— Вот так и живем, — Шимун улыбнулся. — Нравится?
Сейчас по душе Морхольду пришелся бы даже свинарник. Лишь бы сухой и с крышей. Но говорить об этом он, само собой, не стал.
У задней части фургона имелась, так сказать, дополнительная опция. Навес, опирающийся на два крепких столбика. Под ним, волшебным образом чихая на ветер и лютые осадки, мирно горел костерок. В специально вырытой ямке, сумасшедше пахнув чем-то вкусным. Даже, скорее всего, не просто «чем-то». А очень даже какой-то кашей. И с мясом.
Морхольд даже застыдился. Так бурно и громко заявил о себе желудок. Шимун, покосившись на спасенного, только улыбнулся.
— На всех хватит, Янка варит.
И точно, возле котла, висевшего на металлическом раскладном треножнике, суетилась легкая девичья фигурка. Помешивала, даже что-то подсыпала. Жива, виднеющаяся с задней стороны, у лосей, все колдовала над привязанным к колесу лосенком.
— Встречай гостя, Ян, — Шимун подошел и плюхнулся на раскладной стул для пикника. — Это Морхольд.
Яна подняла голову и посмотрела. Насквозь. Чистыми серыми глазами. Улыбнулась, став похожей на какую-то милую антропоморфную диснеевскую мышку. И еще милее шмыгнула курносым носом.
— Здрасьте!
— Здравствуйте, — он поискал глазами вокруг и прицелился на колоду, явно служившую и для рубки дров, и для рубки мяса.
— Стой, друг, — Шимун протянул руку к двери. Оттуда протянули еще один складной стул. — На, садись.
— Спасибо. — Морхольд собрался было сесть, но не вышло.
— Куда садись? — Жива появилась из-за фургона, сердито смахнула с лица пот. — Марш внутрь, быстро!
Он послушался. Шагнул к опущенной складной лестнице, и тут фургон чуть просел, выпуская двоих. Мрачного крепыша в фуфайке и ОЗК поверх нее и рыжего тощего парня с хитрым тонким лицом.
— А, да, — Шимун повернулся к ним. — Морхольд, это Петя. А вот этот рыжий любит, когда его зовут Гамбитом. Глупо, но приходится терпеть. Парни — Морхольд. Честный бродяга, защитник лосят и просто хороший человек… наверное. И немножко больной.
Петр буркнул что-то вроде «свалился на нашу голову» и потопал куда-то к лосям. Гамбит оскалился сахарно-белой ухмылкой и протянул узкую сильную ладонь.
— Болен? — длинная и подбритая пополам бровь вопросительно изогнулась. — Шизофрения? Дизентерия? Почесуха обыкновенная?
— Болтун и трепло, — Жива покачала головой. — Брысь Пете помогать.
— Ухожу, ухожу! И в тот же миг веселое созданье, включив форсаж…
— … получило волшебный пендель, — нахмурилась Жива.
Шимун усмехнулся, глядя на прыснувшего снежной крупой Гамбита. И повернулся к Живе:
— Так ему не есть, что ли?
— Нет, — буркнула та, — вот именно ему не есть. Ему пить. Яна, вскипяти чайник. Большой. И завари ромашку, с медом. И…
— И малину запарю, — девушка улыбнулась, показав щербинку между верхних зубов. — Все понятно и ясно.
Приятно удивившись, Морхольд полез внутрь. Нерешительно встал у самой двери. Покосился на резиновую дорожку, уходившую к нескольким перегородкам из ткани, делившим фургон на части.
— Чего встал? — поинтересовалась Жива. — Боишься, что съедим?
— Наследить не хочется. У вас тут чисто.
— Воспитанный… надо же. Заходи.
Морхольд мотнул головой и засопел.
— Позови Шимуна. Пожалуйста.
Жива покрутила пальцем у виска:
— Ты чего свое и мое время тратишь зря?
— Позови.
Она вздохнула и, откинув толстый полог, берегущий тепло, выглянула наружу. Шимун появился почти сразу. И серьезный, судя по глазам, прищуренным и внимательным.
— За мной могут идти, — Морхольд прикусил губу. — Простите, ребят, сразу не сказал.
— Кто?
— Не знаю. Не человек, чудовище просто. Огромный, не проглядишь, даже если захочешь.
— Ты ему чем насолил?
Морхольд шмыгнул носом. Внутри фургона оказалось не просто тепло. Здесь было именно осязаемое тепло. Живое, волнами идущее от печки, спрятанной где-то за занавесками-перегородками.
— Не сдался ему и не помер. Вот, думаю, и обидно стало. Мало ли, вдруг он головы коллекционирует и ему моя сильно понравилась.
— Вон чего… — Шимун поскреб подбородок. — Да и черт с ним. Иди лечись. Ты малыша спас, не бросим же мы тебя. Иди, говорю, не переживай. Иди!
Морхольд посмотрел прямо в его глаза. И поверил. Да, он мог просто идти отдыхать. Шимун говорил правду. Он мог защитить всех своих близких. И даже его, идиота и почти инвалида Морхольда.
Жизнь странная штука. Он всегда боялся, что тело перестанет его слушаться. Страшился даже представить что-то подобное. И сейчас, когда это все же случилось, мир не перевернулся. Да, все стало другим. Но Морхольд неожиданно для самого себя принял перемены стойко. И помощь принимал так, как никогда бы раньше себе не позволил. Он не любил оставаться в должниках. Но выхода-то не было.
Жива ждала его ближе к «носу» фургона. Нетерпеливо постукивала ладным, хорошо стачанным ботинком и хмурилась. Морхольд последовал совету и потопал к ней прямо в сапогах. Заглянул в предлагаемый закуток. Хмыкнул.
Светильник из консервной банки с жиром и фитилем из куска полотняного ремня. Наружная стенка полностью прикрыта несколькими овчинами. Топчан, крепкий, сколоченный из досок, накрытый той же овчиной. Подушка… Морхольд снова хмыкнул. Подушка явно оказалась со складов «Икеи», не иначе. Ага, даже этикетка осталась. И откидной столик, на котором уже стояла парящая большая миска с водой.
— Раздевайся, садись, — Жива достала из одного из кармашков медицинские ножницы. — Быстро давай.
Морхольд закряхтел, стаскивая плащ и остальное. Сапоги сползали неохотно, промокшие насквозь. Брюки он стаскивал шипя от вновь прорезавшейся боли в спине.
— Трусы можешь оставить, — разрешила Жива, — стриптиз в твоем исполнении мне неинтересен.
— У меня кальсоны, — обиделся Морхольд, — и я не собирался их снимать.
— Скажу — снимешь, — она показала ему на топчан и зажгла пару свечек, взявшихся неожиданно ярко. — А теперь сиди, молчи, делай что скажу и отвечай тоже как скажу.
— Слушаюсь, мой генерал.
— У-ню-ню я тебе, — Жива погрозила пухленьким пальцем и принялась извлекать медикаменты, фармакологию и гомеопатию, — не сметь самому перевязки снимать.
Морхольд, чуть стесняясь своих густо пахнущих онучей, наконец-то сел. В крестце явственно щелкнуло и кольнуло. Сильно кольнуло.
— Мм-м, да тут дело вовсе и не во взрывах… — она покачала головой. — Раньше-то таким многие страдали. Хотя, надо думать, и взрывы ваши мальчишечьи роль сыграли. Ну-ка, мил друг, повернись на свет. Ого, вот это синяки. Обо что так приложило? Не знаешь? Да и ладно. Руку давай, да не дергайся, тетя Жива не откусит. Костлявая больно, чего в ней есть? Стрептоцид и линамент по Вишневскому, ну, конечно, что еще мужик может прилепить на такие открытые повреждения кожного покрова и мягких тканей?
Морхольд слушал, сопя и четко понимая, что его клонит в сон. Тарахтение Живы работало как надо, это он понял сразу. Лекарь из нее, видно, хороший. Так и стоило многим врачам поступать: болтать, болтать, заговаривать пациентов, пока их же и кромсают. На своем опыте убедился.
Как-то Морхольду пришлось переносить под местным, не самым сильным наркозом вскрытие и чистку панариция. Если бы не хирург-краснобай, он бы пару раз запрыгнул на стенку. А так, слушая анекдот за анекдотом, и не заметил, как палец превратился в тугой белый и пахнущий стерильностью кокон. Пока тот густо не набух красным от раскромсанной первой фаланги и вырезанного ногтя. Так и тут, пока он это вспоминал, Жива уже ловко срезала повязку с глаза.
— Ох ты ж, как тебя резануло, бедного. Так, потерпи, сейчас будет щипать. Чего-чего? Ну-ка, не дергайся. Да, жжет, а как еще? Терпи, сказала. Вот, вот так хорошо. Чем пахнет? Все равно такого не знаешь. Вытяжка из трав и страшный секрет… поможет. Воспаление убирать надо. Видеть? Сколько пальцев? Ну… могло быть и хуже. С собой дам? А кто тебя отпустит? Да и посмотрим, как ты завтра-то будешь. Чувствовать, чего еще? Да лет тебе сколько, милый? Ну, почти как мне, да, ровесники. А откуда тетя Жива про стриптиз знает, по-твоему? Так…
Она смахнула пот со лба. Пригревало знатно. Тяжелая подушка сна давила сильнее. Морхольд хотел улечься и заснуть. Но тетя-ровесница, беспрерывно трындя, не разрешала. Хотя уложить на живот уложила.
— Терпи, так надо. Барсучий жир, змеиный яд, жабья икра и кровь некрещеных младенцев. Да ну тебя. Чуешь, чем пахнет? Народная медицина многое умела… и умеет. Образование? Нет у меня образования. Ролевик я, с большим стажем игр перед войной. Смешно? Кому как. Там и научилась, и до этого училась. Ага… вот здесь больно? Тихо, не маленький мальчик! М-да… Да, Янчик, заноси.
Девчушка зашла, держа в руках деревянный круглый поднос с кружками. Тремя. С густо валившим от них паром. Поставила на столик, рассыпалась в веснушках улыбки и ушла. Доброе и светлое теплое существо, прям как золотистый солнечный лучик. Морхольд улыбнулся. Легко и очень-очень по-доброму. Давно не встречалась такая солнечная личность.
— Э-э-э, милок, ну-ка т-п-р-р-у! — Жива щелкнула его по лбу. Вышло ощутимо. — Куда зенки бесстыжие вытаращил, а? Да у тебя по глазам твоим паскудным видно, что кобель кобелем. Я тебе сейчас вот клизму поставлю. Понял?
Морхольд уткнулся лицом в подушку и улыбнулся. Жива ему нравилась. Суетилась, ворчала, что-то там надувалась как квочка, но все равно нравилась.
— Так… слушай внимательно. Спасибо, Яночка. Лежи, бестолочь, дай мази впитаться. Спасибо за ведро. И еще воду, да, поставь сюда. Будет пить, будет. Как пес шелудивый после случки — из лужи лакать начнет. Лежи, говорю.
Стукнуло. Морхольд вздохнул. После принесенного поганого ведра о каком вообще кобелячестве может идти речь?
— Пей ромашку. Малину. Теперь вот это. Воняет? Потерпишь. Я ж терплю твои портянки у себя под носом. Давай, залпом. И под одеяло. Потеть, сильно не орать, по нужде в ведро. Быстро!