27 апреля 2006 года «Нодон синмун», главная газета страны, поместила у себя статью, в которой северокорейский журналист Чхве Мун-иль высказал свои взгляды по проблеме межрасовых сексуальных отношений и их гибельных последствий. Имеет смысл привести выдержки из этой пространной статьи, так как подобные публикации появляются в корейской печати довольно регулярно.
С недавних пор в Южной Корее развернулись циничные игрища, которые направлены на создание «многонационального, многорасового общества», которые направлены на разрушение той сущности, которая делает нас корейским народом. Те, кто распространяет эти провокационные разговоры, говорят о «превращении Южной Кореи в страну смешанных рас», в которую будет примешана кровь американцев и представителей других рас. [Они говорят] о «преодолении замкнутого национализма», о превращении Южной Кореи в «открытое многонациональное общество», подобное США.
Даже сами такие слова – нож по сердцу нации, но еще хуже то, что антинародная политика «многонационального многорасового общества» уже вышла из стадии обсуждения. В учебники средних и начальных школ, которые до настоящего времени подчеркивали, что корейцы – это «потомки [божественного прародителя] Тангуна», «люди одной крови», «нация Хан», с 2009 года будут включены утверждения о «многонациональном многорасовом обществе», и термины «семья, созданная в результате брака с иностранцем» и «семья иностранных рабочих» будут заменены на «мультикультурная семья».
Нельзя быть настолько слепым, чтобы не понимать, что такие разговоры вызовут гнев корейского народа. Теория «многонационального многорасового общества», о которой говорят заискивающие перед Америкой южнокорейские предательские силы, – это теория национального уничтожения, которая отрицает единство корейского народа, стремится смешать его с другими нациями, загрязнить (букв. «смешать хороший рис с дешевым зерном и овощами». – А. Л.) и американизировать его.
Наш народ гордится своей расовой гомогенностью, которую не имеет больше ни один народ в мире. Наша расовая гомогенность стала духовным источником единства, которое необходимо в нашей борьбе за вечное развитие и процветание нации.
В 1940-х и 1950-х годах официальную идеологию КНДР определял советский интернационализм, и подобные статьи и выступления были абсолютно немыслимы. В те времена северокорейские студенты часто ездили учиться за границу (только в СССР было принято около 1800 человек). Находясь за рубежом, они могли свободно общаться с местными жителями. Романы в подобной ситуации были неизбежны, и в итоге многие молодые корейцы возвращались домой с женами-иностранками. Речь идет именно о женах, поскольку северокорейские студентки почти никогда не выходили замуж за иностранцев, да и девушек среди выезжавших за границу студентов было немного. Статистических данных о таких браках между корейцами и иностранками нет, однако счет явно шел на сотни.
Я лично встречался с некоторыми из этих женщин. Для них переезд в Северную Корею часто оказывался огромным шоком. Культурные различия, трудный язык, проблемы повседневной гигиены – все это осложняло их жизнь. У многих возникали конфликты с родственниками мужа: Северная Корея в 1950-е годы оставалась глубоко патриархальным обществом, в котором невестка должна была знать свое место. Однако главные проблемы создавал уровень жизни, который был очень низким даже по сравнению с тогдашним совсем не богатым Советским Союзом. Впрочем, до тех пор, пока мужья поддерживали их, многие женщины чувствовали себя вполне благополучно. Ситуация ухудшилась в начале 1960-х годов, когда Ким Ир Сен начал дистанцироваться от СССР и других восточноевропейских стран. Жены-иностранки представляли опасность: через них в страну могла поступать не одобренная властями информация о внешнем мире. Опасались власти, как можно предположить, и того, что через жен будут уходить за границу сведения о северокорейских делах. Последние опасения, кстати, не являлись паранойей: рассекреченные после 2010 года документы советского посольства показывают, что после резкого ухудшения отношений с КНДР в начале 1960-х, в ситуации, когда контакты советских дипломатов с местным населением стали решительно пресекаться органами безопасности, именно немногочисленные советские жены, которые еще оставались в КНДР, служили для посольства важным источником самой базовой информации о текущей северокорейской реальности, не отражаемой в газетах (от них узнавали о содержании закрытых политбесед, о размерах пайков и т. д.).
Власти начали бороться со смешанными браками. Мужьям иностранных жен тогда систематически отказывали в продвижении по службе, убеждая, что только развод спасет их от еще бóльших неприятностей. Если же они продолжали упорствовать, их переводили на работу в сельскую местность, не позволяя при этом забирать с собой семьи. Одна за другой жены-иностранки покидали страну, забирая детей с собой. Некоторые из них, кстати, пошли на это ради своих мужей: стало ясно, что русская жена в лучшем случае мешает карьере, а в худшем – может привести к аресту (именно наличие советской жены, похоже, сыграло печальную роль в судьбе Со Ман-иля, одного из самых интересных поэтов и драматургов КНДР первых послевоенных лет, который в итоге погиб в лагере в конце 1960-х). В некоторых случаях их даже насильно депортировали на их родину – точнее, выпустив из страны в кратковременную поездку, не давали разрешения на возвращение. К середине 1970-х почти все они покинули КНДР вместе со своими детьми. На протяжении последующих десятилетий эти женщины не могли поддерживать никаких контактов со своими бывшими мужьями, а их дети ничего не знали о судьбе отцов. Правда, в начале нулевых ситуация изменилась: обнаружилось, что многие из детей от таких смешанных браков превратились в людей достаточно влиятельных и преуспевающих, так что посольство КНДР стало активно работать с ними – в частности, разрешая и даже поощряя их поездки в Северную Корею, где зачастую тогда еще были живы их отцы. Но это случилось много позже, а с начала 1960-х годов браки с иностранцами стали практически невозможными. Если гражданин Северной Кореи, оказавшийся за границей, попадал под подозрение в связи с женщиной-иностранкой, его немедленно отзывали на родину.
Ходили слухи о том, что в начале 1980-х годов гражданину КНДР позволили жениться на женщине из Югославии, причем это разрешение якобы было выдано самим Ким Чен Иром – и при условии, что брак этот не получит огласки. Эти слухи ни подтвердить, ни опровергнуть пока нельзя, но звучат они правдоподобно: Полководец был несколько сентиментален, склонен к романтике и часто входил в положение конкретных людей. Ли Ён-хи и Фам Нгок Кань, с рассказа о которых мы начали эту историю, также смогли заключить брак только после вмешательства на самом высоком уровне, и без прямого одобрения Полководца тут не могло обойтись.
Вернувшись во Вьетнам после учебы в Северной Корее, Фам Нгок Кань перестал получать письма от Ли Ён-хи. Это неудивительно: с начала 1960-х северокорейцам, как правило, не разрешалось переписываться с зарубежными адресатами, даже из теоретически дружественных стран, хотя из этого правила и были исключения. Те, кто принимал решения по делу влюбленных, скорее всего, полагали, что с годами их любовь остынет. Так оно обычно и бывает, но в данном конкретном случае они ошиблись: Фам Нгок Кань осаждал посольство Северной Кореи в Ханое, настойчиво требуя разрешения на брак. В конце концов северокорейские дипломаты сообщили ему, что Ли Ён-хи вышла замуж, а потом стали уверять его, что она вообще умерла. Резонно полагая, что слово любого дипломата стоит очень мало, а слово северокорейского дипломата не стоит вообще ничего, Фам Нгок Кань не поверил и продолжил борьбу. Одновременно он сам сделал карьеру, со временем став чиновником средней руки, что тоже, как можно предположить, сыграло роль в последующих событиях.
В конце 1970-х Фам Нгок Кань побывал в командировке на Севере и обнаружил, что Ли Ён-хи жива, не замужем и ждет его. Он вновь пообещал ей, что рано или поздно они поженятся, и удвоил усилия, добиваясь помощи у вьетнамского правительства. В итоге о судьбе пары стали говорить и послы, и министры иностранных дел. В конце концов вопрос об их браке попал в повестку вьетнамско-северокорейского саммита в мае 2002 года, где и было принято окончательное положительное решение. Разрешения на брак (и на выезд Ли Ён-хи во Вьетнам) паре пришлось ждать 30 лет. Им, кстати, повезло: в 2004 году отношения между Вьетнамом и Северной Кореей обострились, поскольку Вьетнам позволил вывезти в Сеул со своей территории большую группу северокорейских беженцев. Северная Корея была возмущена, и отношения с Ханоем оставались замороженными несколько лет. Если бы Фам Нгок Кань не имел таких связей и если бы он не воспользовался тем окном возможностей, что ненадолго открылось около 2000 года, его брак так и не состоялся бы.
Как бы то ни было, Ли Ён-хи и Фам Нгок Кань живут в Ханое, и, насколько известно, живут они хорошо. У этой истории оказался счастливый конец – в отличие от большинства таких историй.
И вместо листьев денежки засеребрятся там…
Когда в марте 1967 года СССР и Северная Корея подписали соглашение о сотрудничестве в области лесозаготовок, мало кто ожидал, что это начинание станет самым продолжительным и самым успешным российско-северокорейским проектом. Большинство других совместных экономических проектов, осуществлявшихся в советские времена, в итоге оказались провальными – по крайней мере, для советской стороны. Причина провала ясна: с самого начала эти проекты имели, как правило, не экономический, а политический характер. В Москве их рассматривали в первую очередь как еще один способ удержать проблемную северокорейскую экономику на плаву и не очень огорчались тому, что на совместных проектах советские деньги не столько зарабатывались, сколько тратились.
Лесозаготовительный проект отличался от прочих совместных начинаний тем, что в его основе лежала реальная и взаимная коммерческая выгода. Недостаток рабочей силы был постоянной проблемой российского Дальнего Востока. Расположенная же по соседству КНДР, напротив, располагала массой дешевой рабочей силы, испытывая при этом острую нужду в хорошей древесине. Идея сотрудничества в этой области напрашивалась сама. В целом вопрос был решен во время тайной встречи Ким Ир Сена и Брежнева на борту ракетного крейсера «Варяг» в 1966 году, а в марте 1967 года было подписано соглашение, которое оговаривало технические детали сотрудничества двух стран.