– Нет, это не большевизм, – спокойно, чуть улыбнувшись, ответил Ставров. – Я не собираюсь уничтожать капитал, бизнес, частную собственность. Экономика останется рыночной. Она лишь будет работать на свою страну, а не на горстку космополитической сволочи.
– Я не собираюсь жить в такой стране и не собираюсь дарить вам свои активы.
– Господин Шулерович, кажется, не понял, что я у него согласия не спрашиваю и даже его мнением не интересуюсь. Я предлагаю три варианта на выбор. Или за границу, но без денег. Или в России с деньгами, но на моих условиях. Или в Сибирь под конвоем, то есть и без денег, и всё равно на моих условиях. Мне всё равно, какой вариант выберет господин Шулерович. На реквизированных у таких как он деньгах, я ни каких экономических расчетов не строю. Но мне кажется, что третий вариант – самый худший. И мне странно, что этот бывший бизнесмен выбрал именно этот вариант. Но быть по сему. Взять его.
К Шулеровичу подошли два офицера-дроздовца в малиновых погонах, крепко взяли его под руки и чуть ли не волоком вытащили из зала. Шулерович брызгал слюной и что-то выкрикивал, но не вполне членораздельно, кажется, это были проклятья и что-то из области футурологии.
Ставров окинул взглядом зал, чтобы посмотреть, какую реакцию вызвали столь радикальные действия. Оказалось, что ни какой. Лица богачей, бывших олигархов, были на удивление спокойными. У кого-то, может быть, немного холодными, а у кого-то на губах змеилась едва заметная злорадная улыбка. Но в целом они отреагировали на происшествие не больше, чем если бы официант в ресторане унес со стола пустую бутылку. До чего же всё-таки приятно работать с такими людьми.
– Вопросы есть? – в тон общему спокойствию спросил Ставров.
– Господин диктатор, – с места встал Берг. – Если вам будет угодно реквизировать чей-то бизнес, вы его национализируете, или…
– Или. Я не собираюсь ни чего национализировать. Если чей-то бизнес вдруг останется без хозяина, он будет продан другому хозяину, который готов служить России.
– Спасибо, – вежливо ответил Берг. Было непонятно, поблагодарил ли он Ставрова за ответ, или за возможность поживиться на распродаже бизнеса Шулеровича.
***
Запад просто охренел, пребывая в такой растеренности, какой не знал со времен Столетней войны. Уже больше века они привыкли гнобить Россию за то, что там нет настоящей демократии, а в ответ от Россиии слышали, что демократия у них самая что ни на есть настоящая. А теперь этот безумный Ставров открыто объявил себя диктатором и сказал, что демократия в России отменяется. И даже более того, он сказал, что ни каких «прав человека» Россия больше не признает, кроме тех естественных прав, которые защищены законом. Любые доклады о нарушении прав человека в России теперь утратили смысл, потому что Россия и без этих докладов заранее соглашалась с их выводами. И обвинять в неразвитости демократических институтов невозможно тех, кто говорит, что у них вообще нет ни какой демократии.
Запад, конечно, ввел все необходимые экономические санкции, которыми вверг собственный бизнес в убытки, и с замирающим сердцем ждал, какие контрсанкции последуют со стороны России. Россия просто запретила ввоз каких бы то ни было товаров из стран НАТО. Вдруг оказалось, что экономика России вполне к этому готова, и хотя там время от времени возникают перебои с некоторыми товарами, но они очень быстро вновь появляются на прилавках. За какой-то год российские аграрии так резко пошли вверх, что казалось они только и ждали, когда Европа перестанет завозить к нам дерьмовую суррогатную еду. Видимо, и правда ждали. При этом государство давало на развитие сельского хозяйства столько денег, сколько ни когда не давало за последние сто лет.
Западный бизнес нёс ужасные убытки. По Европе прокатилась волна банкротств. А в России создавались всё новые и новые рабочие места, понемногу начала оживать глубинка. Откуда-то, как по волшебству, за три года появились дороги, и появлялись всё новые. Россия переживала невиданный строительный бум. Открывались давно закрытые предприятия. Западные эксперты сначала не могли понять, откуда Ставров берёт деньги, не печатает же он их, показатели инфляции оставались в России в норме. Потом прикинули и поняли, что большие средства, которые вдруг появились у Ставрова, раньше просто разворовывались и вывозились за границу.
Хотели ущемить русские элиты арестами иностранных активов, но вдруг оказалось, что ни каких активов у русских чиновников и бизнесменов за границей больше нет. Ни у одного из них даже дети больше не учатся в западных вузах.
Имели намерение оказать на Россию политическое давление, устроить публичную порку в международных организациях. Но Россия тут же вышла из всех международных организаций, включая ООН. Выхода какой бы то ни было страны из ОНН ни кто и представить себе не мог. Запад был в шоке. Всё, чем Запад мог угрожать России, она делала сама, причём очень легко и безо всяких переговоров. Западу оставалось только нагнетать антирусскую истерию у себя дома. Ни кто из европейских обывателей уже не сомневался, что Ставров ест на завтрак младенцев, а по улицам Москвы носятся коричневые комиссары на черных воронках и убивают подряд всех евреев, негров и гомосексуалистов. Русские, казалось, не обращали на оскорбительную клевету в свой адрес вообще ни какого внимания, они даже интернет не пытались отрубить.
В Европе начали сносить последние памятники советским солдатам второй мировой. Ни каких нот протеста со стороны России не последовало. Французы уже было начали подбираться к Сен-Женевьев-де-Буа, и вот тут, наконец, последовало вежливое предупреждение со стороны Ставрова: если французы тронут хоть один камень на этом кладбище, Россия тут же разорвёт дипломатические отношения с Францией. Как ни странно, французы испугались. Президент Франции приказал даже охранять белогвардейское кладбище нарядом полиции и, чтобы сохранить лицо, прокомментировал это: «Мы не русские варвары, мы не воюем с мертвыми». Россия на это заявление ни как не отреагировала.
С самого начала Запад пытался действовать через прикормленную российскую либерасню. Но с прикормкой возникли большие проблемы. Во-первых, русские запретили какое бы то ни было иностранное финансирование каких бы то ни было российских организаций. Больше не спрашивали, имеет ли это финансирование отношение к политике, больше не требовали регистрироваться в качестве иностранных агентов. Таковых агентов вдруг не стало в России ни одного. Во-вторых, полностью запретили в России деятельность международных организаций. «Врачи без границ» вопили: «Мы же просто помогаем лечить людей. Русские лишают своих больных нашей помощи». На этот демарш Ставров ответил: «Во всем мире хорошо известно, что «Врачи без границ» это на самом деле «Враги без границ». Но теперь их деятельность будет иметь границы. Это границы России». Даже всем привычный «Красный крест» был изгнан за границы русского государства, не говоря уже про всякого рода «международные амнистии».
Западу стало почти невозможно подкармливать прозападную оппозицию в России. И вдруг оказалось, что ни какой прозападной оппозиции в России почти нет. Лидерам протеста без надежды на иностранное финансирование стало не интересно протестовать. К тому же стало страшновато, могут ведь и к стенке поставить, а это было племя совсем не героическое. И то, как «протест обосрался» все ещё хорошо помнили. Теперь в Рунете лишь горстка романтических мальчишек, искренних и бескорыстных, продолжала отстаивать западные ценности. Для спецслужб не было проблем всех этих мальчишек пересчитать по головам, потому что Рунет, некогда либеральный на 90%, был теперь либерален максимум на 10%. Власть пока не трогала юных дурачков, но опричная свора Курилова была к ним совершенно безжалостна.
Запад пытался бряцать оружием на границах России, устраивая многочисленные учения, манёвры и «демонстрации флага». Россия ни чем подобным не занималась, но Ставров ещё раз предупредил: «На удар обычными вооружениями мы ответим ядерным оружием». «Бряцание оружием» понемногу сошло на нет.
Запад исчерпал весь свой русофобский арсенал. И в это время шведский медиа-магнат средней руки Валленштейн выступил в одном из своих изданий со статьей, которая потрясла Запад ещё больше, чем заявления Ставрова. Валленштейн кроме прочего писал: «Мне нравится то, что происходит в России. Как говорил в своё время о русских Поль Робсон: «Хорошие парни. Жизнь по-своему переделали». Запад сгнил, мы сами это знаем. Россия не хочет гнить вместе с нами. Там ещё достаточно здоровых сил. Впрочем, мне кажется, что Ставров совершает некоторые ошибки. Кое-что ему не стоило бы делать, кое-что стоило бы делать по-другому. Но кто бы избежал ошибок, взявшись за столь великое дело? А, может быть, я ошибаюсь, потому что не всё понимаю в русских делах. В любом случае, русский опыт очень интересен».
На Валленштейна с гневом набросились чуть не все СМИ мира, да так, как и на Ставрова ни когда не набрасывались. В итоге уже через месяц сей дивный швед, и в Швеции-то до этого далеко не всем известный, стал известен всему миру, превратился в значительную международную фигуру. Рейтинги его СМИ взлетели до небес, ведь все хотели рвать Валленштейна на части, а для этого надо было сначала прочитать, что он пишет.
Как-то в одном из интервью, которое Валленштейн раздавал теперь направо и налево, он обмолвился, что они на самом деле очень мало знают о том, что происходит в России, хорошо бы всё увидеть своими глазами. Через 3 дня его пригласили в посольство России и вручили факсимильную телеграмму Ставрова, где было только два слова: «Заходи, поговорим».
Когда Валленштейн сошёл с трапа самолёта в Москве, он был удивлен, что его ни кто не встречает. С минуту он растерянно озирался, потом к нему подошёл крепкий молодой человек, который предложил ему следовать за ним. Это был всего лишь шофер, который на простеньком автомобиле куда-то его повез. Оказалось, что в Кремль. Ставров встретил его в небольшой уютной комнате.