ство — чушь”.
Я утешал его: “Фет не признавал Некрасова поэтом, Сельвинский — Твардовского”. Таня, видевшая его первый раз, сказала: “Женя, не волнуйтесь”.
И стала говорить ему добрые слова. Но он, не дослушав, взял Петю и ушёл”. Крестьянский сын Александр Твардовский, написавший трагическую поэму “Страна Муравия” о раскрестьянивании России, глубже и честнее Утёсова, Евтушенко и прочих “шестидесятников” знал, что такое социализм для народа. И всё-таки сколько ни ссылайся на авторитеты минувших времён, всё равно удивляешься тому, что “тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман, и тому, что Евтушенко, написав “Бабий Яр”, совершил нечто сверхъестественное, поскольку он, в сущности, сочинил молитву, которую истово стали заучивать и повторять местечковые советские атеисты вроде Леонида Утёсова...
Хотя, с другой стороны, “Бабий Яр”, который Е. Е. считал чуть ли не главной своей поэтической вершиной, воспринимался совсем иначе. Вот что писал об избранных стихах Евтушенко, в число которых, естественно, вошёл “Бабий Яр”, известный русский поэт, участник Великой Отечественной войны Николай Старшинов: “Чем дальше я читал “Строфы века”, тем определённее складывалось у меня представление, что составитель умышленно натравливает один народ на другой, специально подбирая для этого соответствующие стихи, в которых находится “ключ к русской душе”, душе антисемита-погромщика, а в лучшем случае — человека “без царя в голове” — то есть дурачка... И у меня вырвался из души экспромт-эпиграмма, посвящённый составителю:
Полухохол, полуполяк,
Полулатыш, полутатарин,
Полупростак, полумастак,
Ты что же, мать твою растак,
России так неблагодарен?
(Лит. Россия” 7.6.1996)
Ну, что делать, коли Леонид Утёсов и Николай Старшинов всегда будут понимать “Бабий Яр” каждый по-своему...
***
Размышляя в некрологе о причинах загадочного переселения Евтушенко в Америку, Александр Проханов предположил, что поэт разочаровался в итогах революции 1991-1993 годов, но я уверен, что причины “полуэмиграции” Евтушенко с семьёй в Америку были куда более прозаическими и меркантильными, нежели это казалось Саше Проханову.
Что заставило революционера-интернационалиста и “каторжника славы”, автора антиамериканской поэмы “Под кожей статуи Свободы”, человека, любящего известность и всегда гордившегося тем, что он встречался со многими знаменитыми людьми своей эпохи — Пикассо, Никсоном, Шагалом, Робертом Кеннеди, Фиделем Кастро, Аленом Гинзбергом, Пабло Нерудой, Сальвадором Дали и т. д., — укрыться, подобно Троцкому в Мексике, в захолустной Оклахоме, в неведомом “цивилизованному миру” городишке Тулсы? Возможно, всё дело в том, что постоянно жить в “демократической” России поэту, воспевшему всех советских вождей от Ленина до Ельцина и Горбачёва, было бы неуютно. А ведь Евтушенко с гордостью писал о своих заслугах перед историей, перед гласностью, перед горбачёвщиной:
“Не думайте, что гласность или перестройка с неба свалились, или что их нам даровало Политбюро. Подготовка шла много лет. Новое поколение лидеров впитало в себя дух нашей литературы. Они были студентами в 1950-х, когда мы начали читать свои стихи. Они протискивались на наши поэтические чтения на балкон без билетов”.
С другой стороны, американские спецслужбы, видимо, понимали, что за все заслуги в деле развала СССР Евтушенко заработал право на комфортную жизнь в Америке, но он же в своё время превозносил до небес злейшего врага США Фиделя Кастро, он же написал пасквиль на американский образ жизни — поэму “Под кожей статуи Свободы”! О чём сам сообщал в письме Л. И. Брежневу: “Дорогой Леонид Ильич! В прошлом году в беседе с Е. А. Фурцевой Вы поддержали идею моей совместной работы с Любимовым в Театре на Таганке над антиимпериалистическим спектаклем “Под кожей статуи Свободы”.
Ну, как такого “борца с империализмом” оставить жить в Нью-Йорке или Вашингтоне? И, наверное, кому-то из умных идеологов типа Бжезинского пришло в голову поселить Евгения Александровича в глухой провинции, но создать для него и его семьи такие условия, от которых невозможно было отказаться. Я предполагаю, что всё было так, поскольку в моём архиве сохранилась папка с документами, проливающими некоторый свет на переезд Евтушенко в Америку. Папка эта была в своё время передана мне одним из сотрудников иностранной комиссии Союза писателей СССР. А к нему в руки она попала во времена разрушения Союза писателей, когда архивные документы валялись в коридорах обезлюдевшего ведомства. Оказывается, что у человека, написавшего книгу воспоминаний под названием “Волчий паспорт”, на самом деле паспорт был не волчий, а “дипломатический”. И не только у него, но и у жены Евтушенко Марии Владимировны. И паспорта эти были выданы им задолго до августа 1991 года — мужу — 16.06.1989 года, а жене — 19.09.1990 года. Так что супружеская пара, возможно, с помощью бывшего министра иностранных дел Козырева, ныне проживающего в США, заранее обзавелась нужными документами, как говорится, “подстелили соломки”.
“Дипломатический паспорт” — это охранная грамота и при выезде за границу, и при въезде. Он гарантирует отсутствие жёстких досмотров, всяческих препятствий и ограничений в вывозе багажа, в частности, литературы, картин, предметов антиквариата и т. д. Когда я сказал своим знакомым дипломатам об этом — они изумились: не может быть! Да, по правилам не может быть, чтобы член Союза писателей с женой были выведены в ранг дипломатов. Но ведь то Евтушенко! У него же всегда были телефоны и Андропова, и Крючкова, и Бобкова, и Горбачёва и далее везде, ведь не случайно же через этого “дипломата” Роберт Кеннеди передавал советскому руководству сведения о том, что имена Даниэля и Синявского были выданы нашему КГБ американскими спецслужбами, чтобы шум от международного скандала, который неизбежно должен был разразиться во время суда над ними, отвлёк мировое общественное мнение от американских бомбёжек Вьетнама. К дипломатическим паспортам был приложен следующий документ.
“ПРОГРАММА
пребывания в США поэта Е. Евтушенко с семьёй (жена, двое детей, няня) по приглашению
Университета г. Тулсы
Срок пребывания: 20.07.92-20.07.93 г.
15 августа 1992 г. — август 1993 г. — чтение лекций в студенческих аудиториях Университета г. Тулсы.
15 августа 1992 г. — Прибытие в США (Нью-Йорк).
В последний месяц пребывания в США (август 1993 г.) Е. Евтушенко планирует с ознакомительными целями посещение ряда американских городов (Нью-Йорк, Сан-Франциско, Бостон, Нью-Орлеан, Майами, Чербанко, Вашингтон, Чикаго, Финикс, Филадельфия, штаты Мэйн, Аризона, Нью-Джерси, Орегон, Флорида) — поэтические выступления, чтение лекций, а также посещение с туристическими целями Гранд-Каньона, Гавайев, Пуэрто-Рико.
Во время годичного пребывания Евтушенко в сШа возможны его кратковременные отъезды на родину, связанные с семейными обстоятельствами, а также его выезды в Европу и Латинскую Америку для поэтических выступлений и чтения лекций, для чего Е. Евтушенко и членам его семьи потребуются многократные выездные визы в СССР и европейские страны.
15 августа 1993 г. — Возвращение Е. Евтушенко с семьёй в Москву”.
И вся эта жизнь в течение целого года (а на самом деле Евтушенко прожил с семьёй в США в течение нескольких лет) была за счёт принимающей стороны. Вот как богатая Америка вознаградила нашего “шестидесятника” за его “дипломатическую службу”, о которой ещё в 60-х годах с одобрением писал создатель ЦРУ Аллен Даллес. Правда, Евгений Александрович объяснил во многих своих интервью, что в университетском городке Тулсы он поселился потому, что, проезжая по его улицам, он услышал таинственную и мистическую “мелодию Лары” из “Доктора Живаго”. И правильно сделал: зачем ему было объяснять, что ни в один из крупных городских университетов Восточной Америки он устроиться не мог, поскольку лауреат Нобелевской премии и знаменитый в Америке поэт Иосиф Бродский выступил против обустройства Евтушенко в Нью-Йорке или Нью-Джерси как поэта, разоблачающего в своей поэме “Под кожей статуи Свободы” “американский империализм”, убивающий лучших сынов Америки — Линкольна, Джона Кеннеди, Роберта Кеннеди...
При этом Бродский чуть ли не грозил общественному мнению американских интеллектуалов, что если они закроют глаза на “антиамериканизм” Евтушенко, то он, Бродский, сложит с себя все почести и обязанности, коими его наградила Америка. Вот и пришлось Евгению Александровичу вспомнить о “мелодии Лары”.
***
Кем только не называл себя Евгений Александрович, размышляя о месте, которое он занимает и займёт навечно в русской поэзии!
Ему хотелось быть своим и в Пушкинской плеяде, и в Есенинской, ему хотелось, чтобы его считали поэтом, стоящим рядом с Маяковским и Смеляковым, с Лермонтовым и Пастернаком... А по “социальности” он считал себя прямым собратом Николая Алексеевича Некрасова. Но это было хвастливым фарсом, потому что он не успел при жизни внимательно прочитать главную “социальную” поэму Николая Некрасова “Современники”, в которой великий поэт ужаснулся, глядя на петербургскую “элиту”, сформировавшуюся буквально за несколько лет сразу же после 1861 года, то есть после отмены крепостного права:
Я заснул, мне снились планы
о походах на карманы
благодушных россиян,
и, ощупав мой карман,
я проснулся... Шумно в уши,
словно бьют колокола,
гомерические куши,
миллионные дела,
баснословные оклады,
недовыручка, делёж,
рельсы, шпалы, банки, вклады —
ничего не разберёшь!
С прозорливостью пророка Некрасов словно бы разглядел наши 90-е годы с их дефолтами, “пирамидами”, “залповыми аукционами”, “ваучерами”, — словом, со всей эпохой криминальной революции и всемирно-исторического мошенничества, обрушившегося на нас второй раз через сто с лишним лет после пореформенного ограбления страны и народа... Герои его поэмы Григорий Зацепа, Фёдор Шкурин, Савва Антихристов — это наши Мавроди с Прохоровым, наши Березовский с Абрамовичем, наши Чубайс с Гайдаром.