией, до сих пор не обнаружили, но давай просто включим мозги. Большевики заявили, что принесли свободу и широчайшую автономию национальным меньшинствам, томившимся в тюрьме народов – Российской империи. Понятно, что это была демагогия. Большевики ни кому свободы давать не собирались, а уж нацменам и тем более. Но какая же правда скрывалась за этой демагогией? У нас как-то очень легко успокоились на том, что большевики не могли иначе сохранить целостность страны, как только задобрив нацменов и соблазнив их химерой федерализма. Признаться, мне это объяснение ни когда не нравилось. Кого-то задабривать, умасливать – это как-то совсем не по-большевистски. В стране были огромные и очень влиятельные силы – дворянство, духовенство, да, наконец, и сам русский народ. Их кто-то задабривал, им кто-то печеньки предлагал? Нет, их просто уничтожали, и сил на это у большевиков в конечном итоге хватало. Теперь оцени юмор: огромный народ бесстрашно втоптали в грязь, а горстку маленьких народов побоялись обидеть, потому что иначе страна развалилась бы. А с чего бы нацменам обижаться на сохранение существующего порядка? Они ведь в Российской империи вольготно жили, ни кто там не «стонал под гнетом». Или вот представь себе косматого абрека, который решил жизнь свою положить, добиваясь федерации и автономии. Абрек и слов таких не знал. Что эти слова значат, ему ни кто не смог бы и за год объяснить. Предлагать абреку федерацию, чтобы его задобрить и чтобы он не захотел от России отрываться – это же просто анекдот. И ты до сих пор в это веришь?
– Не всё так примитивно. Речь шла не о том, чтобы задобрить народы, в большинстве своём в политике ни чего не понимающие. Речь шла о том, чтобы привлечь на свою сторону национальные элиты, которые могли мутить свои народы, либо этого не делать.
– Вот как? А много у нас тогда было политизированных национальных элит? Несколько ничтожных горсток, к тому же обладающих минимальным влиянием на свои народы. Кого, думаешь, стали бы слушать в Тартарии – местных улемов или местных интеллигентов, борющихся за автономию? Но улемов решили пустить под нож, а интеллигентов намазать медом из страха перед ними? Сотни тысяч русских офицеров, миллионы русских священников сразу решили уничтожить, не скрывая этого, а несколько сотен нерусских интеллигентов пришлось задабривать, иначе страна развалилась бы? Если бы национальные элиты, жаждущие автономии, угрожали целостности страны, их бы вырезали под корень за неделю безо всяких сложных размышлений.
– Пожалуй, ты прав. Но тогда я, вообще, ни чего не понимаю. Как вообще большевиков могла посетить мысль о федерации? В мире есть страны, которые сформировались, как федерации, например, Германия, США. Федеративное устройство для них органично. Но Россия тысячу лет формировалась, как государство унитарное, федерализм совершенно чужд нашей стране. Зачем было делать из неё федерацию? Готов поверить даже в то, что Ленин принимал всерьёз собственную демагогию, то есть действительно считал Российскую империю тюрьмой народов, а свою миссию видел в том, чтобы освободить народы из тюрьмы. Но зачем было создавать федерацию? Не хочешь угнетать малые народы, так не угнетай их, унитарное государство тебя вовсе к этому не вынуждает. В большинстве государств есть малые народы, при этом большинство государств унитарные. Это ведь не значит, что малые народы живут там, как в тюрьме. Если Франция – унитарное государство, так ни кто ж её на этом основании «тюрьмой народов» не называет. Хотя исторически Франция складывалась так, что у неё гораздо больше оснований стать федерацией, чем у России. Так зачем же федерация понадобилась большевикам?