Морхольд еще раз оглянулся. Молот, пришедший к мосту, напугал. Так сильно, что теперь становилось непонятным — как ночевать? Вряд ли тварь пришла просто так. Морхольд нюхом чуял, что чудовище шло именно за ним. Ровно, спокойно и неотвратимо. И вряд ли его задержали на мосту странные друзья. Хотя он очень сильно хотел, чтобы эти двое, которых он и осиротил, таки выжили… Он чувствовал, что урода с кувалдой еще увидит. И парни никак не могли выжить. Оба. Жестоко, но справедливо.
Морхольд раздвинул низкие мокрые ветки и оказался на поляне. Большой поляне, с сырой жухлой травой. Рощица оказалась обманкой. Хотя, конечно, места спрятаться от снега ему хватит. К тому же ветер вроде бы поутих.
Он оглянулся, ища дерево пораскидистее и постарше. Чтобы ветви гуще и хоть немного сухого места под ним. Напротив, метрах в двадцати, хрустнуло. И снова. Морхольд замер, лихорадочно соображая — успеет ли спрятаться?.. Не успел.
На поляну, стряхнув с ветвей капли, выскочил… лосенок. Самый натуральный лесной телок, высокий, тонконогий и явно замученный. Мекнул и рванул к Морхольду. Тот сглотнул и уставился на него, не понимая, что делать. Пока лосенок, потешно задирая ноги, бежал, Морхольд отметил три обстоятельства.
На пока тонкой шее, самый пренастоящий, темнел ошейник.
По левому боку малыша, уже подсохнув, тянулись бурые потеки из нескольких ран.
И за ним шел какой-то зверь.
Морхольду очень не хотелось сейчас драться с этим самым каким-то зверем. Вот совершенно.
Но лосенок уже подбежал, ткнулся в плащ горбатой мордочкой и снова мекнул. Морхольд совершенно автоматически положил руку на теплый, мокрый и остро пахнущий лоб. Лосенок чуть прянул, вздрогнув, но не отбежал. Прижался ближе, навалившись немалым весом, и тяжело поводил боками.
Кусты напротив дрогнули, выпустив охотника. Крепкого, приземистого, с высоко поднятым задом, рыжеватой шубой и тупой мордой.
— Росомаха, твою мать… — Морхольд оторопел. — Откуда же она здесь?
Росомаха, явно не принимая человека за противника, трусила к нему. Росомаха… выросшая до размера теленка. Зверюга, припершаяся откуда-то с севера. Морхольд крякнул, поправив повязку на глазу, и решил не убегать. Глупо, но он решил именно так. Из-за несмышленого прирученного лосенка, каким-то странным образом оказавшегося здесь.
Морхольд пихнул его за деревья, сильно, в холку. И шагнул вперед, скинув рюкзак и вьюк с древка. Да… такого у него еще не было. Честный бой. Человек против зверя. Никакого свинца, никакого пороха. Только мускулы против мышц, когти и зубы против стали. Он оскалился, глядя на спокойно приближающегося зверя. А росомаха, встав, оскалилась в ответ.
— Ты принимаешь бой, мешок ты шерстяной, — Морхольд сплюнул. — Давай, иди сюда, ну!
Росомаха мягко двинулась по дуге. От середины поляны ей идти метров семь, не меньше. Хитрым и путаным шагом. Косолапым и обманчиво неуклюжим шагом зверя, бывшего опасным еще до Беды.
Морхольд, наклонив в ее сторону жало и перехватив ратовище посередине, старался не упустить момента, когда та, хрипло засмеявшись-закашляв, кинется на него. Какие у него шансы? Против такого вот зверя, заметно подросшего за двадцать лет? Да практически никаких.
Бродяга севера. Одиночка, шугающая даже волков. Причем стаями. Хитрая бестия, родственница совершенного безобидного соболя. Неутомимая путешественница, во время своих странствий проходящая тысячи километров. Жрущая все подряд и могущая забить даже взрослого лося. Пусть и не всегда и с большой долей удачи. Лютая в схватке с любым противником и редко отступающая даже перед хозяином тайги.
Когда-то ненужные знания из Вики всплывали в голове сами собой. Нет бы читал что-то на охотничьих форумах. Там, где редкие эксцентричные безумцы могли рассказать про самый древний способ охоты. Такой же, как и у него, с рогатиной и ножом. Или топором, что куда лучше.
Куда ее бить? Хотя… мало ли что могла отрастить себе мутировавшая тварь. Какие-нибудь хрящевые бляшки под толстенной шерстью. Или нарастить костную массу самой грудины. Черт знает.
Кусты напротив задрожали. А вот затрещать не успели. Росомахе же не хватило длины крепких и сильных, но немного коротких лап. Коротких по отношению к еще одному звериному гостю.
Рев ударил по ушам, как сигнал тепловоза, несущегося по путям, забитыми дураками. Да и вообще, появление папаши лосенка весьма походило на локомотив. Огромный, серо-сивый, украшенный развесистыми ветвями рогов, с темными злющими глазами, острыми черными копытами и весящий явно около тонны. Или чутка меньше. Килограмм на сто, где-то так, если на глазок.
Росомаха почти успела скрыться среди спасительных деревьев, неуклюже прыгая и поддавая задом. Почти. Лось пролетел над ней, вытянувшись в прыжке. И ударив вниз задними ногами.
Росомаху высоко подбросило и откинуло на открытую местность. Бык, развернувшись и взрыв землю с пучками пожухлой травы, уже оказался рядом. Мотнул головой, заставив большущего зверя залаять от боли. Ну и живучая, удивился Морхольд. Лось дал росомахе упасть. А потом, встав на дыбы, ударил передними копытами. Всем весом, безжалостно и неумолимо. Как и положено отцу, защищающему ребенка.
Хрустнуло, чавкнуло, еле слышно плеснуло. Росомаха превратилась в рыжий мохнатый тюк, набитый раскрошенными костями, переливающийся кровавой слизью вперемешку с кишками и прочей требухой. А бык, торжествующе фыркнув, повернулся к лосенку. Ну и, соответственно, к Морхольду. Хотя тот уже сидел на ближайшей березе, наплевав на брошенный рюкзак. Мыслить надо здраво. И от такого разъяренного папаши бежать сразу.
Бык потянулся к лосенку, дрожащему рядом с ним. Обнюхал его, смешно, по-телячьи, замычавшего. Шумно вздохнул, почуяв кровь. Принюхался и несколько раз провел длинным малиновым языком по широким ранам. Но про Морхольда не забыл. Поднял голову, глядя на беглеца в упор, и заставил его вздрогнуть, изобразив паровозную сирену.
Морхольд очень надеялся, что счастливые рогатые родственники теперь слиняют. Но бык явно не торопился. И, что оказалось хуже всего, ошейник у него также присутствовал. Только размерами он был с хомут для лошади.
И с хозяином зверюшек встречаться не хотелось. Однако существовала опасность, что домашние звери могут стоять и ждать здесь человека хоть до Рагнарека. Хоть до рака, свистнувшего на горе, или до морковкиного заговения.
— Эй, друг! — донеслось со стороны все тех же кустов. — Ты там долго сидеть собираешься?
Крупа сыпанула снова, и Морхольду пришлось вглядеться, чтобы разобрать — а кого ж там принесло?
А принесло вполне себе обычного дядю, одетого в прорезиненый плащ, сапоги-кирзачи и старые армейские штаны-ватники. Ну и, конечно, с двустволкой в руках. Это явно правильный мужик, которому наплевать на патроны к автомату. Лишь бы водились порох, пыжи и гильзы для его «двенашки». А уж напихать в патрон можно чего угодно. Хоть пули-боло, с проволокой между двух свинцовых шариков.
— Да могу пока и посидеть тут, если никому не помешаю.
Морхольд прикидывал — что и как сделать? Вариантов оказалось немного. Нож достать незаметно не получится. А рогатиной не размахнешься. Да и кидать ее он не умел. Беда прям.
— Слезай, — мужик потрепал лосенка за холку, погладил быка. — Тихо, Бурый, тихо, мой хороший. Я видел, как ты детку хотел защитить, так что не бойся, слезай. А впрочем, лучше и правда посиди. Сейчас Жива придет, уведет зверей. Бурый волнуется, за дите переживает.
— Так я посижу, покурю?
— Посиди. А курить ты б бросал. Вредная привычка.
— Угу.
Из кустов появилась женщина. Возраст не угадаешь. Круглая, полноватая, укутанная в какие-то телогрейки и в нескольких юбках. В чувашском платке на голове. Или в мордовском? Черт знает. С сумкой на боку.
Женщина на Морхольда внимания не обратила. Совершенно. Видать, мужики с рогатинами здесь по деревьям постоянно сидят. Подскочила, что-то ворча, к лосенку, не думая и не боясь отогнала быка. И начала бодро вытаскивать из сумки какие-то банки. Несмотря на снег с ветром, запахло травами, медом, чем-то типа дегтя и совсем уж непонятными ароматами.
— Вы ветеринар? — поинтересовался Морхольд. — Здрасьте…
— Лекарь, — буркнула Жива, — мне все равно кого лечить. Хотя вот этих лечить приятнее, чем дураков, сидящих на деревьях.
— А зачем меня лечить? — еще сильнее поинтересовался Морхольд.
— Завтра поймешь, — проворчала женщина. — Слезай и иди с Шимуном. Спину тоже поправим.
— Я Шимун, — мужик наклонил голову. — А ты кто?
— Морхольд. — Морхольд задумался и прислушался к себе.
Хреново, но тетка, видно, и впрямь лекарь. Пока шел и готовился к бою, ничего не замечал. Но валяние в грязи в Отрадном на пользу не пошло. На глаза давило, в носоглотке ощутимо корябали крохотные коготки.
— Дас ист нихт безондерс гут, йа.
— Чего ты там трындишь? — Шимун повесил ружье на плечо. — Бредишь уже? Температура?
— «Это не есть хорошо», — сварливо пояснила Жива. — Немецкий, неуч.
— Век живи, век учись, — философски пожал плечами Шимун.
— Ну-ну, — она вытерла руки о юбку и сняла с широкого пояса с кармашками веревку. — Бурый, дай шею.
Бурый покорно подставил мощную выю с хомутом-ошейником. Жива привязала веревку и пошла куда-то в кусты. Лосенок потянулся следом. Шимун проводил их взглядом, наклонился и поднял Морхольдовы пожитки.
— Что со спиной?
Морхольд аккуратно сполз и поморщился:
— Черт его знает. Взрыв был рядом. Ну вот, в себя пришел, а оно вот так.
— Ладно, пошли. — Шимун потопал к кустам. — Поздно, холодает. Под крышу надо.
Крыша оказалась непростая. На колесах. Огромный фургон, запряженный лосями. Морхольд выдохнул и решил больше ничему не удивляться. Не получилось.
Размер транспорта он смог осознать, только подойдя ближе. С половину нормальной шаланды на восемьдесят два куба, не иначе. Одна вторая грузовой фуры, охренеть не встать. На трех мостах, именно так. С двойными широченными покрышками на каждом. Со стенками, плотно закрытыми толстым промасленным брезентом. С натуральной и открытой сейчас дверью на «корме». В которую кто-то только что зашел. И даже с чем-то вроде наблюдательной башенки на крыше. Лосей, запряженных в фургон, оказалось десять. А как еще тащить эдакое чудо?