и истина Русского Солдата, спасшего своё Отечество и весь мир. Нам необходимо знать и то и другое.
Но “совестью эпохи” испуганный “школяр” становился лишь тогда, когда начинал ощущать себя бесстрашным Русским Солдатом.
Следующая эпоха — “оттепель” конца 60-х — начала 70-х годов. Она, как известно, начинается в 1956 году, когда на XX съезде КПСС был разоблачён Сталин. В этом году начинается и поэт Булат Окуджава — в калужском издательстве газеты “Знамя” выходит его первый сборник “Лирика”. Открывается эта “лирика” стихотворением “Ленин”. Оно довольно длинное, поэтому цитирую только последние строфы:
Всё, что создано
нами прекрасного,
создано с Лениным,
всё, что пройдено было великого,
пройдено с ним...
Он проходит,
простой и любимый,
сквозь все поколения,
начиная свой путь
из далёкой симбирской весны.
Я не стану оценивать ни поэтическую, ни идейную сторону этих стихов. Но к ним надо отнестись вполне серьёзно, так как опубликованы они не легкомысленным “школяром”, а зрелым 32-летним человеком, за год до того (в 1955 году, а вовсе не в войну, как сейчас принято считать) вступившим в КПСС. Воспринимать этот факт можно по-разному. Но выбор всё-таки ограничен. Либо поэт был прав, и действительно всё “прекрасное создано с Лениным”. В таком случае Окуджава впоследствии предал прошедшую эпоху, а её знамя понесли Анпилов и его единомышленники. Либо Окуджава ошибался. Тогда он был не “совестью эпохи”, а выразителем её роковых ошибок и заблуждений. Есть и третье возможное решение: Окуджава ничего такого не думал, а писал про Ленина, “комиссаров в пыльных шлемах”, “комсомольских богинь” из конъюнктурных соображений. Ну тогда о совести вообще говорить не приходится. Других интерпретаций я не вижу.
Примечательно, что главного политического события “оттепели” — разоблачения Сталина — Окуджава вообще не коснулся, приобретя устойчивую репутацию лирика, находящегося вне политики”.
В том же номере “Вестей” и на той же полосе было помещено письмо калужанина Александра Демидова, который подписался одним словом “литератор”:
“В связи с разговорами о присвоении Булату Окуджаве звания почётного гражданина Калужской области хочу высказать своё мнение.
Если бы речь шла о присуждении Булату Шалвовичу какой-то литературной премии — я был бы “за”. Если бы о награде — тоже “за”. В конце концов я и за то, чтобы ему присвоить звание “Почётный гражданин России”, если бы такое было. Но почётный гражданин Калужской области... Для этого хотя бы нужно было уважать эту область, людей, живущих в ней. А Булат в своих многочисленных интервью и статьях, опубликованных в московской прессе, пренебрежительно относился к Калуге и калужанам, в одной из публикаций нарочито исказил фамилии реальных действующих лиц (заведующего облоно Сочилина, например, обозвал Сучилиным).
Первую свою книгу стихов, изданную в Калуге, он называл “книжонкой, за которую мне стыдно”. А тогда, в конце 50-х, стыдно ему не было. Я помню, как он гордился ею. А потом... Вот, мол, каков в провинции уровень... А между тем стихи в той книге были не такие уж и плохие, по крайней мере не хуже тех, что печатались позднее.
Редкие наезды Б. Окуджавы из Москвы в Калугу были окружены тайной. Кроме общения с сотрудниками “Молодого ленинца” у него не было никаких общений с калужанами, в том числе и с местными литераторами.
В этом плане совсем иной пример показывает Станислав Куняев. Он обязательно встретится с товарищами по перу в Союзе писателей Калуги, проведёт публичные встречи с читателями. А скольких калужан опубликовал он в своём журнале “Наш современник”!
Считаю, что при примерно равном уровне поэтического творчества этих двух людей Станислав Юрьевич значительно больше сделал и делает для Калуги и калужан. Вот кто заслуживает присвоения звания почётного гражданина области!”
Время потихоньку всё расставляет по своим местам. В центре Калуги на здании, где в прошлом веке издавалась газета “Молодой ленинец”, висит металлическая доска, гласящая, что здесь работал выдающийся поэт нашего времени Булат Шалвович Окуджава, которому присвоено звание “почётного гражданина” города Калуги. Мне (возможно по заслугам, а может быть, для “идеологического равновесия”) в те же годы было присвоено звание “Почётного гражданина Калужской области”. Одним словом, как пел Окуджава, “вот так и живётся на нашем веку — всё поровну, всё справедливо”... И зря он сам, как писал калужский литератор Демидов, назвал свою первую книжку, изданную в Калуге, “книжонкой, за которую мне стыдно”... Да, она открывается циклом стихотворений о Ленине, но помимо строк, процитированных в газете “Весть”, в книге живёт неглубокая, но и не бесчестная Лениниана, сотворенная Булатом в 1956 году аккурат к XX съезду партии:
Мы приходим к нему за советом,
приходим за помощью,
мы встречаемся с ним ежедневно
и в будни, и в праздники.
Написано искренне, а главное, что никто из знаменитых либералов — шестидесятников той эпохи не избежал соблазна создания Ленинианы.
Помнится, как в разгар перестройки Виталий Коротич щедро публиковал групповые цветные фотографии этих ленинцев в своём журнале “Огонёк”, выходившем тогда пятимиллионным тиражом. “Нас мало, нас, может быть, четверо!” — восторгался А. Вознесенский своей компашкой: он сам, Е. Евтушенко, Р. Рождественский и “Белка — (Б. Ахмадулина) божественный кореш” — в заснеженном Переделкино, под деревьями, с дежурными улыбками прижавшиеся друг к другу, все в дорогих дублёнках, у каждого в послужном списке поэма о Ленине: у Евтушенко “Казанский университет”, у Вознесенского “Лонжюмо”, у Рождественского “210 шагов” (если считать от Спасской башни до Мавзолея). Поэмы эти — дорогого стоили. Каждая из них не только идеологическая “охранная грамота”, но и свидетельство благонадёжности, можно сказать, дубликат партбилета, пропуск в кабинеты на Старой площади. Правда, у “божественного кореша” ничего о Ленине не было, но из своей родословной она кое-что наскребла на целую поэму о своём итальянском предке Стопани, чей прах похоронен в Кремлёвской стене, поскольку он был революционером и другом самого Ленина.
Однако вскоре место “божественного кореша” в знаменитой четвёрке на огоньковской странице занял — Булат Окуджава, у которого был настоящий полноценный стихотворный цикл о Ленине. Из его первой книги “Лирика”, вышедшей в Калуге в 1956 году: “Мы приходим к нему за советом, приходим за помощью. Мы встречаемся с ним ежедневно и в будни, и в праздники... Калуга дышала морозцем октябрьским и жаром декретов, подписанных Лениным”. Был там и стишок о Франции, в котором, как в зёрнышке, просматривался план будущей поэмы Вознесенского “Лонжюмо”:
И в этом бою неистовом
рождается и встаёт
в поступи коммунистов
будущее моё,
и в кулаках матросских,
в играх твоих детей,
и в честных глазах подростка,
продающего “Юманите”.
Эти стихи не были написаны случайно или ради конъюнктуры, поскольку Булат происходил из семьи профессиональных революционеров. Его родной дядя, брат отца Мишико Окуджава, прибыл в апреле 1917 года из эмиграции в революционную Россию вместе с Лениным в легендарном пломбированном вагоне. Так что гордиться можно было Булату такими верными ленинцами, как его отец, как брат отца вождь грузинских коммунистов Мишико, как его мать, профессиональная революционерка Ашхен. Так что не должен он был стыдиться своих ленинских стихов из калужской книги. Но что произошло с ним в девяностые годы? Как он мог забыть ленинскую мечту о том, что новая власть может научить даже “кухарку управлять государством”?.. Вот тогда у многих “ленинцев”, подписавших позорное письмо “42-х”, грубо говоря, крыша поехала, и даже выходец из стопроцентного революционного семейства Булат Шалвович написал недостойный его таланта антиленинский стихотворный пасквиль, напечатанный в газете “Литературные вести”, которую издавал “шестидесятник” В. Оскоцкий:
Кухарку приставили как-то к рулю,
она ухватилась, паскуда,
и толпы забегали по кораблю,
надеясь на скорое чудо.
Кухарка, конечно, не знала о том,
что с нами в грядущем случится.
Она и читать-то умела с трудом,
ей некогда было учиться.
Кухарка схоронена возле Кремля,
в отставке кухаркины дети.
Кухаркины внуки снуют у руля:
и мы не случайно в ответе.
Написано с подлинной злостью, недоступной для “бумажного солдатика”. Одна лишь смысловая неувязка в этом стишке: ни Борис Ельцин, ни Егор Гайдар, ни Анатолий Чубайс, ни сам Булат Окуджава, ни прочие выходцы из партийной элиты не были ни “кухаркиными детьми”, ни “внуками, “снующими у руля”. Но Булат ведь был незаурядным поэтом, а поэты — люди увлекающиеся, забывающие о том, что “слово — не воробей”. Одного стихотворенья о кухаркиных “детях и внуках” Окуджаве, видимо, показалось мало, и он в этом же номере “Литературных вестей” под рубрикой “из Антологии антифашистской поэзии” рядом со стихами “антифашистов” Фазиля Искандера, Андрея Вознесенского, Семёна Липкина, Владимира Корнилова, Бориса Чичибабина и Татьяны Кузовлёвой напечатал ещё одно стихотворное осуждение простонародья:
чувство меры и чувство ответственности
не присущи унылой посредственности,
сладость жертвы и горечь вины
ей несвойственны и не даны.
Потому-то посредственность эта
не выносит полдневного света —
так и тянет её в темноту...
и знамёна кровавого цвета
прикрывают её наготу
Под “знамёнами кровавого цвета” Булат жил, работал и писал стихи, с 1955-го по 1989-й или 1990 год, пока состоял в рядах КПСС, куда вступил добровольно и откуда добровольно вышел. Никто его не заставлял сочинять стихи о Ленине, об Октябрьской революции в Калуге, о подростках, продающих в Париже коммунистическую газету “Юманите”. Главным редактором “Литературных вестей” был Валентин Оскоцкий, который в 1994 году стал известным публичным оратором после того, как научился во время тогдашних митингов на Манежке громче всех кричать “фашизм не пройдёт!”... То, что в “Литературных вестях” стал печататься Окуджава, в какой-то степени спасло это ныне забытое вместе с Оскоцким издание. В том же номере, где Окуджава поглумился над кухаркой, российско-израильский бизнесмен Илья Колеров вспоминал: