Кстати сказать, присутствие северокорейских рыбаков на банке Ямато не только увеличивает риск для них самих, но и создает международные проблемы. Наиболее богатые рыбой участки акватории центральной части Японского моря находятся в пределах исключительных экономических зон России и Японии, так что северокорейские рыбаки отправляются туда заниматься браконьерством. Они это понимают, особых комплексов по этому поводу не испытывают и готовы применять силу для того, чтобы добыть вожделенную рыбу – источник благополучия для них самих и для их семей. Понятно, что это приводит к столкновениям с японскими и российскими пограничниками. Как ни парадоксально, увеличение числа таких столкновений, равно как и числа выброшенных на берег «кораблей-призраков», в значительной степени стало результатом приватизации рыбной отрасли. Другими словами, именно «невидимая рука рынка», а не вполне видимая рука государства, гонит северокорейских рыбаков в открытое море на малоприспособленных для этого судах.
Следует признать, что техника не стоит на месте и северокорейские корабли образца 2019 года, какими бы примитивными и ненадежными они ни казались иностранным наблюдателям, все равно надежнее и мореходнее, чем те суда, на которых северокорейские рыбаки ходили в море лет 20–25 назад. Среди позитивных изменений можно, например, упомянуть распространение легких и надежных дизельных двигателей, появление на кораблях систем GPS (формально северокорейские власти запрещают рыбакам пользоваться этими системами, но на практике в последние годы на их использование закрывают глаза) и маломощных радиостанций, которые, как и GPS, формально запрещены, однако на практике считаются допустимыми.
Все это делает дальние плавания, с одной стороны, экономически привлекательными, а с другой – технологически возможными. Если в прошлом северокорейский мотобот находился в море 10–15 часов, то теперь все более обычным делом становятся многодневные экспедиции. Тем не менее нехватка капитала остается проблемой, и неясно, как эта проблема может быть решена в ближайшем будущем. Суда все равно останутся весьма примитивными, но рыбаки тем не менее будут уходить на них в море. Кто-то из них вернется домой с рыбой, обеспечивая таким образом будущее себя и своей семьи, ну а кого-то ждет печальный конец.
Хозяйка трепангов
Позвольте представить вам г-жу Ли, одну из многих бизнес-леди Северной Кореи, пионерку частного сектора экономики КНДР. Г-жа Ли вместе с мужем начали свою предпринимательскую деятельность в конце 1980-х годов, едва поженившись. Несмотря на то что у руля страны тогда стоял яростный противник капитализма Ким Ир Сен, в КНДР начали появляться частные предприятия. Рыночная экономика Северной Кореи зарождалась в двух секторах – розничной торговле и рыболовстве.
Госпожа Ли родилась в горном поселке, но после замужества переехала на родину мужа – в небольшую рыбацкую деревню на побережье Желтого моря. Вскоре молодожены обнаружили, что рыба, моллюски и трепанги (морские огурцы) – это настоящая золотая жила. В 1988 году на свои сбережения они приобрели (точнее, заказали) рыбацкое судно, которое стало первым частным судном в их поселке. Заказ был неофициальным: посетив небольшую местную верфь, молодая пара объяснила, что им нужно, и заплатила за выполнение заказа наличными. Судно имело металлический корпус и было оснащено мощным по местным меркам двигателем в 28 л.с. (тракторный дизель), а его экипаж состоял из трех человек. Само судно было, по сути, платформой, с которой на дно морское опускался водолаз, собиравший там трепангов. Кроме водолаза, в состав экипажа входили оператор компрессора, который обеспечивал работу водолаза, и капитан. В некоторых случаях с судна могли работать два водолаза (по ряду технических причин такое количество водолазов считалось максимальным), причем у каждого обычно был свой компрессор и свой оператор. Акваланги практически не применялись, и водолазы работали, используя водолазные костюмы и компрессоры, подающие воздух на глубину. Обычная глубина, на которой идет сбор трепанга, составляет 10–15 м. В море ходили только мужчины – правило, которое в северокорейском малом частном рыболовном флоте соблюдается довольно жестко.
Вскоре управление бизнесом легло на плечи г-жи Ли, поскольку ее муж серьезно заболел: сыграв важную роль в самом начале их предприятия, он потом почти все время проводил дома, прикованный к постели. Их судно продолжало выходить в море. Теперь и капитан, и водолаз были наемными работниками, которые трудились за определенную долю улова. Чтобы они не воровали улов, в качестве оператора компрессора на судне находился кто-то из родственников г-жи Ли. На бумаге муж г-жи Ли был сотрудником рыболовецкой компании, основанной Военно-морским флотом КНДР. Эта компания владела всеми судами в этом районе и имела эксклюзивный доступ к богатой рыбой, моллюсками и трепангом акватории. Впрочем, все это было по большей части фикцией, поскольку с начала 1990-х годов почти все морские рыболовные суда находились в частной собственности. Владельцы этих судов отдавали государственной (точнее, основанной флотом) компании фиксированную сумму за юридическую защиту и право на добычу ресурсов в охраняемых водах.
Поначалу г-н Ким был капитаном своего судна, но после того, как он серьезно заболел, оперативное руководство перешло к его жене. Собранные на дне трепанги перерабатывались, а затем оптом продавались прибывшим в город перекупщикам. Те платили за улов иностранной валютой – как правило, долларами – и перепродавали его в Китае. Бизнес шел хорошо. К началу 1990-х годов г-жа Ли расширила свой флот до нескольких более крупных судов и установила более тесные связи с рынками на китайской границе. Страхуясь от нежелательного внимания полиции и властей, она регулярно передавала конверты с деньгами полицейским и в уездный комитет ТПК, а на праздники делала женам полицейских и местного начальства щедрые подарки.
Голод 1996–1999 годов затронул и г-жу Ли. В середине 1990-х начались серьезные перебои с топливом для ее флотилии. На время она оставила рыболовство и переключилась на кредитование – или, если быть точнее, ростовщичество. Тут как никогда пригодились связи с местным начальством: заемщики, как правило, аккуратно платили ей проценты и возвращали долги – все в округе понимали, что дорогу этой женщине переходить не стоит. К концу 1990-х годов г-жа Ли вновь занялась добычей трепанга. К тому времени она не только имела три-четыре своих судна, но и скупала уловы других рыбаков прямо в море, доставляя морепродукты оптовикам на побережье. Семья г-жи Ли была одной из самых богатых в ее городе. Тем не менее в будущее она смотрела с растущим пессимизмом. Ее сыновья преуспели в учебе, но их карьерные перспективы представлялись туманными. Не желала бы г-жа Ли для них нестабильной и рискованной судьбы частных предпринимателей.
Так что после кончины супруга г-жа Ли, которую ничто больше не держало в ее поселке, решила перебраться на Юг. Деньги и связи сделали бегство нетрудным; она относительно комфортно перешла границу и вскоре прибыла в Сеул, где и проживает сегодня. Она зарабатывает намного меньше, чем на Севере, и живет куда скромнее, но ее дети окончили хорошие университеты и начали многообещающую карьеру. Она не жалеет о том, что оставила свой бизнес, и еще меньше жалеет, что покинула Север.
Холодильники и веерные отключения
С незапамятных времен люди любят хвалиться друг перед другом как своим материальным благополучием, так и близостью к вершинам власти. Самый простой способ похвастаться своими достижениями – это продемонстрировать окружающим, что у тебя есть нечто, чего нет у них. В совсем давние времена это могли быть раковины каури, ножи из метеоритного железа, ювелирные украшения, потом в список вошли роскошные кареты, личные самолеты и многое, многое другое. Северокорейское общество, разумеется, не исключение. До какой-то степени стремление обзавестись предметами роскоши было свойственно и временам Ким Ир Сена, но по-настоящему перемены начались только в 1990-е. Связано это было в первую очередь с изменением самой структуры общества, с появлением энергичного и влиятельного класса новой буржуазии – так сказать, «новых северокорейцев», которых в самой Корее именуют «хозяевами денег», или тончжу.
Разумеется, некоторая неясность юридического положения «новых северокорейцев» заставляла (и заставляет) многих из них в вопросах демонстративно-престижного потребления вести себя осторожнее и не привлекать к себе внимания без особой необходимости. Однако большинство из них все-таки не может удержаться от соблазна и с большим удовольствием обзаводится предметами престижного потребления, главная цель которых заключается не столько в том, чтобы сделать жизнь удобнее, сколько в том, чтобы наглядно продемонстрировать окружающим уровень материального успеха счастливого обладателя этих предметов. Какие вещи являлись показателем успеха в 2011–2016 годах, то есть на протяжении первых пяти лет правления Ким Чен Ына? Эти пять лет ознаменовались тихими, но достаточно решительными рыночными преобразованиями, в ходе которых северокорейский частный сектор хотя и не вышел полностью из тени, но получил куда больше возможностей и уверенности в своих силах. Разумеется, эти перемены привели и к улучшению экономической ситуации: в это время северокорейская экономика росла на уровне 3–5 % в год. К сожалению, период роста был прерван в 2017–2018 годах новым раундом ядерного кризиса и введением против КНДР исключительных по жесткости санкций ООН, которые хотя и не привели к острому экономическому кризису, но прервали начавшееся выздоровление экономики страны.
Наиболее типичными престижными вещами в Северной Корее 2011–2016 годов были, пожалуй, компьютер, холодильник, стиральная машина и телевизор (но не простой, который к тому времени уже был у большинства городских семей, а плоский, с большим экраном). Впрочем, к концу этого периода престижность компьютера несколько снизилась – не в последнюю очередь потому, что компьютеры в середине 2010-х годов быстро распространялись по стране и в силу этого из признака невероятного богатства постепенно превращались в признак зажиточности. Похожие перемены, кстати, произошли и с холодильником, которому в северокорейской бытовой культуре на протяжении долгого времени приходилось играть особую роль. В принципе, бытовые холодильники в Северной Корее появились еще в 1970-е годы, но на протяжении долгого времени они оставались предметом роскоши, который был доступен очень немногим. Неслучайно участникам VI съезда ТПК в 1980 году в качестве подарка были выданы именно холодильники – японского производства, но с прикрепленными к ним табличками на корейском языке.