олько начало – и нескольких часов не прошло, как нам попалась бригантина “Скорпион”, шедшая из Манилы с грузом сигар, листового табака и копры.
Табак и сигары стали для нас самой желанной добычей; впредь решено было выдавать их вместо табака, запасенного ещё во время ремонта в Североамериканских Штатах. Оба судна, признанные законными призами согласно военно-морскому праву, мы сожгли, сняв команды.
После этого “Крейсер” повернул на север, и по пути нам всё чаще стали попадаться грузовые суда, по большей части парусные. Почти все – с британским фрахтом, так что копра, табак, сахар, чай, кофе, гуттаперча, тик, камфара и прочие ценные грузы вместо лондонских и ливерпульских доков попадали в бездонные кладовые Нептуна. Думается мне, морской царь распорядится ими лучше, чем прежние владельцы.
На одном из призов, чайном клипере, следовавшем из Вусунга, нашлись относительно свежие номера шанхайских и европейских газет. Из них мы и узнали, что планы адмиралтейства по развязыванию крейсерской войны на британских торговых путях увенчались по крайней мере частичным успехом. Не в последнюю очередь это произошло из-за того, что военные суда, предназначенные защищать торговлю в Индийском океане, частично отозваны в Метрополию и на Средиземноморский театр, а оставшиеся заняты охранением идущих в Карачи транспортов с войсками и военными грузами. Дело в том, что сразу после объявления войны Россия создала на основе Закавказского корпуса армию для вторжения в Индию через афганские перевалы и хребты Гиндукуша. При всей кажущейся авантюрности этого начинания, оно до колик перепугало британский кабинет, и в Лондоне немедленно завопили о том, чтобы удвоить, а лучше утроить численность войск в Индии. Туземные части, называемые сипаями, ненадежны (ты, верно, помнишь о восстании этих сипаев, случившемся вскоре после несчастной для нас Крымской кампании), так что войска хочешь не хочешь, а приходится везти из Метрополии.
Операции наших рейдеров в Атлантике и здесь, в Индийском океане, произвели панику среди судовладельцев и фрахтовщиков. Газеты наперебой твердят о невиданном росте страховых премий; на Королевский флот со всех сторон сыплются обвинения в неспособности защитить морскую торговлю, этот становой хребет Британской империи. Стремясь пресечь учиненный нами разбой, англичане перебросили в Красное море и Персидский залив корабли Китайской станции, базировавшиеся на Сингапур – об этом тоже сообщают газеты, особенно шанхайские и гонконгские. Вот и отлично, вот и спасибо господам репортерам – вместо того чтобы искать встреч с броненосными калошами её величества, “Крейсер” отправится туда, откуда явились, в воды, омывающие Молуккский полуостров, где полно беспечных британских торговцев и прочих заманчивых целей.
С удовольствием ознакомились мы с подробным описанием фиаско, что претерпела британская Средиземноморская эскадра при попытке форсировать Босфор. В кают-компании только об этом и говорят, и я (без сомнения, как и ты, друг мой) искренне завидую нашему дорогому Венечке, которому посчастливилось оказаться в самом центре событий. Надеюсь, он жив и не понес какого-либо ущерба в этой баталии…»
Серёжа посмотрел на дату. Ну разумеется, на «Крейсере» не успели получить сведений о вторжении британской эскадры в Финский залив, да и о боевых действиях на Босфоре и Дарданеллах Греве и его сослуживцы узнали лишь по прошествии многих недель…
Юноша повертел в руках конверт. Письмо отправлено в начале марта из турецкого порта Басра, что само по себе удивительно: Басра – крупнейший порт багдадского вилайета Османской империи, с которой Россия находится в состоянии войны. Впрочем, кроме замысловатого, с арабской вязью штампа, конверт украшали многочисленные штемпели с надписями на французском, испанском и ещё бог знает каких языках. Бегло просмотрев письмо, Серёжа понял, в чем тут дело: не желая обнаруживать свое присутствие заходом в порт, «Крейсер» передал частную корреспонденцию на встреченный в море французский пакетбот, следовавший в Порт-Суэц с заходом в Басру. Из Порт-Суэца письма отправились почему-то в Аргентину, в Буэнос-Айрес, оттуда – во Францию, в Тулон, потом в нейтральную Швецию и, наконец, в Россию. Серёжа вздохнул, представив себе огромный, в тысячи миль, путь, проделанный этим конвертом, прежде чем тот попал к нему в руки.
«…на “Крейсере” набралось так много народу из числа команд и пассажиров призов, что необходимость избавиться от них сделалась самой насущной. Гражданских по большей части пассажиров, а также моряков наций, не принимавших участия в войне, мы сдаем на встречные французские и голландские суда. Офицеров же и матросов британского торгового флота, которые могли бы пополнить ряды Ройял Нэви, отпускать мы никак не могли. Надо было срочно что-то предпринимать, поскольку планировался ни много ни мало набег на Сингапур, и капитан не желал иметь на борту эдакую обузу. И удача нам улыбнулась: к югу от Цейлона был захвачен очередной приз: парусно-паровой барк “Окленд”, следовавший из Австралии в Европу с грузом австралийского угля, ценной древесины и эвкалиптового масла. Судно оказалось чудо как хорошо, особенно новехонькая английская паровая машина тройного расширения, благодаря которой оно на полных парах могло посостязаться в скорости даже с “Крейсером”. Из такого ходока мог получиться отличный рейдер, а потому решено было не топить его, а, пересадив на борт пленных, отправить во Владивосток, благо угля и прочих припасов на “Окленде” хватило бы на два таких перехода.
Сказано – сделано; теперь наш трофей с экипажем из двух десятков матросов под командой штурманского офицера следует в кильватере за “Крейсером”. Наша цель, Сингапур, приближается с каждым оборотом винтов; скоро “Окленд” покинет нас и проследует Молуккским проливом, мимо Борнео и далее – во Владивосток. Нас же ждет лихое дело, и помоги нам Никола-угодник вырваться живыми из логова британского льва, куда мы собираемся забраться – и, желательно, оставить на клыках поменьше клочьев наших собственных шкур…»
На этом письмо заканчивалось. Похоже, корреспонденция с «Крейсера» была сдана на нейтральное судно до того, как состоялось это отчаянное мероприятие. Серёже немедленно захотелось узнать, чем оно закончилось, но увы, просмотрев принесенные газеты, он не нашел ни единого упоминания о нападении русского флота на Сингапур или другой порт в британских колониях. Видимо, дерзкое предприятие ещё не состоялось; впрочем, сведения о нем могли и не дойти до Европы. Серёжа припомнил утренний визит в Морской штаб – там ни о чем подобном не слышали.
Просмотрев остальные письма (от матери, проживающей в крошечном имении близ Самары, и от мелитопольского дядюшки, отставного драгунского ротмистра, искренне переживающего о карьере племянника), Серёжа совсем было собрался уходить, как вдруг за одним из столиков кофейни мелькнула персиковая тальма[41]. Молодой человек сразу узнал владелицу. Нина частенько носила ее в Гельсингфорсе. Сколько раз Серёжа сопровождал девушку, одетую в эту тальму, во время прогулок по городской эспланаде, в походах по лавчонкам и магазинчикам, окружавшим Рыночную площадь! Сколько раз он, опережая важного, как премьер-министр, швейцара, принимал тальму у хозяйки во время визитов в театр, Морское собрание или в памятную кофейню шведа-боцмана, где дородная официантка в крахмальном чепце подавала изумительно вкусные взбитые сливки с цукатами. Тогда во всех кофейнях, гостиных, театральных буфетах горячо обсуждали сражения с турками на Балканах, а о войне с Англией если и говорили, то как о чём-то невероятном. Сейчас кажется, что это было в другой жизни…
Серёжа вскочил, неловко зацепив стул. И непременно опрокинул бы, после чего пришлось бы краснеть под насмешливыми взглядами посетителей. Лейтенант, командир боевого корабля – и такой конфуз! И это вместо того, чтобы подойти к Нине, элегантно щелкнуть каблуками и…
От позора его спас кельнер, ловко подхвативший окаянный предмет меблировки. Серёжа, не глядя, сунул ему непомерно щедрые чаевые и направился к столику, возле которого мелькнула персиковая тальма.
VII. «Прощай, любимый город, уходим завтра в море…»
– Значит, вы теперь командуете дядюшкиным «Стрельцом»?
Они шли в сторону управления порта. Торопиться было некуда: до назначенного времени оставалось больше часа, а приглашение зайти в гости молодой человек мужественно отверг, вспомнив о других офицерах монитора, которые, в отличие от него, даже на берег сойти не могут.
– Да, знаете ли, получил назначение. – Серёжа замялся. – А как дела у Ивана Федоровича?
Ему было неловко, будто он виноват в том, что занял это место, воспользовавшись чужим несчастьем. Спутница, однако, ничего не заметила.
– Говорят, идет на поправку. Три осколка вынули еще, да они и были неопасные. Много спит, это всё из-за контузии. К нему не пускают, Ирина Александровна с трудом упросила главного врача госпиталя, чтобы ей позволили находиться при нем. Знаете, ее маменька до замужества, в Севастополе, во время осады была сестрой милосердия! Теперь Ирина Александровна говорит, что выходит дядюшку и поступит в добровольные сестры. Я, наверное, тоже пойду…
– Да, с кораблей и фортов много раненых передали в город… – кивнул Серёжа. – Только у нас двенадцать душ, кроме Ивана Федоровича, да ещё спасенные с «Колдуна»!
– Послезавтра в Морском собрании благотворительный музыкальный вечер и бал в пользу госпиталей. – Нина кокетливо наклонила голову. – Устраивает супруга великого князя. Не составите мне общество?
Конечно, Серёжа больше всего на свете хотел согласиться. Но вместо этого он забормотал что-то о парадном мундире, который надо заказывать заново, о крайней занятости в связи с необходимостью вступать в командование, заканчивать ремонт, принимать пополнение…
Нина недовольно надула губки.
– Не хотите – так и сказали бы, а то стоите столбом и оправдываетесь!