На первом этапе глава компании решал с владельцами квартир, каким должен быть интерьер. В качестве образцов ему обычно служили иллюстрации из китайских каталогов и журналов. Влияние Китая на современный северокорейский быт огромно, и в приграничных районах страны это влияние ощущается особенно сильно: Китай, что бы ни говорила официальная пропаганда, считается воплощением современного вкуса и высокой моды. В некоторых случаях хозяева квартир даже ездили в Пекин, чтобы познакомиться с новейшими трендами китайской архитектуры и дизайна интерьеров.
Но сначала здание нужно построить. В провинциальных городах нет необходимости в высотных зданиях, да и с экономической точки зрения они не особенно рентабельны: сейчас нормой стали пяти-семиэтажки. Строительство жилых домов в последнее десятилетие всегда является смешанным, частно-государственным проектом: в роли застройщика выступала государственная организация или предприятие, но деньги на строительство давал пул местных богатых бизнесменов. По окончании работ квартиры продавались, а полученная прибыль делилась между инвесторами (государственный застройщик часто получал свою долю квартирами).
Обычно строительство здания занимало год или чуть больше. После завершения основного цикла работ в дело вступал г-н Со и его коллеги. Они занимались покраской, штукатуркой и плиточными работами, устанавливали водонагреватели и емкости для воды. Такие емкости, которые внешне напоминают большие цементные ванны, – необходимая деталь интерьера северокорейских санузлов, которая позволяет комфортно существовать в условиях частых перебоев в работе водопровода. Еще через пару месяцев здание готово принять первых жильцов.
Поскольку Северная Корея формально не признает частную собственность на дома (за небольшими исключениями, которые не имеют отношения к нашей истории), квартиры продаются неофициально. Новый владелец квартиры получает не свидетельство о собственности, а справку о регистрации по месту жительства – такую же как и те счастливчики, которые получают квартиры от государства бесплатно. Однако это владельцев не сильно волнует: повсеместно считается, что право собственности и право проживания отличаются не так уж сильно.
Г-н Со, будучи простым рабочим, не знает, сколько квартир в типичной новостройке выделялось формальному государственному застройщику, а сколько – пулу частных инвесторов. Тем не менее он считает, что частные инвесторы получают значительно больше половины новых квартир. Устраиваясь на эту работу, г-н Со был новичком в строительном деле, хотя и обладал некоторыми необходимыми базовыми навыками. Поэтому первые несколько месяцев он выполнял неквалифицированную работу, получая 400 юаней в месяц и считаясь подсобным рабочим. Затем он постепенно освоил ремесло, и к тому моменту, когда он расстался с бригадой, его ежемесячная зарплата составляла 700 юаней – чуть более 100 долларов США. Самые высокооплачиваемые работники его бригады регулярно получали 1200 юаней, или почти 200 долларов в месяц. Даже по стандартам процветающего приграничного города и с учетом дорогого жилья, которое снимал г-н Со, это был хороший доход. Правда, и работа была очень тяжелой: 12-часовой рабочий день считался нормой.
Как мы знаем, г-н Со не собирался посвятить карьере отделочника всю свою жизнь. Немного подзаработав, он в один прекрасный день уехал из города. Через некоторое время он благополучно перешел границу, а затем, как и планировал, оказался в Южной Корее.
Высокая кухня по-кимирсеновски
Корейцы (как, кстати, и другие народы Восточной Азии) очень любят есть вне дома, и посещение ресторана – одна из самых распространенных форм досуга в стране. В этом отношении Север не сильно отличается от Юга. Конечно, на Севере гораздо труднее найти приличный ресторан, но это не означает, что в северокорейских городах хороших ресторанов нет вообще – напротив, они там были всегда, даже во времена высокого кимирсенизма, когда дела в сфере обслуживания обстояли, скажем прямо, не лучшим образом. Как можно было ожидать, в области общественного питания переход к рыночной экономике ознаменовался заметным улучшением ситуации, которая и до этого была не такой уж плохой.
Во времена Ким Ир Сена, то есть до начала 1990-х годов, кулинарные традиции Северной Кореи определяли два ресторана – «Оннюгван» и «Чхоннюгван», которым в системе официальной кухни был тогда придан совершенно особый статус. «Оннюгван», или в буквальном переводе «павильон у Яшмового потока», расположен на левом берегу реки Тэдонган. Он открылся в 1960 году и с тех пор уже полвека остается важной достопримечательностью северокорейской столицы. Это большое здание, выполненное в подчеркнуто традиционном стиле, располагает множеством помещений, включая специальные банкетные залы, и вмещает до 2000 посетителей. «Оннюгван» официально считается главным хранителем традиций корейской кухни и своего рода живым музеем кулинарного искусства. Ресторан даже направлял в сельскую местность специальные исследовательские группы собирать данные о традиционной корейской кухне, чтобы представить новые блюда в меню. «Чхоннюгван», или «павильон у Свежего потока», пользуется почти такой же известностью. Он был открыт намного позже, в 1980 году, в новом здании на берегу небольшого, но капризного притока Тэдонгана – реки Потхонган. На первом этаже ресторана – большой общий зал, а на втором – малые обеденные и банкетные залы.
Оба ресторана специализируются на традиционной кухне, причем особое внимание уделяется холодной гречневой лапше нэнмён. Традиции приготовления пищи в Северной и Южной Корее несколько отличаются, но южнокорейские гости обычно высоко оценивают те блюда, которые подают в обоих этих ресторанах. На Юге «Оннюгван» и «Чхоннюгван» порой называют «массовыми (доступными) ресторанами» – и это, в принципе, верно. Однако это не означает, что до начала 1990-х любой желающий мог просто так взять и зайти туда, чтобы заказать порцию холодной лапши. Во времена Ким Ир Сена доступ в эти рестораны был своего рода привилегией и, следовательно, нормировался. Попасть туда можно было только со специальным талоном, добыть который было непросто и который давал право на одно основное блюдо. Правда, если человек был готов платить валютой или паккунтонами (валютными чеками), то доступ в ресторан для него был свободным. Остальным талон на вход в храм высокой кулинарии приходилось добывать.
Существовало несколько способов стать обладателем талона – и, что немаловажно, с течением времени эти способы менялись. В 1980-е, например, можно было встать рано утром и прийти к ресторану заранее, часам к пяти утра, чтобы, оказавшись в очереди среди первых, купить талон в кассе. Талоны также могли выдавать по месту работы или по месту жительства через «народные группы» инминбан. Наконец, талоны можно было достать по блату или у спекулянтов. Впрочем, и еда, и талоны стоили немного: в те времена, то есть до начала 1990-х, основные трудности потребителя были связаны не с ценой услуги, а со сложностью доступа к ней. Ситуация изменилась в годы «Трудного похода», так как в условиях постепенного вползания страны в рынок доступ в рестораны, в том числе и самые престижные, упростился – для тех, конечно, у кого имелись деньги. Талоны, кстати, существуют и поныне: их по-прежнему распределяют среди жителей столицы, и ими, как и раньше, торгуют спекулянты. В 2018 году талон на чашку (очень вкусной) лапши официально стоил 3000 вон, или около 35 американских центов, но у спекулянтов он продавался в пять – восемь раз дороже.
В крупных городах за пределами столицы при Ким Ир Сене действовали свои аналоги двух пхеньянских «тяжеловесов». В каждом крупном северокорейском городе есть свой «особый» ресторан. Их названия обычно заканчиваются на слоги «как» или «кван». Оба эти корня имеют китайское происхождение: их можно условно перевести как «павильон» или «зал».
Фирменные блюда северокорейской кухни – это холодная лапша из гречки нэнмён и, конечно же, собачье мясо. Кстати, в Северной Корее его не называют «собачьим мясом» (кэ коги). Сам Ким Ир Сен когда-то посчитал это название слишком вульгарным и переименовал его в «сладкое мясо», или тан коги. В Северной Корее, в отличие от Кореи Южной, нет комплексов, связанных с поеданием собачьего мяса. На мой взгляд, это правильная позиция, так как поросенок Вася, из которого получается такой замечательный шницель, ничуть не глупей собачки Шарика. Например, в июле 2015 года газета «Нодон синмун» сообщила, что 23 июля в Пхеньяне прошел Общенациональный конкурс по приготовлению блюд из собачьего мяса. Организовала это мероприятие Корейская ассоциация кулинарии при поддержке столичных и местных органов власти. Участвовали лучшие повара, специализирующиеся на собачатине. Блюда готовили прямо на месте, в самом ресторане, в котором проводился конкурс (ресторан «Пхеньян Мёнок»). Повара с мест показывали свои, исконные способы кулинарной обработки песиков. Результаты конкурса оказались довольно предсказуемы: первое место занял шеф-повар специализированного «Ресторана сладкого (=собачьего) мяса» в Пхеньяне, на втором месте оказался представитель «Чхоннюгвана».
Еще одним блюдом высокой кухни в КНДР считается синсолло, нечто вроде солянки, которую делают прямо в присутствии гостя в специальном устройстве, несколько напоминающем наш самовар. Когда-то это блюдо считалось частью дворцовой и особо торжественной кухни во всей Корее, но в наши дни оно почти исчезло на Юге, сохранив при этом свою популярность на Севере.
Для того, кто жил в Советском Союзе, а также Северной и Южной Корее, очевидно, что северокорейская ресторанная кухня подверглась сильнейшему влиянию русско-советской гастрономической традиции. Меню северокорейских ресторанов, например, часто включает привычные россиянам салаты, наследие советских времен – тяжелые и высококалорийные, обильно сдобренные майонезом. Некоторые ресторанные блюда хорошо знакомы россиянину – например, салат оливье, который известен в Северной Корее как «картофельный салат», или запеканка. С другой стороны, блю