Женщины составляли среди мигрантов заметное большинство, примерно 65–70 %, причем со временем их доля увеличивалась. Вызвано это было и тем, что в КНДР женщине проще добраться до приграничных районов, и тем, что миграция тесно связана с рыночной средой, в которой доминируют женщины. Однако главные причины преобладания женщин среди северокорейских нелегалов в Китае (вообще-то говоря, необычное для эмигрантских общин явление) связаны с внутрикитайской ситуацией. Во-первых, большинство мест, на которые в Китае может рассчитывать нелегал, являются «женскими» – работа в ресторанах, уход за больными, работа прислугой. Во-вторых и в-главных, у женщины есть возможность вступить в «гражданский брак» с местным жителем. Это будет означать, что беженка получит некоторые экономические гарантии и будет иметь крышу над головой, а также и то, что у нее снизятся шансы попасть в полицейскую облаву и быть депортированной в Северную Корею.
Потребность в таких браках очень велика и с китайской стороны: в деревнях Северо-Восточного Китая существует острейший дефицит молодых женщин. В последние 20–30 лет сельские девушки, окончив школу, отправляются из родных деревень в большие города. Мужчины же, напротив, по традиции должны оставаться на семейном хозяйстве. Результат предсказуем: если мужчине под 40 или за 40, если он при этом беден или же у него есть какие-нибудь личные проблемы (например, пристрастие к азартным играм или алкоголю), то у него не остается шансов в жесткой конкурентной борьбе за немногочисленных местных невест. Для такого бобыля едва ли не единственной надеждой становятся северокорейские нелегалки. По данным одного исследования, уже в 1998 году около 52 % всех находящихся в Китае северокорейских беженцев состояли в отношениях фактического брака с местными жителями. Учитывая соотношение мужчин и женщин среди беженцев, а также то, что мужчины очень редко вступают в такие союзы, это означает, что примерно три четверти находящихся в Китае нелегально северокореянок были в гражданском браке с местными жителями. Из последующих исследований ясно, что доля таких гражданских союзов оставалась примерно такой же и в последующие два десятилетия.
В некоторых случаях женщины вступают в подобный брак добровольно, но чаще всего жительницы КНДР вовсе не стремятся выходить замуж за китайцев, которые, как мы уже говорили, в своем большинстве отнюдь не кажутся завидными женихами. Обычно северокорейская беженка верит обещаниям брокера, который говорит, что в Китае ее ждет хорошая работа. Брокер заверяет женщину, что она, заработав в Китае денег, через какое-то время вернется домой. После этого брокер организует переход границы и доставляет женщину – к ее немалому удивлению – в ту китайскую семью, которой понадобилась северокорейская жена. Впрочем, это еще не самый худший вариант: бывает, что находящихся в Китае мигранток похищают, а потом продают в жены местные китайские бандиты. Оказавшиеся в подобном положении нелегалки, как правило, не решаются бежать. Они находятся в чужой стране, языка и уклада которой не знают. После исчезновения брокера им в прямом смысле слова некуда идти и негде прятаться. Они понимают, что побег, скорее всего, почти сразу же окончится задержанием и депортацией в КНДР, где за нелегальный переход границы их ждет тюремный срок.
Независимо от того, идет ли речь о добровольном браке или о похищении, посредники всегда получают свое вознаграждение, причем за последние 15–20 лет размер его сильно вырос. Около 2000 года в зависимости от внешности, возраста и образования девушки такая сделка могла стоить от 1000 до 10 000 юаней (примерно от 120 до 1200 долларов). Сейчас цена выросла раз в десять: около 2015 года стандартной платой брокеру стало 50 000 юаней (примерно 8000 долларов). Сумму выплачивает муж «по факту доставки». Вся эта сумма отходит посредникам: ни женщина, ни ее семья не получают ничего.
Конечно, будучи незаконными иммигрантками, северокорейские жены всегда находятся под угрозой депортации; возникают проблемы и с детьми, родившимися в таких союзах. Таких детей, как правило, невозможно официально зарегистрировать – со всеми вытекающими отсюда последствиями. Власти, однако, в определенной степени учитывают реальное положение дел: если беженка подвергается депортации, ей часто разрешается выбирать, брать ли с собой детей или оставлять их в Китае. Деревенские власти, как правило, отлично знают о подозрительном происхождении проживающих в деревне мигранток, однако не задают лишних вопросов, а в некоторых случаях даже помогают беженкам скрываться от властей более высокого уровня. Как правило, местные власти и администрация китайских сельских школ готовы принять на обучение детей с проблемной регистрацией. Иногда беглянка может со временем легализоваться, так или иначе добыв себе (почти всегда с помощью мужа и его семьи) настоящие или поддельные китайские документы и превратившись с точки зрения бюрократии в гражданку КНР. Однако такая операция по добыче китайского удостоверения личности и легализации в стране стоит дорого (требуются немалые взятки), возможна не всегда и становится все более затруднительной по мере компьютеризации китайского бюрократического аппарата. Тем не менее в Китае есть немалое количество легализовавшихся таким образом кореянок, многие из которых уже успели там вырастить детей. С точки зрения закона они являются гражданками КНР корейской национальности, и даже их дети в некоторых случаях могут не знать о том, что мать когда-то нелегально прибыла в Китай из Северной Кореи: понятно, что слишком афишировать это обстоятельство никто не хочет.
На первый взгляд, картина выглядит мрачно, но в действительности все не так плохо: некоторые из этих браков в итоге оказываются вполне удачными. Обычны ситуации, когда женщины, арестованные китайской полицией и депортированные в КНДР, в конечном итоге, отбыв там положенный им по нынешним либеральным временам короткий срок заключения, сразу же по освобождении вновь уходят в Китай, чтобы воссоединиться с мужьями и детьми.
Мне лично не раз приходилось общаться с бывшими нелегалками, которые вполне довольны своей судьбой и, главное, своей новой семьей. Вот история одной такой мигрантки.
Г-жа Ли родилась недалеко от границы с Китаем в обычной рабочей семье. В школе недоучилась год: после того как в 1994–1995 годах в их регионе перестали отоваривать карточки и начался голод, она пошла торговать: продавала еду на железнодорожной станции. Потом подруга уговорила ее бежать в Китай на заработки. Китай ошеломил девушек своим богатством: в первый же день Ли объелась куриным мясом до поноса. Вскоре знакомые предложили ей найти гражданского мужа и порекомендовали бедного бобыля-корейца из соседней деревни. Она согласилась, и все получилось очень здорово: муж оказался замечательным человеком, жили они счастливо, много работали, появился ребенок. Муж, как часто делают местные этнические корейцы, уехал в Южную Корею на заработки, а г-жа Ли в его отсутствие налетела на полицейский патруль, причем взяли ее в Шэньяне, в районе южнокорейского консульства. Вместе с ребенком ее депортировали на Север.
В фильтрационном центре Ли били, хотя женщин там обычно не бьют вообще, так как по обстоятельствам ареста следователи подозревали, что она хотела бежать на Юг, и добивались признания. Она ни в чем не призналась, в результате чего осталась без зуба, но получила стандартный срок для таких ситуаций – шесть месяцев в таллёндэ (тюрьма облегченного режима). Ребенка сразу же отправили северокорейским бабушке с дедушкой, в родной дом г-жи Ли, куда и она сама вернулась после освобождения. К тому времени муж, узнав о ситуации, срочно вернулся в Китай, продал кое-что из хозяйства и развернул спасательную операцию. К моменту ее выхода на свободу был уже готов к действиям проводник-брокер, и госпожу Ли с ребенком тут же, дав только пару недель побыть дома с родителями, нелегально вывели обратно в Китай. Там они с мужем решили, что лучше будет перебраться в Южную Корею, ибо риск задержания и депортации будет присутствовать всегда. Так они и сделали: перебрались, получили южнокорейское гражданство. Он работает на заводе, она – в столовой; завели второго ребенка, довольны жизнью и не забывают посылать деньги родителям г-жи Ли в Северную Корею (переводы денег в Северную Кореи из Кореи Южной, хотя формально и являются незаконными в обоих государствах, на практике весьма распространены).
Любопытно, кстати, что далеко не все осевшие в Китае нелегалки хотят перебраться в Южную Корею. Нередко бывает (я сам знаю несколько таких случаев), когда женщина, состоящая в фактическом браке с гражданином КНР, отправляется в Южную Корею на короткий срок и с единственной целью: обзавестись там южнокорейским паспортом, который по возвращении в Китай даст ей некоторый юридический статус и гарантии против депортации (благо все лица, рожденные в гражданстве Северной Кореи, по южнокорейскому законодательству имеют право на автоматическое получение южнокорейского гражданства). Пройдя все формальности и получив паспорт гражданки Республики Корея, такая женщина возвращается в Китай, где ее ждет семья и хозяйство и где она теперь может чувствовать себя в безопасности.
Как к мигрантам из КНДР относятся в Китае? В конце 1990-х, когда большинство среди них составляли беженцы из голодавших деревень, они сталкивались с очень благожелательным отношением к себе. Местные жители в массовом порядке давали беженцам приют, помогали им найти работу, кормили и лечили. Многие китайцы в приграничных районах помнят, что в свое время, в годы «Большого скачка» и прочих безумных экспериментов Мао Цзэдуна, несколько десятков тысяч жителей Китая, спасаясь от голодной смерти, бежали в КНДР, где их тогда вполне официально приняли, разместили, обеспечили работой. С течением времени, однако, отношение китайцев к беженцам ухудшилось: понятно, что после окончания голода из КНДР в Китай идут не спасающиеся от смерти беженцы, а ищущие дополнительных источников дохода экономические мигранты. Тем не менее по мировым стандартам и сейчас отношение к беженцам в приграничных районах нельзя назвать плохим.