“Когда я напишу “Двенадцать”, не подавайте мне руки”. Но он написал “Тринадцать”, и я думаю, что любой из его почитателей и строителей Братской ГЭС, некогда слушавших в течение четырёх часов в исполнении автора поэму во Дворце культуры города Братска, после прочтения “Тринадцати” получили бы полное право не подавать руки своему бывшему кумиру.
***
...Блоковская поэма “Двенадцать” написана за два морозных и голодных дня 1918 года. Блок написал её в состоянии высшего вдохновения, когда он услышал в поступи двенадцати простонародных апостолов ход истории. Евгений Евтушенко вымучивал свою поэму “Тринадцать” в тёплой и сытой Америке целых три года — с 1993-го по 1996 год. Сущность “Двенадцати” Блока в том, что эти новые апостолы сами не подозревают о своей роли в истории человечества. Они ещё не знают о том, что победят в гражданской войне и внутренних врагов, и внешних хищников всемирной Антанты, что выдержат и коллективизацию, и индустриализацию, что очистят свои ряды от всех “врагов народа”, мешающих строительству нового мира, что сумеют встретить натиск всеевропейского коричневого зла и победить его. Символами этого поколения станут солдат Василий Тёркин и генерал Карбышев, Юрий Бондарев и Александр Покрышкин, Зоя Космодемьянская и 28 панфиловцев. Таких людей демократы боялись. Не зря же незадолго до августа 1991 года Михаил Горбачёв собрал пленум ЦК КПСС, на котором все ветераны войны были выведены из Центрального Комитета Коммунистической партии. Этот партийный переворот был первым шагом к тому, чтобы провернуть фарсовую авантюру с путчем, после чего уже можно было и расстреливать парламент.
“Лучшие из поколения, назначьте меня трубачом”, — взывал Евгений Евтушенко к поколению Юрия Гагарина. “Назначили” его трубачом, не подозревая, что в недалёком будущем он напишет поэму “Тринадцать”, главная мысль которой заключается в том, что никакие они не строители социализма, никакие не победители фашизма, а всего лишь навсего спившиеся и опустившиеся “совки”, отребье общества, достойные того, чтобы исчезнуть из истории России, чтобы тёмной ночью их безымянные тела были погружены на баржу и отправлены в неизвестность. У жертв ГУЛага есть хотя бы Бутовский полигон. У этих же тринадцати ни креста, ни надгробного камня, ни холмика травяного, словом, ни дна, ни покрышки. А что касается пролитой крови, то, как писала Валерия Новодворская: “свежая кровь отстирывается хорошо. Они погибли от нашей руки. Оказалось, что я могу убить и потом спокойно спать и есть”. Одновременно она же перечислила 12 подвигов “Геракла социализма” Евгения Евтушенко, принявшего из её окровавленных рук венок своей славы. За какие же подвиги вручила Новодворская венок поэту? Подвиг первый — телеграмма из Коктебеля на имя Брежнева по поводу вторжения наших войск в Чехословакию. Второй подвиг — протест против высылки из СССР Солженицына. Третий подвиг — создание “Бабьего Яра”. Четвёртый подвиг — поэма “Братская ГЭС”, глава про Изю Крамера. Пятый подвиг — стихотворение “Танки идут по Праге”. Шестой и седьмой подвиги — поэма “Казанский университет” и “монолог голубого песца на Аляскинской звероферме”. Восьмой подвиг — отказ от ордена “Дружба народов”. Девятый подвиг — фильм “Смерть Сталина”. Десятый подвиг — “непризнание ГДР”. Одиннадцатый подвиг — выступление в августе 1991 года у Белого дома.
Новодворская насчитала одиннадцать подвигов. Но двенадцатым, конечно, следует считать его русофобскую в полном смысле слова поэму “13” с её брезгливой ненавистью к русскому простонародью.
Этот, по словам Евтушенко, “зоосад” (“марш-марш назад, // советский зоосад”) по существу выглядит как грубая насмешка над знаменитой строкой Александра Блока — “марш, марш вперёд, // рабочий народ”... Вроде всю жизнь Е. Е. преклонялся перед автором поэмы “Двенадцать”, прозревавшим в образах и поступи русских красногвардейцев зарю жизни человечества:
Что за пламенные дали
Открывала нам река,
Но не эти дни мы звали,
А грядущие века.
Поневоле вспомнишь Гегеля, сказавшего, что история, осуществлявшаяся как трагедия, второй раз повторяется в виде фарса.
Глава четырнадцатая
"СОЦИАЛИЗМ ИДИОТОВ"
После того как Евтушенко уничтожил своё антисемитское стихотворение о “врачах-отравителях” и, замаливая этот случайный грех перед современниками, сочинил “Бабий Яр”, он как бы переродился.
Его, “переродившегося”, восторженно принимали во всех 94-х государствах, где он побывал, его избрали во множество мировых Академий, ему устраивали творческие вечера во многотысячных залах многих стран, куда его заносила судьба, поклонники засыпали его письмами. Одно из посланий такого рода особенно выделялось на этом хвалебном фоне, во-первых, потому, что было написано в рифму, а во-вторых, потому, что было подписано знаменитым Леонидом Утёсовым, который, прочитав “Бабий Яр”, опубликованный в “Литгазете” от 19 сентября 1961 года, сразу же бросился к столу, охваченный приступом вдохновения. Если несведущий читатель, помнящий Леонида Утёсова в образе бесшабашного русского пастуха из кинофильма “Весёлые ребята”, спросит, какое отношение имеет этот пастух к стихотворению “Бабий Яр”, то ему придётся узнать, что письмо Евтушенке писал не этот пастух, а одесский интеллигент Лазарь Иосифович Вайсбейн, взявший себе в 30-е годы псевдоним “Леонид Утёсов”. И вот каким было его стихотворное послание поэту, написанное в сентябре 1961 года и впервые напечатанное в книге “Я останусь не только стихами...” Современники о Евгении Евтушенко”, изданной в Москве после смерти поэта (“Русский мир”, 2018. С. 472). Послание начинается с эпиграфа:
Но ненавистен злобой заскорузлой
Я всем антисемитам как еврей,
И потому — я настоящий русский!
Е. Евтушенко
Ты прав, поэт, ты трижды прав —
С каких бы ни взглянуть позиций.
Да, за ударом был удар,
Погромы, Дрейфус, Бабий Яр
И муки разных инквизиций.
Вот ты взглянул на Бабий Яр,
И, не сдержавши возмущенья,
Ты, русский, всех людей любя,
В еврея превратил себя,
Призвав своё воображенье.
И вот ты — Дрейфус, Анна Франк,
Ты — юноша из Белостока...
Вокруг тебя безумья мрак,
Глумится над тобой дурак
Без сожаленья и без срока.
.......................................
В этом стихотворенье Леонид Утёсов изложил всю сущность мировоззрения, которое исповедовали целые пласты советской интеллигенции в 30-е годы прошлого века:
И если б Ленин нынче жил,
Когда открылся путь до Марса,
Тобой бы он доволен был.
Он очень тот народ любил,
Что дал Эйнштейна, Карла Маркса...
Любя страну, людей любя,
Ты стал нам всем родной и близкий.
За это славлю я тебя И возношу тебя, любя —
Поэт и Гражданин Российский.
Восхитившись “настоящей русскостью” Евгения Александровича и его актёрской способностью “превратить себя в человека другой национальности”, Леонид Осипович Утёсов в своём стихотворном отклике справедливо повторил вслух за Евтушенко имена и географию жертв всемирного европейского погрома, длившегося несколько веков: “Дрейфус” (Франция), “Анна Франк” (Голландия), “Белосток” (Польша), “инквизиция” (вся протестантская и католическая Европа) и, наконец, “Бабий Яр” (Украина). Но ни о каких русских кознях и погромах в этом перечне антисемитских деяний Утёсов не сказал ни одного слова. Он просто попытался сказать нечто важное от имени “тупого антисемита”:
Твердит тупой антисемит:
“Во всём виновен только жид!”
Нет хлеба — жид, нет счастья — жид,
и что он глуп — виновен жид.
Так глупость голову кружит.
Отбросив совесть, честь и стыд,
не знает в мыслях поворотов.
Ему давно пора учесть,
что антисемитизм — есть социализм идиотов.
И тут, хочешь не хочешь, приходится отвечать на вопрос: для кого Россия в 30-е годы строила социализм? Неужели, если согласиться с Утёсовым, советский человек, создавая “построенный в боях социализм” (Маяковский!), не имел прав и возможностей пользоваться его плодами? В чём же здесь дело? Неужели в том, что “каста проклятая” (как называл Сталин сословие партийной, советской и культурной номенклатуры), совершив с помощью простонародья политическую, экономическую и культурную революцию, решила к середине 30-х годов, что она достигла главного: построила социализм для себя, и что всяческие притязания простонародья на свою долю социализма нужно называть “антисемитизмом”? То, что такое предположение недалеко от истины, подтверждают страницы из книги русского человека Юрия Елагина, вышедшего из среды дореволюционного сословия инженеров и фабрикантов и ставшего в 30-е годы сотрудником театра имени Вахтангова. Книга, которую он назвал “Укрощение искусств”, была издана в 1952 году в американском издательстве им. А. П. Чехова, и речь в ней шла об условиях жизни в 30-е годы эстрадной и театральной элиты, к коей принадлежал и поклонник Евгения Евтушенко Леонид Утёсов. Вот что пишет об этой жизни её честный свидетель, музыкант Елагин, побывавший в те годы в русской глубинке на берегах Оки возле городка Елатьмы, где советское правительство после опустошившей эти земли коллективизации передало их вахтанговцам, которые построили для себя на развалинах крестьянского быта не плебейский “социализм идиотов”, а настоящий социализм советской знати.
“В скором времени нельзя было и узнать ещё недавно заброшенную усадьбу. Она ожила и расцвела вновь, составив потрясающий контраст с окружавшей её бедностью, убожеством и дичью. Вахтанговцы оказались блестящими “колонизаторами”. Уже в первом же году наш дом отдыха оказался устроенным превосходно. Дом был заново отремонтирован. Были выстроены две новые дачи, разбита теннисная площадка, расчищен старый парк, приведён в порядок большой фруктовый сад.
На соседних лугах паслись наши стада коров. В просторном свинарнике было полно свиней. Местные крестьяне обрабатывали вахтанговские огороды и засевали наши поля. Они же работали на кухне, пасли коров, рубили дрова, расчищали парк. Как богатые феодалы, как конкистадоры среди покорного покорённого народа жили мы — советские артисты и музыканты, среди “самых передовых крестьян в мире” — советских колхозников в социалистическом государстве в эпоху сталинских пятилеток, когда, по словам “Краткого курса истории ВКП(б)”, социализм был уже почти осуществлён в нашей стране и оставались совсем пустяки до полного его завершения.